Нежное признание

Прошло минут тридцать.

Государь вернулся в беседку. Соколов как раз в этот момент поставил свою подпись под любовным посланием. Сказал:

– Ваше императорское величество, это письмо не носит частного характера, окажите милость, прочтите.

Государь не успел ответить, как на аллее, скрытой густыми кустами черемухи и орешника, послышалось шуршание платья, легкие шаги и нежный женский голос:

– Ау, Ники, ты где?

Государь поднялся со скамейки, окликнул:

– Аликс, душка! Мы здесь!

Императрица появилась раскрасневшаяся от быстрой ходьбы, с сияющим взором. Увидав на столе чернильный прибор, воскликнула:

– О, да вы тут канцелярию развели!

Соколов невозмутимо отвечал:

– Так точно, ваше императорское величество. – Помахал листом бумаги. – Вот любовное послание Васильчиковой. Цель эпистолы – заманить фрейлину в Россию, дабы пресечь враждебную нам деятельность.

Императрица с чисто женским любопытством произнесла:

– Читайте, пожалуйста, граф! Это весьма интересно – любовное послание стратегических целей ради.

Соколов удобно расположился в плетеном кресле.

– «Моя милая крошка! Моя утренняя чистая звезда на кровавом небосклоне нынешней военной жизни.

Пожалуй, еще ни один подданный не испытывал чувства столь горячей признательности к своему монарху, какое испытываю я к Николаю Александровичу. Именно его благодетельная воля привела меня в Глогнитц, именно эта воля, которая уже стала божественным провидением, позволила припасть к твоим ногам, ощутить всю прелесть любовного восторга. Ты прелестна, ты воплощенный идеал женского очарования и красоты».

Соколов бросил быстрый взгляд на царственных особ.

Государь слушал с напряженным вниманием, а императрица от удовольствия даже прикрыла веки.

Соколов продолжил:

– «Моя нежная Мария! Прости за бесцеремонное обращение на «ты». Но именно так я в день по тысячу раз обращаюсь к тебе, посылаю поцелуи, молю: будь со мною рядом. После нашей разлуки не помню минуты, в которую с нежностью и восторгом не вспоминал бы тебя, обольстительная. Милая Мария, признаюсь: едва твой чарующий образ возникает в моей душе, как сердце невольно переполняется восторгом, поэзией. Ты – идеал изящного, идеал святого. Ты – это весь мир. На свете нет женщины более желанной. Только ты способна пробуждать чувство сильное, озаряющее ярким светом и вызывающим счастливый восторг. И это чувство зовется любовью. Нас разделяют страшные военные обстоятельства, враждебные государства, препятствия личного, семейного толка.

Но как я искренне хочу, чтобы ты оказалась в России! Это будет лучше для всех. И этого хотят любящие тебя императрица и наш государь.

До скорой, надеюсь, встречи на родной земле. Человеку, который доставит тебе это письмо, доверяй полностью. Ни один волос не упадет с твоей головы. С нетерпением ждущий радостной встречи, сгорающий от страсти нежной, твой Аполлинарий. Царское Село».

Императрица, казалось, онемела. Потом с жаром произнесла:

– Боже мой, какой поэтический восторг это письмо!

Такое признание околдует любое сердце.

– Женское сердце! – с улыбкой поправил государь. – Ибо только женское сердце романтично и доверчиво.

Императрицу волновали противоречивые чувства. Она произнесла:

– Как вы, мужчины, можете обманывать нас! А мы готовы верить всякому любовному слову.

Соколов отвечал:

– Но фрейлина действительно прелестна, и я хочу видеть ее в России. Как, впрочем, и вы, ваши императорские величества. Так что врать в письме мне не пришлось. Государь, пожалуйста, начертайте на этом послании несколько слов – обещайте безопасность…

Императрица фыркнула носом.

– Это еще зачем? Ты, Ники, что собираешься писать? – Она подозрительно следила за мужем.

