Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
В этот момент из ближайшего двора показались два крепких мужика. Они тащили на плечах длинное бревно. Передний, одетый в длиннополый пиджак, доходивший ему едва ли не до колен, и в клетчатой кепке, какие любили карманники Сухаревского рынка, крикнул простуженным голосом:
– Ослепли, черти? Подсобите…
К ним тут же бросились молодой рабочий и рослый парень в лаптях. Они подставили плечи под бревно.
Мужик в кепке оставил свое место у бревна, подошел к толпе, властно сказал:
– Ша! Булыжники пока не швырять. – Махнул рукой, приказал: – Штурмовать будем. Долби бревном двери.
Нападавшие с самым деловым видом, словно выполняли какую-то серьезную работу, нацелились концом бревна на дверь и с криком «Пошлааа!..» с разбегу долбанули в двустворчатую дверь. Дубовые двери в затейливых резных украшениях застонали, затрещали, но не развалились.
Мужик в кепке крикнул:
– Еще, еще! Сейчас с петель сорвутся…
Одноногий старик, чувствуя, что дело пошло на лад и скоро начнется дележ чужого имущества, начальнически покрикивал:
– Ты, тетка, чего рот раззявила? Отойди, а то ходу бревна мешаешь. – Замахнулся на босяка с посохом. – И ты, сопля юродивая, не окусывайся, ничего не получишь, топай отселе…
И вновь раздалось общее, дружное «Пошлааа!..». Бревно на этот раз легло хорошо, левая, узкая дверь слетела с верхних петель. Раздалось всеобщее «ура!».
Мужик поправил клетчатую кепку и приказал:
– Всем стоять! Дверь умной руки требует. Сейчас я сниму ее, аккуратненько, как слезу архангела!
Он подошел к дверям, глазом знатока оглядел замок, засунул руку в зазор и, осклабившись, открыл дверь изнутри, распахнул ее. Толпа дружно двинулась вперед.
Людям, составлявшим толпу, казалось, что пришел вожделенный час, что сейчас они ворвутся в дом, будут безнаказанно убивать, насиловать, растаскивать и портить имущество, которое наживалось десятилетиями.
Мужик в кепке первым двинулся вперед. Однако в этот момент в глубине подъезда показалась красавица с развевающимися белокурыми волосами. В руках у нее было ружье. Она шагнула вперед и с необыкновенной ловкостью и какой-то свирепой решимостью стукнула мужика прикладом в лоб.
С проломленным черепом мужик вывалился на тротуар, под ним тут же стала набираться липкая лужица крови. Кепка слетела и покатилась вперед.
Толпа ахнула, застыла как вкопанная.
Босяк, словно ничего не произошло, продолжал помахивать посохом и мерить шагами стену, приговаривая:
– Глупы гораздо! Восплачете кровавыми слезами, горько возрыдаете.
Блондинка направила ружье на толпу, начала умело ругаться:
– Ну, грязь трактирная, выродки ублюдкины! Подходи, кому жить надоело. Змеи ядовитые, ползите сюда! Двоих уложу, крысы тюремные… – Она спустила курок, грохнула пламенем поверх человеческих голов.
Толпа вздрогнула, стала растекаться, расползаться вдоль дома – влево и вправо. Баба, которая хлопотала о швейной машинке, крикнула:
– Мужики, чего боитесь! Мы ее булыжниками закидаем, – и для почину швырнула увесистым камнем.
И уже через несколько секунд в дверной проем полетело несколько булыжников, вывернутых из мостовой. Блондинка едва успела увернуться, спрятаться в глубине дома.
В толпе пронеслось победное «ур-ра!».
Босяк встал в проеме дверей, расставил в стороны руки, отчего его халат распахнулся, обнажив совершенно голую плоть, всю истощенную. Крикнул:
– Тьфу на вас, бесовское семя! Псы шелудивые, разбойники грешные! Остудите натуры алчные, обвенчавшиеся со диаволом! Горе вам, яко восплачете и возрыдаете, и погибель ваша близка… – Протянул руку, указуя на несшуюся со Сретенской горы коляску: – Как молния падает на землю, так возмездие идет на ваши главы, псы алчные!
И словно во исполнение этих слов, к дому, разламывая надвое толпу, подкатила коляска. Еще на ходу на землю спрыгнул громадного роста мужчина с шашкой и полковничьими погонами.
Полковник рванул из кобуры пистолет, грохнул выстрелом в небо – тррах! – громовым голосом гаркнул:
– Стоять! Все арестованы…
Толпа, не разбирая дороги, спотыкаясь и падая, бросилась врассыпную. Ей навстречу с обеих сторон неспешно двигались полицейские. Знать, угрозы Соколова надрать уши полицмейстеру Севенарду не пропали даром: тот решил быть от греха подальше, выслать полицейских.
Судя по сводкам, в тот день было арестовано семь погромщиков. Остальным удалось скрыться.
На тротуаре остался мужик с пробитой головой да босяк широким крестным знамением осенял Соколова:
– Благословен будь, меч карающий, посланный человецам во спасение…
Сыщик пригляделся к босяку и радостно воскликнул:
– Андрюшенька, никак ты, сердечный!
