Засада

Вдруг двери резко распахнулись, появилась взволнованная, раскрасневшаяся от бега Герда. Фрейлина с неудовольствием произнесла:

– Милочка, что с вами? Почему врываетесь, будто с пожара?

Прерывисто дыша, Герда быстро произнесла:

– Простите, виновата! У ворот целый полк стражников – человек десять. – Посмотрела на Соколова, сказала громким шепотом: – Кажется, вас поджидают, господин фон Вестгоф.

– Почему, Герда, вы так думаете? – спросила фрейлина.

– Едва я вышла из ворот – там, кстати, дверца покорежена, – стражники окружили меня, стали допрашивать: дескать, скоро виноторговец уйдет от госпожи Васильчиковой? Они говорили, что вы, господин фон Вестгоф, покусились на жизни их товарищей и они этого не спустят.

Соколов оставался невозмутимым. Он усмехнулся:

– И что вы ответили?

– Я вырвалась и убежала. Стражники пытались меня догнать, но я скрылась за воротами. Я дверь приперла садовой лопатой. Впрочем, зайти на территорию стражники не рискнули.

Фрейлина задумалась, потом вздохнула:

– Оставайтесь ночевать, милочка, во дворце, располагайтесь ко сну в своей комнате.

Герда бросила на Соколова взгляд, полный страсти, сделала книксен и ушла, плотно затворив за собой двери.

Фрейлина с укоризной посмотрела на Соколова:

– Что за «покушение», граф? И дверцу, понимаю, вы исковеркали? Что это означает?

Гений сыска невозмутимо отвечал:

– Означает, что эти варвары пытались не допустить меня до вас, божественная. А я получил приказ, – поднял указательный палец вверх, – от самого государя: «Во что бы то ни стало встретиться с фрейлиной Васильчиковой». – Сделал ангельское лицо. – Да и просто соскучился о вас, хотелось душевно поговорить…

Фрейлина, ненавидевшая стражников, не выдержала серьезной мины, улыбнулась и даже с благодарностью погладила руку атлету. Сказала:

– Эти стражники – народ жестокий и злопамятный. Не приведи Господи попасть в лапы этих головорезов. Вы что, может, кого убили?

– Если это и убийство, то вызванное оперативной обстановкой.

Порыв нежности

Фрейлина жаждала знать главное.

– А что второе письмо, от тридцатого марта? Получил ли его государь? Что думает он о нем?

Соколов сделал вид, что рассматривает на стене картину Эль Греко. Он ничего не знал об этом втором письме и лихорадочно размышлял, что ответить. Привычка говорить правду взяла свое.

– Мне это пока неизвестно. Ваше сиятельство, вы отправили письмо по какому адресу?

– Что значит – по адресу? Вы, граф, говорите так, словно я наивно опустила секретнейшее послание в почтовый ящик. Мой связной намерен отыскать государя в Царском Селе.

– И он сумел передать ваше послание только в том случае, если добрался до Царского не позже четвертого апреля.

Лицо фрейлины вытянулось.

– Почему?

– Именно в этот день государь отбыл в Ставку. Впрочем, я не знаю возможностей вашего связного. – Хитро прищурился. – У него есть доступ в Ставку Верховного?

Фрейлина повздыхала и продолжила, словно не слыхала вопроса:

– Я сообщила очень важные секретные сведения, могущие иметь большое влияние для судьбы империи и даже всей Европы.

Соколов успокоил:

– В любом случае фельдъегери переправят ваше письмо.

– Очень надеюсь! Ведь чем быстрее послание получит Ники, тем… – Она не договорила, подняла на Соколова красивые манящие глаза, приглушенным голосом произнесла: – Послание извещает Ники о предательстве, какое задумали его союзники, в первую голову англичане.

Соколов слушал фрейлину, но его терзала единственная мыль: «Как изобразить страсть, когда ее нет?» И вдруг он вспомнил совет великого Шаляпина: «Надо убедить себя, войти в образ!» Сыщик с азартом подумал: «Представлю, что страстно одержим любовью к этой и впрямь очень соблазнительной женщине. Если раздеть ее, то уверен – подробности ее тела такие… Ах! Как я жажду эту женщину!»

Он нежно взял руку фрейлины и медленно стал целовать пальцы – один за другим.

Фрейлина вздрогнула и блаженно замерла. Соколов прильнул губами к шее красавицы, потом к маленькому ушку, и вот – уста.