Государь недовольно поморщился и ничего не ответил. Вздохнув, он обмакнул перо в чернила и внизу, под письмом Соколова, с выражением явного неудовольствия на лице написал: «Мария Александровна, обещаю, что никаким уголовным преследованиям Вы подвергаться в случае возвращения в Россию не будете. Николай». Почерк у государя был твердым, размашистым.

Соколов перекрестился и убрал письмо.

Гнев императрицы

Слуга налил свежего чая.

Императрица заботливо произнесла:

– Аполлинарий Николаевич, рекомендую печенье «Венская смесь». Очень нежное… Как вы пьете такой крепкий чай? Я после одной такой чашки не спала бы три ночи, право.

Государь сказал:

– Такого богатыря разве чаем проймешь? Его и вражеский штык не брал. Как в песне народ поет: «Смелого пуля боится, смелого штык не берет!»

Императрица спросила:

– Аполлинарий Николаевич, каким путем вы хотите отправить в Австрию письмо?

Соколов набрал в легкие воздуху, подыскивая нужный ответ, но на помощь пришел государь. Он шутливо произнес:

– А вот это военная тайна графа Соколова! – И тут же перешел на серьезный тон, объяснил императрице: – Соколов ведь дружит с Джунковским, у них свои каналы заброски агентов. А имена агентов они даже мне не сообщают.

Императрица слегка поморщилась:

– Ах этот Джунковский!.. Скажите, граф, почему он все время интригует против Распутина?

Соколов, глядя прямо в глаза императрицы, отвечал:

– Потому что для Джунковского честь династии и России не пустой звук.

– Значит, и вы хотите сказать: старец компрометирует династию?

Соколов дипломатично отвечал:

– В Григории Ефимовиче много симпатичного, он, конечно, совершенно необычный человек…

Государь усмехнулся:

– Разве обычный человек выпьет в московском «Яре» три бутылки водки и не только останется живым, но еще в пляс пойдет!

Императрица строго посмотрела на августейшего супруга, подбодрила Соколова:

– Продолжайте, граф!

– Старец бескорыстен. Насколько мне известно, он порой берет деньги, которые ему жертвуют, но обычно их тут же раздает нуждающимся. Он умен и бывает прозорлив.

– Но почему общество так ненавидит старца?

– Ваши императорские величества, вы видели человека, приближенного к трону, который не вызывал бы зависти и злобы? А в нашем случае эти дурные чувства усиливаются в десятки раз…

– Почему? – Императрица удивленно округлила глаза.

– Вы приблизили к себе человека простого, необразованного. Всяким сиятельствам оскорбительно сознавать, что мужик, которого они и в лакеи не взяли бы, вознесен выше их самих, родовитых и образованных. Такое не прощается! Отсюда грязные наветы, нашептывания, лютая злоба. Дошло до того, что усиленно распространяют слухи: Распутин – главарь шпионской шайки.

Государь заметил:

– Это, понятно, клевета. Но Григорий и сам далеко не безукоризнен.

Соколов твердо ответил:

– Да, государь, его дебоши, скажем, в московском «Яре», где он заявлял громогласно, кому следует править империей, а кому нет, авторитет царской семьи не укрепляют. Или бурные застолья с песнями и плясками на Гороховой, куда идет нескончаемый поток просителей? Страна расколота, многие жаждут революционных перемен. Оставлять старца в столице – опасность для него самого и для династии.

Императрица вспыхнула, резко ответила:

– К счастью, не все так думают! Скажем, князь Щербатов полагает Распутина истинным духовным сокровищем – без всяких изъянов, укрепляющим династию.

Соколов позволил себе усмешку:

– Простите, государыня, в народе говорят: «Кому нравится поп, а кому попадья!» Просто мои вкусы расходятся со вкусами князя.

Императрица возмущенно раздула ноздри. Она резко поднялась с кресла, обратилась к мужу:

– Ники, ты идешь к гостям?

Государь смиренно отвечал:

– Чуть позже, Аликс. Я немного поброжу по парку.

Императрица небрежно кивнула Соколову и, цепляясь подолом пышного платья за торчавшие ветви кустов, направилась к Александровскому дворцу.