– Аз, грешный! – Босяк перекрестил Соколова. – Молю о здравии твоем, граф, ежечасно…
– Твоими молитвами и спасаюсь, Андрюшенька, человек Божий! – Соколов обнял оборванца. – Помнишь, как в Саратове хоронили Аглаю, деву невинно убиенную?
Босяк улыбнулся:
– Все, все помню! И как с тобой в Галиции именем Христа побирались, когда спасался ты от врагов лютых. И нынче поспешили мы сюда не напрасно…
Вдруг из подъезда дома выскочила та самая блондинка, что мужественно держала осаду. Она с разбегу прыгнула Соколову на шею:
– Аполлинарий Николаевич, миленький! Как я тебя люблю, вся истосковалась.
Соколов тоже радовался, увидав целой и невредимой Веру Аркадьевну фон Лауниц.
– И я рад тебя видеть! Ты отважная, как Жанна д’Арк.
– Как ты вовремя успел, ведь эти звери нас всех переколошматили бы.
Соколов обнял подругу:
– Мы с тобой, Верочка, всегда вовремя приходим на помощь друг другу. О Поронине не забыла?
– Ха-ха! Влетела я в трактир, а там тебя какой-то тип держит на прицеле. Что делать? Хватаю бутылку – хрясь его по голове! Он – с копыт! Говорят, по сей день, – она звонко, простонародно расхохоталась, – лежит в клинике для умом поврежденных!
Трудное детство Веры Аркадьевны по сей день проглядывало в не всегда изысканной речи. И это жаль, ибо ей, жене высокопоставленного чиновника германского МИДа, порой приходилось вращаться в самом высшем обществе.
Она потянула за руку сыщика:
– Ну скорей пойдем в дом! Там несчастный старик Шредер трясется в чулане. Небось полные порты наделал.
Соколов отвечал:
– Я тут не один. – Оглянулся. – А где мой друг Андрюшенька, юродивый, почитаемый во многих губерниях России?
Андрюшеньки след простыл.
Соколов перекрестился, задумчиво сказал:
– Велика сила провидения. Она именно в нужный час посылает нам нужных людей спасения нашего ради.
– Да-да. – Вера Аркадьевна отчаянно тянула Соколова в дом. – Ты послан мне судьбой. И я спешу тебя отблагодарить – я о тебе смертельно соскучилась.
Соколов согласно кивнул, но выразительно посмотрел на мужика, лежавшего на тротуаре. Чьи-то руки сверху положили его клетчатую кепку.
– Надо этого отправить в больницу.
Вера Аркадьевна презрительно фыркнула:
– А может, сразу в морг? Кому этот урод нужен?
Соколов подозвал стоявшего на прежнем месте извозчика, помог ему положить в коляску раненого, дал еще рубль и приказал:
– Отправь его на Мясницкую, в пятнадцатую больницу к Евгению Владимировичу Австрейху, скажи, что от меня. Он замечательный человек, мой друг, примет ласково. Пусть лечит…
Вера Аркадьевна со смехом добавила:
– Только у меня рука такая, что после нее навсегда дураками остаются.
Соколов добавил:
– Впрочем, этот тип никогда умным и не был, иначе бы по чужим домам не лазил… Пошли к Шредеру. Успокоим старика.
Бедный Шредер сидел в задней комнате одетый в летнее черное пальто, рядом стояли два больших чемодана. Увидав Соколова, близоруко прищурился:
– Вы пришли за мной? Мне уже идти на вокзал?
– Какой вокзал? – удивился Соколов. Он решил, что старик от страха спятил.
Вера Аркадьевна погладила старика ладонью по спине:
– Иван Петрович, не бойтесь, это граф Соколов, который знаменитый сыщик. Он пришел помочь вам.
Старик поднял мутные глаза на гостя:
– А вчера приходили от губернатора Юсупова, принесли бумагу, вот она. Мне предписано с сыном и женой в двадцать четыре часа покинуть пределы Москвы.
– Почему?
– Сказано, будто я германец. А я и не германец, только никто и слушать не хочет. Я русский, православный. Предок и впрямь был австрийцем, при Петре Великом в Россию прибыл. А теперь приказали перебраться – вот смотрите, тут написано: «В Зауральскую часть Пермской губернии». Я бы уехал, да у меня казенные средства и целый склад электрического оборудования.
– А где супруга и сын?
– Жена Анна Макаровна умерла три года назад, а сын воюет, у Брусилова.
Соколов задумался, затем вынул вечное перо, написал что-то на краю «Московских новостей», протянул Шредеру:
– Если вновь придут обидчики, позвоните мне по телефону. Коли буду в Москве, приду на помощь. Это предписание можно взять?
– Берите, зачем оно мне?
– Не бойтесь, Иван Семенович! Все образуется.
…Оказавшись на улице, Соколов спросил спутницу:
– Вы, сударыня, меня куда-то приглашали?
Вера Аркадьевна рассмеялась, прижалась щекой к плечу сыщика:
– Давно бы так! Едем в гости ко мне, я остановилась в «Ливорно».
Войти с помощью соц. сетей: