Соколов ухватил дико визжавшего извозчика за армяк, поднял на вытянутые руки и, подскочив к берегу, со всей силой швырнул свою жертву в реку. Тяжело всплеснулась вода, пошла кругами. Извозчик тут же показался на поверхности, отчаянно молотя руками по воде. Он истошно вопил:
– Караул, тону! Спасите!
Нетрезвый пятидесятилетний мужичок с бельмом на глазу и дворницкой бляхой на фартуке снял сапог, размотал портянку, опустил ногу в воду, пошевелил пальцами и разочарованно вздохнул:
– Холодная, – и начал заново обматывать ногу.
Толпа, оставив Соколова, сбилась к берегу, сочувствуя несчастному и подавая советы:
– Плыви, не робей! Сапоги скинь, а то вниз потянут!
Вдруг извозчик встал на ноги, и все увидали: вода едва доходит до пупка. Раздался общий дикий хохот.
Дворник помахал кулаком:
– Ну, ирод! Я и впрямь думал – утонет, а он… Только пужает попусту.
В этот момент на набережной показался разъезд коннополицейской стражи.
Кто-то оглушительно свистнул, истошно заорал:
– Фараоны, атас!
Те, кто минутой назад помышляли о грабеже и насилии, улепетывали со всех ног, алчно прижимая к груди кульки и коробки.
Толпу словно ветром сдуло. Вмиг набережная опустела. Земля была завалена попорченными, смешанными с грязью конфетами, печеньем, шоколадом. И среди этой жуткой мешанины темнела грязным кровавым пятном задавленная баба и ее несчастный младенец.
Городовой, пострадавший от кулака Соколова, собственными усилиями поднялся на ноги и, покачиваясь, вцепился в металлический прут ограды.
Соколов подошел к нему, грозно нахмурил брови:
– Представься!
Городовой, с трудом шевеля челюстью, пробормотал:
– Пятницкой части первого участка городовой второго разряда Маринин…
– Ты, сукин сын, почему не прекращал беспорядки?
– Так указаниев, ваше превосходительство, не было.
– Какие тебе нужны указания? Инструкцию городовым знаешь?
– Так точно, ваше превосходительство, постигал!
– Что сказано в параграфе сто тридцать восемь?
Городовой сморщил лоб:
– Не могу помнить, ваше превосходительство!
– Заруби себе на носу: «При наряде для соблюдения порядка городовые стараются предупреждать воровство и обман, прекращают ссоры, брань и драку, воспрещают непристойные шутки, задерживают пойманных на месте преступления воров, карманников и мошенников». Здесь же настоящий разбой и убийства корыстных целей ради. Так что, срам российской полиции, ты проявил преступную бездеятельность!
Городовой, оглянувшись на конных стражников, приглушенно произнес:
– Нам приказали: «Ни во что не мешайтесь, пусть простой народ потрясет германцев». Вот я и не мешался.
Соколов помахал пальцем возле носа городового:
– У тебя, Маринин, есть голова?
– Так точно, имеется!
– Стало быть, ты обязан понимать, – Соколов произнес с расстановкой, – преступные приказы исполнять нельзя. Гляди, бабу с младенцем раздавили, и эта кровь на твоей совести.
Городовой рискнул отцепиться от ограды, вытянулся в струнку, ел глазами знаменитого сыщика и хрипло выдавил:
– Так точно, ваше превосходительство! – Помялся, виновато произнес: – Вы, ваше превосходительство, простите серость мою и что вам грубил. Виноват-с! Вгорячах не разглядел…
– Ну да ладно, я тебе зрение малость поправил. Служи честно! – милостиво сказал Соколов.
Городовой был уверен, что его вышибут со службы. Теперь с облегчением понял: пронесло! Он счастливо улыбнулся:
– Буду стараться, ваше превосходительство!