Фрейлина задохнулась в страстном поцелуе. Прошептала:

– Ах, что вы делаете? Ну, безумный, подождите, ну, мгновенье – умоляю… Сейчас слуги… позовут… на ужин.

Соколов, не выпуская из объятий фрейлину, произнес:

– А потом обещаете?

Она чуть выдохнула:

– Конечно! Только сейчас отпустите…

Две нитки жемчуга

Фрейлина вся исходила любопытством, ей очень важно было знать: как государь Николай Александрович отнесся к ее письму? Это ясно понимал и Соколов. Если бы сепаратный мир был заключен, Васильчикова стала бы героиней народов. На нее посыпались бы милости и награды Германии, Австрии, России.

Однако фрейлина хорошо знала благородный и исключительно честный характер государя, и по этой причине не так уж много было надежд на то, что он изменит союзническим обязательствам. В этом случае на родине она делалась врагом, изгоем, предательницей.

Вот почему фрейлина весьма обрадовалась прибытию Соколова, надеясь, что ее мучительные сомнения разрешатся самым счастливым образом.

Умная фрейлина, не желая показывать свой жгучий личный интерес, пока не задавала вопрос напрямую: «Что решил государь по поводу сепаратного мира с Германией?»

Соколов утаивал ответ по тактическим причинам. Ему было ясно, что Васильчикова будет огорошена высочайшим решением. По этой причине, пока фрейлина питала надежды, он хотел выведать как можно больше. Сыщик спросил:

– Но скажите, Мария Александровна, надежен ли ваш агент? – и повторил: – Есть ли у него доступ к государю?

Фрейлина раскусила маневр атлета-красавца, бросила короткий насмешливый взгляд и вновь уклончиво отвечала:

– Разве в нынешнее неверное время можно быть полностью в ком-либо уверенным? Мне приказали, – поправилась, – мне рекомендовали этого человека, вот я и сотрудничаю с ним.

– Я его знаю?

Фрейлина промолчала.

Соколов грустно покачал головой:

– Жаль, очень жаль, когда столь очаровательная женщина тебе не доверяет! Я чувствую себя оскорбленным…

Фрейлина рассмеялась, словно не нарочно коснулась его руки, с игривостью произнесла:

– Какие сильные выражения, граф! Надо быть просто круглой дурочкой, чтобы доверять такому бравому мужчине.

– Да, следует стремительно падать в объятия без всякого доверия! – подхватил Соколов. – А помните, Мария Александровна, как мы с вами вальсировали на новогоднем бале в Зимнем дворце? А перед тем вы стояли на обедне в церкви Большого дворца – рядом с царицей, не на хорах, а внизу. Я не спускал с вас восхищенного взгляда. Вам был к лицу темно-васильковый цвет платья, а как выгодно оттенялась на нем нитка крупного жемчуга! Такую любит носить великая княжна Татьяна.

Соколов не обмолвился ни одним словом, что привез бриллиантовое колье якобы от государя. Этот сильный козырь в делах с любой женщиной сыщик приберегал до поры до времени.

Васильчикова удивленно покачала головой:

– Боже мой, Аполлинарий Николаевич, вы помните такие мелочи! Накануне две нитки изумительной величины жемчуга преподнес сам государь – великой княжне Татьяне, а другую нитку мне. И я захотела доставить Ники удовольствие – нарочно надела платье из жаккардовой ткани купавинской мануфактуры. Оно было ультрамаринового цвета, и жемчуг на этом фоне гляделся особенно выигрышно. И рядом со мной стояли очаровательные царственные дети – Ольга и Татьяна… – Задумалась, сморщила складку на чистом красивом лбу. – А где находился наследник? Что-то не упомню…

– Цесаревича Алексея в церкви не было, у него, помнится, воспалился коленный сустав. Я в те дни был приглашен к наследнику, читал ему о приключениях Робинзона Крузо, рассказывал истории. Совсем малыш был, а как внимательно слушал – чудо!

– Умение слушать – признак отменного воспитания, – согласно кивнула головой Васильчикова.

В это время в двери громко стукнули три раза, и появился старый, хорошей выправки слуга. Он с поклоном произнес:

– Простите, фрейлейн Мария, ужинать подано!

Васильчикова спохватилась:

– Боже мой, я совсем заговорилась! Мой долг накормить старинного друга. Милости прошу к столу, – и протянула руку, согнутую в локте.

Соколов повел фрейлину к столу.

Стол был сервирован серебряными приборами и севрским фарфором.