Провидец

Распутин и Вырубова, вопреки расхожему мнению, что при дворе дружбы не бывает, были друзьями настоящими. Урожденная Танеева, она в 1903 году стала фрейлиной императрицы и ее наперсницей. Четырьмя годами позже вышла замуж за морского офицера.

Говорили, что это был самый короткий брак старого Петербурга.

После пышного венчания в дворцовой церкви Царского Села, на которой императрица была свидетельницей при брачной церемонии, прошло несколько дней. И тут императрица представила Вырубовой высокого мужика с нечесаной бородой, с шальным взглядом веселых глаз:

– Это сибирский старец Григорий Ефимович!

Распутин долго и молча глядел на Вырубову, потом перекрестил ее и печально покачал головой:

– Твоему браку не быть счастливым, да и долгим он не будет!

Вырубова заплакала, императрица расстроилась.

Сие пророчество мигом облетело весь светский Петербург.

Морской Вырубов зело разгневался, погрозил жене кулаком:

– Чтоб этого прохвоста сибирского в моем доме никогда не было!

Молодые поселились в Царском Селе близ Александровского дворца. Однажды новобрачный офицер вернулся домой, но двери изнутри были заперты. Слуга объяснил:

– Ваше сиятельство, там Григорий Ефимович, а еще императрица. Пускать никого не велено-с!

Оскорбленный непослушанием, моряк стал словно бешеным. Он бегал по парку, дожидаясь ухода гостей, а потом ворвался в дом, супругу оскорблял словами и действием.

Та с воплями выскочила из дома, побежала искать защиту у императрицы, показывала синяки. Вскоре состоялся развод.

Так сбылось пророчество Распутина. Тут же припомнили и множество других случаев, когда сибирский старец в точности предсказывал грядущие события. Слава прорицателя сделалась громкой.

С той поры началась настоящая дружба старца и Вырубовой. Утверждали, в том числе и Юсупов-младший, что Вырубова от императрицы узнавала многие государственные тайны и сообщала их Распутину.

Но не зря классик заметил, что языки страшнее пистолетов, а для нас этот интерес, пожалуй, уже археологический.

* * *

Вошел величественный камердинер в шитом золотом кафтане, провозгласил:

– Кушать подано!

Императрица, как и положено хозяйке, поднялась с кресла первой, протянула руку государю, и они неспешно двинулись в обеденный зал.

Распутин подхватился.

– И то, стомах от голода к позвоночнику прилип! – и осенил себя крестным знамением. – Есть страсть как хочу, да и рюмку-другую перекувыркнуть – милое дело и отрада душевная. – Заметил проходившего Соколова, обратился к нему: – Так, геройский человек, граф ненаглядный?

Соколов блеснул памятью:

– Помнишь, Григорий Ефимович, как Тимофей поучает в первом послании?

Распутин с любопытством взглянул на сыщика:

– Ну-ну?

– «Мало вина приемли, стомаха ради твоего». Так что рюмку можно, а до «похорон русалки» не набираться, ни-ни!

Вырубова простонародно расхохоталась, добавила:

– А кто ж будет русалку изображать?

Распутин обнадежил:

– Ты, Аннушка, ты, сердечная, больше некому!

Вырубова повернулась к Соколову, с обидой произнесла:

– Граф, вы можете сказать мне правду?

– С радостью!

– Почему ваш Джунковский так ненавидит меня и Григория Ефимовича?

– Он мне ничего об этом не говорил.

– Не желает иметь с нами никаких дел, всячески преследует, откровенно презирает. – Понизила голос, кивнула в сторону приближавшейся императрицы: – Столь холодное отношение огорчает Аликс. Право, нехорошо! Поговорите с ним, пусть он переменит свое дурное отношение на доброе. Ведь Григорий Ефимович, вопреки своим чудачествам, человек души редкостной.

Соколов не успел ответить. Проходившая мимо Александра Федоровна обратилась к Соколову:

– Граф, вас не затруднит проводить к столу Татьяну?

– С величайшей радостью, ваше величество.

Соколов извинился перед Вырубовой и подлетел к Татьяне, вежливо, но напористо произнес, протягивая руку:

– Позвольте, ваше высочество?

Татьяна была самой красивой в семье. Она улыбнулась и пошла в паре со знаменитым сыщиком.