– Сейчас возьми этого лихача – номер одна тысяча сто пятнадцать – и доставь в ближайшую часть. Скажи: «Полковник Соколов приказал замкнуть на неделю в камеру и кормить только тем, что лежит в его коляске – сахарной пудрой и халвой. Воду пить давать по норме для предварительно заключенных – не более бутылки в день». – Посмотрел на извозчика, погрозил кулачищем: – Когда за чужой счет хочешь сделать свою жизнь сладкой, она всегда выходит горькой. – Спохватился: – Маринин, для начала пусть этот обалдуй вернет в магазин Роберта Кенца на Мясницкой ворованный ящик с инструментами да на коленях просит прощения у хозяина Федорова. На ко-ле-нях! Иначе – катор-рга!
– Так точно, ваше превосходительство! – бодро отвечал городовой Маринин. – Погрозил кулаком извозчику. – Ты, таракан запечный, у меня лбом пол прошибешь!
И, придерживая ножны с возвращенной шашкой, забрался на коляску, уже поставленную на колеса. Тут же почувствовал себя в своей тарелке. Стукнул в ухо вороватого извозчика, гаркнул:
– Понял, змей гремучий? На коленях будешь ползать перед хозяином! Пош-шел, идол проклятый…
Извозчик, мокрый, весь перемазанный тиной и грязью, обрадовался легкому наказанию, поклонился Соколову:
– Спасибочки за науку, ваше превосходительство, век Бога за вас молить буду!
Соколов усмехнулся, покачал головой и теперь уже прямиком отправился домой.
Едва Соколов появился на пороге дома, как был исцелован супругой. Мари озабоченно сказала:
– Звонила Вера Аркадьевна фон Лауниц. Она вся в слезах, говорит, что погромщики пришли ее убивать… Вот телефон оставила – 52–70.
Соколов прошел в кабинет, покрутил ручку вызова, крикнул в трубку:
– Барышня, быстро соедини! – Через мгновение услыхал отзыв и затем рыдающий женский голос. – Вера Аркадьевна, что у тебя?
Вера Аркадьевна, которая некогда спасла самого Соколова в Поронине, сквозь слезы отвечала:
– Я заехала к Шредеру, это недалеко от Цветного бульвара. Он ведает кассой помощи для неимущих невест, пожертвовала тысячу рублей. Сама ведь когда-то в нищете жила, помню унижение… А тут толпа уже собиралась. Теперь в комнаты ломятся, да двери пока выдерживают. Они окна бьют, орут, что нас всех поубивают. Ой, булыжник опять швырнули, еще одно окно разбили, чуть голову не проломили! По-мо-гите!..
Разговор прервался, видать, линию повредили.
Соколов повернулся к супруге:
– Мари, отыщи в справочнике «Вся Москва» Шредера, что в Сретенской полицейской части. Какой у него адрес? – Крикнул в коридор: – Эй, Лушка!
В кабинет влетела Лушка:
– Ой, здрасте, Аполлинарий Николаич! Чего прикажете?
– Неси мундир, портупею и шашку – нынче без нее делать нечего. А затем спустишься вниз: поймай извозчика, дай ему рубль, пусть дожидается! – В телефонную трубку: – Барышня, соедини меня с полицмейстером Севенардом. – После короткой паузы:
– Александр Николаевич, это Аполлинарий Николаевич Соколов. Почему погромы по всей Москве, убивают и грабят беззащитных людей? Как ты допустил? Ах, ты не должен передо мной отчитываться? Слушай внимательно: срочно пришли наряд по адресу… – вопросительно взглянул на Мари.
Та протянула объемистую «Всю Москву», показала пальцем на строку.
Соколов продолжил:
– Первый Знаменский, шестнадцать. Записал? Срочно, без промедления… Ты что, несчастный, говоришь? Полковники генералами не командуют? Ну я тебе, генерал хренов, лопухи оторву, не помилую… Нынче же навещу тебя, проведу душеспасительную беседу. И государю доложу про твою бездеятельность.
Соколов дал отбой. Моментально – по старой армейской привычке – переоделся в мундир и гигантскими шагами – через пять ступенек, не дожидаясь лифта, ринулся по лестнице вниз.
Внизу стояла верная Лушка. Возле нее – лихач, сидевший в легкой коляске и скаливший Лушке зубы.
Соколов крикнул:
– Гони, не жалей лошадей!
Коляска понеслась с горы к Сретенке.