Булыжник – оружие рвани

Извозчик несся стремительно, как молния, упавшая из грозовой тучи.

Соколов несколько потерял свое обычное хладнокровие. Он утром уже успел убедиться в неудержимой и тупой силе толпы. И жизнь красавицы, важного российского агента, была для Соколова не менее дорога, чем собственная.

Коляска свернула со Сретенки в сторону Цветного бульвара и вскоре вкатила в 1-й Знаменский. И уже через минуту Соколов увидал толпу, сбившуюся возле старинного двухэтажного кирпичного дома, стоявшего на спуске к Цветному бульвару.

* * *

Позже, на следствии, никто не мог вспомнить, почему пошли громить именно безобидного, пожилого Шредера, у которого, кроме фамилии, ничего немецкого не было.

Но установили, что ближе к полудню у дома этого самого Шредера собралась группа людей количеством человек двадцать.

Толпа состояла преимущественно из молодых ребят рабочего вида, нескольких баб, какого-то босяка с благородным лицом, с посохом в руке и в шелковом барском халате, изношенном донельзя. Кроме того, дом штурмовать и грабить пришли одноногий старик, долговязый парень с узким бледным лицом в форме студента-политехника. Неподалеку, на противоположной стороне переулка, стояли любопытные, не мешавшиеся в происходящее.

Окна первого этажа были закрыты изнутри прочными металлическими ставнями с заклепками. На запоре были и старинные дубовые ворота. Сохранялись две вывески. На одной, зеркальной, готическим шрифтом было написано: «Электрические принадлежности Шредера». Другая была небольшая, висела в простенке между окон: «Касса взаимопомощи неимущих невест».

Нападающие разбились на три группы. Два парня уголовного вида побежали в соседние дворы: раздобыться бревном.

Возле нападавших бегал пожилой городовой. Простуженным голосом он кричал:

– Прекратить! Чего творите, негодники? На каторгу захотели?

Молодой рабочий запустил в городового булыжник. Городовой с коротким криком «ай-ай, ногу сломали» опустился на мостовую. Кто-то выскочил из толпы любопытных, помог подняться и, поддерживая под руку, повел куда-то прочь.

Босяк отрешенно прохаживался между домом и нападавшими, размахивал посохом и, ни к кому конкретно не обращаясь, взывал:

– Остановитесь, не беснуйтесь, не шалуйте! Бью челом вам невсклонно: не презирайте душу свою божественную. Паки, паки миром Господу помолимся, Господи помилуй! И миром отойдем от места сего соблазнительного…

Народ над босяком посмеивался:

– Труба иерихонская!

Студент и две толстые бабы поначалу пытались раскачать ворота, однако их усилия выглядели смешными: дубовые ворота были сделаны на века. К тому же изнутри их прихватили толстым брусом.

Студент, рисуясь своей отчаянностью, куражно крикнул:

– Спрыгну во двор, открою ворота, а вы все влетайте и бейте немцев. Наши отцы и деды проливают кровь на фронте, а мы будем труса праздновать? Никогда! Мы тут битву устроим. Вперед, за матушку Россию!

Молодайка в синем платочке одобрила:

– Складно, юноша, говоришь! Коли там касса, стало быть, капитал находится. Мы его расшерстим.

Рабочий в кожаной тужурке отозвался:

– Правильно, женщина, смекаешь!

Студент оправил гимнастерку, обратился к бабе:

– Ну, вставай у ворот в позу, красавица!

Баба не поняла:

– Как?

Студент объяснил «как», и стоявшие поблизости зареготали, а баба отмахнулась:

– Нахал! – Однако послушно наклонилась.

– Ну, еще нагнись! Вот так, держись. – Студент осторожно забрался на ее широкую спину, пружинисто подпрыгнул, ловко зацепился за верхний край ворот, подтянулся, забросил ногу и встал в упор.

Толпа восторженно следила за студентом.

– Гимнастика!

Студент заглянул во двор.

Одноногий старик восхищенно подкрутил рыжий ус:

– От шельмец, от ловкач, что тебе цирк!

Рабочий в тужурке крикнул:

– Ты, товарищ студент, главное, ворота нам открой. Босяк осторожно коснулся студента посохом:

– Чадо, молю тя именем Господним, не облагай душу свою узами железными! Отыди прочь! Кайся, змей треглавый, кайся…

Молодой рабочий с фингалом под глазом с презрением сплюнул через зубы:

– Дурак, шел бы отселя!

Студент обернулся, засмеялся:

– Из дома вышла молодайка. Вот ее-то я наклоню. – Вдруг его веселый тон переменился на тревожный. Он крикнул во двор: – Ты, дура, зачем ружье вытащила? Не целься, говорю! А-а!..

Он сделал было движение, собираясь спрыгнуть с ворот на тротуар, но в этот момент со стороны двора грохнул ружейный выстрел. Студента словно толкнули, он отпрянул назад и, как подстреленный воробей, рухнул под ноги нападавших.

Толпа ахнула, отшатнулась, раздались голоса:

– Ох, негодяи германские! Убили студента…

Студент хоть и с трудом, с помощью женщины, но поднялся на ноги. Он приложил руку к плечу. Между пальцев сочилась кровь. Смертельная бледность залила лицо. Студент оторопело произнес:

– Барыня стреляет!

Инвалид неодобрительно покачал головой.

– Вот паскуда, ее надо бы всем миром того, растянуть… – Он поднял булыжник, неловко – снизу вверх – размахнулся и запустил в зеркальную вывеску. Раздался звон, и кусок стекла полетел на тротуар, рассыпался осколками.

Молодой рабочий одобрил:

– Товарищи, с эксплуататорами только силой и надо! Добровольно, как учит Карла Маркс, власть пролетарию они не сдадут ни в жисть.

Баба, которая подсаживала студента, зло сказала:

– Убить эту барыню мало! – и деловито добавила:

– За это вы, мужики, все ее понасилуйте, а я ее машинку «Зингер» себе заберу, мне детишек обшивать надо. А ты, студент, иди в аптеку на Сретенке, тебе корпию наложат. – И вновь к товарищам по погрому деловитым тоном:

– Главное – нападать дружнее, враз! Не робейте, мужики.

Инвалид предложил:

– Притащить керосина, облить стены и запалить – милое дело. Пусть вместе с винтовкой жарится, германская лахудра!

Баба:

– Ишь, шустрый – запалить! Не для того мы сюда приперлись, добром надо разжиться, а то совсем поизносилась. У этого самого Шредера баба есть, поди? Если есть, то и нарядов полные сундуки и комоды набиты. Не люди – буржуазия!

Босяк как заведенный прохаживался вдоль бревенчатой стены дома, широко размахивал посохом и, глядя в небо, взывал:

– Братие, не сотворите себе подобным пещь халдейскую! Гордым Господь противится, смиренным же дает благодать. Разумейте, блядины дети, все жестока быша и во ад угодиша! Остепенитеся, истечите по домам своим. Зрю: взял вас живых диавол, сводит в преглубокий тартар и огню негасимому снедь устрояет.

Молодой рабочий сплюнул на землю:

– Как же я дураков не люблю! Иди отселя, темнота деревенская. – И к толпе: – Товарищи, надо дружней, организованней. Вот, к примеру, оружие пролетариата…

Людишки вновь стали выковыривать из мощеной мостовой булыжники и с озверелым видом швырять их в окна второго этажа. Раздался звон стекла.