Ностальгия

Фрейлина словно заглянула если не в душу, то в изнывающую от голода желудок богатыря.

Хозяйка всегда держала русскую кухню, а теперь и вовсе приказала оснастить стол как в родном Замоскворечье. Лакеи притащили холодные закуски: малосольную икру белужью, нежную семгу, с полдюжины различных салатов, зефир из дичи.

Гений сыска, к удовольствию хозяйки, был удивительно оживлен и весел. Он ел все подряд, ни от чего не отказывался, острил, говорил забавные тосты.

Фрейлина останавливала на Соколове любопытный взгляд:

– Как Аликс относится к войне? Как ее здоровье? Кто из докторов нынче пользует ее? Правда ли, что Аня Вырубова тяжело ранена во время крушения поезда? Говорят, что государя какой-то косоглазый бурят пользует от запоев, так? Неужели дремучий мужлан Распутин прибрал к рукам императрицу? Кто крестил малютку Феликса Юсупова и Ирины?

И Соколов рассказывал, что Аликс, то есть императрица, тяжело переживает кровавые события войны, по долгу доброго сердца с утра до вечера проводит время в госпитале. Пользует нынче императрицу Владимир Николаевич Деревенко. Аня Вырубова едва не погибла в железнодорожной катастрофе, случившейся между Петроградом и Царским Селом второго января. Ники – государь Николай Александрович – присутствовал на тяжелейшей операции Вырубовой. Хвала Господу, хоть и калекой, но осталась жива и стала еще более набожной. Запои Ники – это зловредные выдумки смутьянов.

Васильчикова продолжала любопытствовать:

– Верен ли упорный слух, что Ники сменит великого князя Николая Николаевича на посту Верховного главнокомандующего?

Соколов развел руками.

– Все может быть! – Нежно погладил бедро собеседницы. – Признаться, меня на всем белом свете волнует сейчас лишь один человек – это вы, бесценная!

Кутеж

Васильчикова движением руки остановила красавца:

– Ах, вы опять торопитесь! У нас, право, много времени. Кушайте, пожалуйста. Повар так старался. – Кокетливо произнесла: – Вы, граф, признайтесь, испугались, увидав меня постаревшей и подурневшей?

Соколов улыбнулся:

– Это женские хитрости! Вы хотите слышать комплименты? Мария Александровна, я говорю вам правду: в вашей внешности появилось что-то загадочное, печально-задумчивое, так притягивающее мужчин.

– К сожалению, тут притягивать некого: одни грубые охранники, караулящие ворота.

– Уверяю вас, Мария Александровна, появись вы при дворе, все так и позеленели бы…

– Почему?!

– От зависти. Вас все любят, часто вспоминают добрыми словами и входят в ваше трудное положение, почитая вас пленницей.

На глазу фрейлины навернулась слеза, она глубоко вздохнула:

– Оно так и есть. Ах, простите мое любопытство, своими вопросами я отвлекаю вас, граф, не даю вам есть. Вот принесли и горячие закуски. Рекомендую форшмак из рябчика, хороши омары и лангусты… Я приказала приготовить нарочно для вас уху из стерлядей с расстегайчиками – это русские любят. А на холодную рыбу будет студень царский, а на горячее рыбное – стерлядь в шампанском.

Соколов искренне восхитился:

– У вас такие богатые припасы! И повар хороший.

Васильчикова поправила ожерелье на груди и с гордостью сказала:

– Да, Пьер очень хороший повар.

– Пьер?

– Не удивляйтесь, он француз. Я писала в Берлин, что могу умереть тут с голода, потому что немцы – самые плохие кулинары на свете. Их еда – жирные колбаски и пиво – галлонами. И вот месяц назад прислали этого француза…

– Удивительно!

– Пленного француза. Помните в Париже знаменитый «Максим»?

– Это на Королевской улице? Как же, захаживал туда. В девятом году там хорошо гулял с поэтом Иваном Буниным. Устроили, как говорят французы, la haute noce – кутеж высшего полета.

Васильчикова с торжеством сообщила:

– Этот Пьер был старшим поваром в «Максиме». И он хорошо знает русскую кухню. – Вздохнула. – Он мне очень благодарен, ибо понимает: лучше жить на тихом курорте, чем строить для немцев оборонительные сооружения.

Соколов с уморительной миной произнес:

– Теперь буду ходить к вам на ужины по пятницам. Васильчикова шутке улыбнулась, кокетливо заметила: – Еще лучше – ежедневно! Тогда это место изгнания стало бы для меня райским уголком.

Обольщение

Соколов, по системе Шаляпина, все больше входил в роль обольстителя. Он прильнул к руке фрейлины.

– Жить возле вас, слышать шорох ваших легких шагов, обонять чудный запах вашего тела – боже, какие это были бы блаженные дни! Забыть про войну, про смуты в России, про дворцовые интриги – что сладостнее может быть! Давайте, божественная, выпьем на брудершафт…

Васильчикова потупила томный взгляд.

– Ах, преображенцы, вы такие стремительные! Пьем за счастье, которое дарит любовь… – Хмель, долгое одиночество и красивый мужчина всегда придают женщине любовной отваги.

– У вас такой красивый дом – настоящий дворец.

Васильчикова игриво рассмеялась:

– Какой же вы коварный искуситель, мой шаловливый граф. Вы думаете, я совсем дурочка и не догадалась, почему вы похвалили мой дом?

Соколов удивился:

– Почему?

– Да потому, что теперь вы скажете: «Любопытно, как обставлена у вас спальня?»

Соколов едва не поперхнулся, но справился, с широкой улыбкой сказал:

– Именно это я и собирался спросить, несравненная Мария Александровна, ибо вы обладаете изысканным вкусом. – Очень хотелось есть, но теперь за столом оставаться было нельзя – это оскорбило бы торопливую красавицу. Соколов горячо продолжил: – Разумеется, я сгораю от любопытства: как выглядит ваш альков? Уверен, этот райский уголок оформлен удивительно изящно. – Подумал: «Самый короткий путь к секретам, которыми владеет женщина, лежит через кровать». Вслух произнес: – И еще: позвольте отнести вас в спальню на руках.

– А лакеи?

– Что – лакеи? Я отнесу вас без их помощи.

Она засмеялась тихим, русалочьим смехом:

– Но лакеи увидят…

– Пусть берут пример с хозяев и носят на руках своих возлюбленных. Где тут у нас спальня?

И могучий атлет, словно легкую пушинку, подхватил фрейлину на руки.