Все уже двигались в столовую.

Распутин сопровождал коляску Вырубовой, на ходу размахивал длинными руками и что-то оживленно ей рассказывал.

Под звуки Чайковского

Камердинер очень ловко и почти неприметным образом показывал, кому и куда следует садиться. Соколов за столом оказался между наследником Алексеем – справа и Татьяной – слева. Далее сидели государь и императрица.

Завтрак получился отменным.

Наследник без устали сыпал вопросами:

– Аполлинарий Николаевич, вот вы были на войне. Это очень страшно? А вы на аэроплане летали? Это правда, что вы кайзеровского генерала в плен взяли? А вы можете лошадь на плечи поднять?

Александра Федоровна сочла необходимым сделать сыну замечание:

– Алексей Николаевич, вы не даете нашему гостю покоя!

Алексей обиженно замолчал.

Виновница торжества – Татьяна сияла той особой красотой и свежестью, какая бывает лишь в этом прелестном возрасте. На ней было белое платье с неглубоким вырезом, вышитое по воротнику и на груди, нитка крупного жемчуга падала на грудь.

За столом вкушали трапезу августейшие дочери Ольга, Мария и Анастасия, великие княгини Мария Николаевна, Анастасия Николаевна и Виктория Федоровна.

Говорили на самые разные темы, кроме войны (зачем омрачать праздник?).

За десертом шутили, спели песню «Радуйся, рожденная».

Затем прошли в большой зал. Татьяна села за рояль, заиграла польку.

Наследник весело крикнул:

– Взялись за руки, танцуем!

И все, включая государя, Распутина, Щербатова, Юсупова, образовав круг, подпрыгивали, от души дурачились.

Потом за рояль села великая княгиня Ксения, заиграла вальс Чайковского.

Соколов подошел к Татьяне, учтиво и низко поклонился:

– Позвольте, ваше высочество, пригласить на тур вальса?

Лицо восемнадцатилетней девочки осветилось восторгом. Татьяна не могла скрыть волнения и смущения, которыми переполнило ее это приглашение. Знаменитый покоритель женских сердец граф Соколов был окутан множеством самых невероятных легенд, и в глазах великой княжны он был вполне сродни средневековому герою, про которых написано в старинных французских книгах.

Соколов танцевал превосходно, как превосходно он делал все, за что брался. Он напрочь забыл, что держит за талию царскую дочь. Его пленило столь близкое присутствие совершенно очаровательного, юного существа, которое трепетало от смущения и радости, и этот трепет передавался графу, пьянил его, делал особенно ловким и сильным.

Ксения заиграла еще бравурней, все присутствовавшие оставили разговоры и с удовольствием следили за танцующей парой.

Соколов сделал круг и, поцеловав руку Татьяны, подвел к ее креслу. Государь и императрица стояли рядом возле широкого мраморного подоконника и с наслаждением любовались дочерью.

Это был чудесный день, который Соколов помнил до своего последнего часа.

* * *

Около трех часов пополудни Соколов надумал уезжать, стал прощаться. Тут же засуетился Распутин:

– Граф, миленький, возьми с собой! Засиделся я тут совсем… А моя Мотя, ну, дочь Матрена, что-то головой занедужила, жаловалась. Следует боль ей снять, облегчить…

Авто полетело к столице, замелькал еловый лес, рванул в лицо приятный освежающий ветер.

Распутин сказал:

– Граф, какой же ты отчаянный!

– Это ты о чем, Гриша?

– Да к австриякам забрался. Я бы так не смог!

Соколов заиграл желваками, с неудовольствием подумал: «До чего же пошел народ несуразный, государственные секреты разбалтывают». Вслух насмешливо произнес:

– Тебя никто и не посылает!

Распутин продолжал:

– А чего ты влез в самое пекло? Верку фон Лауниц снарядили бы, она у них там, в Неметчине, свой человек. Чего надо, все отвезла бы. – Взмахнул руками. – Ай, чуть не запамятовал! Она ведь вчерась ко мне заходила, все про тебя расспрашивала. Я ей сказал, что ты у отца ночуешь.

Соколов промолчал, но подумал: «Теперь мне хода в Глогнитц нету, так что, может статься, и Вера Аркадьевна сгодится».

Прошло совсем немного времени, и этот непрошеный совет старца весьма пришелся кстати.