Глава XVIII

Амурные хитрости

Дворцовая роскошь

Соколов толкнул дверцу в воротах. Она зашаталась, но не поддалась. Подумалось: «Закрыто на задвижку! Беда не велика».

Он разбежался и мощно приложился подошвой ботинка. Дверца малость подалась. После третьего удара русского атлета задвижка отлетела – немецкие заклепки не выдержали.

Сыщик собрал с земли трофейное оружие, поднял букет цветов и шагнул внутрь.

Перед ним лежала тщательно ухоженная лужайка с красивыми цветниками. Вдоль нее стояли античные фигуры, изваянные из белого мрамора. Фонтан, старый грот, каскад воды – все это было великолепно.

Далее, в глубине небольшого парка, возвышался скромных размеров, но вполне роскошный по архитектуре и отделке дворец. В центре – величественная ротонда, выступающая широким полукругом ионических мраморных колонн. Над нею – широкий балкон и высокий треугольный фронтон с лепным венком посредине. Прелестную гармонию дополняли высокие итальянские окна и облицованный черным мрамором цоколь.

Удивила мертвенная безлюдность и потрясающая тишина.

Спокойным, полным достоинства шагом гений российского сыска направился ко дворцу, называвшемуся виллой Кляйн Вартенштейн.

Он поднялся по широким, вымытым каменным ступеням. Привратника на месте не оказалось. Соколов сам открыл тяжеленную, с затейливой резьбой дубовую дверь, шагнул в обширный холл – швейцарскую. Поразил громадный, украшенный колоннами камин. По стенам на фоне голубых медальонов красовались белые мифологические фигуры. Под ноги, поверх мозаичного паркета, были брошены шелковые персидские ковры. Горело яркое электрическое освещение, которое бывает в дни больших приемов, и это никак не вязалось с удивительной нежилой тишиной и абсолютной безлюдностью – волшебное мертвое царство.

Пахло мускусом, дорогими духами и чем-то неуловимо тонким, что всегда присутствует в чистых, богатых домах.

Счастливое свидание

Вдруг тишина была нарушена.

На лестнице раздался торопливый стук каблучков. Соколов поднял голову: по мрамору, застланному ковровой дорожкой, сбегала смеющаяся Герда. Она с разбегу прыгнула в объятия Соколова, губами прильнула к его устам, торопливо заговорила:

– Наконец-то, милый друг! Нынешний день тянется, как вечность, еле дождалась вечера. Хозяйка вас ждет. Я отдала письмо, она прямо-таки в лице переменилась. И тут началось нечто невообразимое, словно император Вильгельм едет в гости. Хозяйка вызвала парикмахера. Тот три часа колдовал. Прическу сделал, – покрутила рукой вокруг головы, – называется «Мария Антуанетта». Обновила маникюр и даже педикюр, словно собирается спать с вами. Служанок заставили мыть лестницы, вытряхивать ковры. Повар изысканный ужин готовит. – С любопытством заглянула Соколову в лицо. – В чем дело? Вы, Эверт, какой-то особый, знаменитый торговец вином? Никогда не могла думать, что можно так растормошить мою хозяйку.

– Милая фрейлейн, а где слуги? Даже привратник отсутствует!

– Хозяйка приказала всем уйти. Оставила лишь повара, двух лакеев и меня. – Встала на носки, страстно прильнула к его губам, жарко задышала, от волнения перешла на «ты»: – Я сегодня приду в «Адлер» к тебе, милый?

– Но не раньше, чем я освобожусь из этого дворца!

Герда подозрительно посмотрела на возлюбленного, погрозила пальчиком:

– Смотрите, Эверт, не изменяйте мне, я очень ревнивая. – Вздохнула. – Прошу вас, проходите! Хозяйка в малой гостиной, это на втором этаже.

Уроки мастерства

Соколов поднялся по лестнице, прошел мимо кабинета с приемной, миновал большой зал.

– Нам сюда, налево, – произнесла Герда и за руку потянула сыщика.

Теперь они оказались в гостиной с голубым овальным потолком, расписанным яркими цветами и причудливыми птицами. На стенах висели старинные, потемневшие картины, в одной из которых Соколов тотчас узнал Веласкеса.

Мебель была эпохи Екатерины Великой – причудливые изгибы дерева, рытый бархат, бронзовые украшения, золото.

Соколов с легкой тревогой размышлял: «Как Васильчикова поведет себя, когда увидит не виноторговца, а меня? Не начнется ли у нее истерика?»

С углового диванчика медленно поднялась дама в неброском темном платье, выгодно подчеркивавшем женские прелести, и украшенная бриллиантами. Легко ступая, она двинулась в сторону гостя. Это была фрейлина!

Соколов отметил: «Васильчикову я не видел года два-три, она нисколько не сдала: все так же хороша, но теперь глаза полны тревоги. И сколько грации, как красиво движется. Вот что значит порода и воспитание». Протянул цветы.

Фрейлина, казалось, ожидала увидать именно Соколова. Она никоим образом не выказала удивления, белозубо улыбнулась, произнесла по-французски:

– Боже мой, такие розы растут лишь в Ницце! – Посмотрела на скромно стоявшую у дверей Герду, перешла на немецкий: – Милочка, скажите, чтобы накрывали в столовой ужин, и потом можете быть свободной! – Вновь повернула лицо к Соколову, подала руку для поцелуя.

Соколов ограничился пожатием руки, по-французски произнес:

– Вы прекрасно выглядите, Мария Александровна! Уединение в тихом месте и впрямь хорошо, когда в мире бушуют смертельные опасности.

Фрейлина вздохнула:

– «Тихое место»! Как я жалею, что в шестом году соблазнилась прелестями здешней природы и купила этот домик.

– О чем жалеть? Уголок и впрямь райский.

– Был бы райским, если б война не захлопнула меня в этой дыре, как птичку ловушка. У меня нет ни минуты покоя. Стражников у ворот видели? Говорят: «Это мы защищаем вас!» А на деле я пленница, лишенная всех прав. И хотя я пользуюсь как бы дипломатической неприкосновенностью, эта тюремная стража меня очень угнетает. Я люблю кататься верхом, так они и тут норовят меня преследовать – на велосипедах. И смех и грех! – Горько улыбнулась. – Спасает одно: в Берлине питают некоторые надежды относительно моей… – замялась, подыскивая слово. – В связи с моей полезной деятельностью на дело мира. Я хочу мира для России. И по этой причине создаю себе смертельную угрозу… – замолкла, не договорила.

– С чьей стороны угроза?

Фрейлина неопределенно отвечала:

– Мои враги могли бы составить дивизию, и они у меня есть во всех концах света.

Соколов внимательно посмотрел в глаза собеседницы:

– Мария Александровна, а если бы у вас была возможность, вы уехали бы в Россию?

Фрейлина несколько смутилась, выспренно воскликнула:

– Полагаю, что я делаю весьма доброе дело, пытаясь предотвратить тысячи жертв. Германский народ и правительство очень хорошо относятся к России, зато лютую ненависть питают к англичанам – этим лицемерам и предателям.

Соколов пристально посмотрел на собеседницу:

– В чем выражается это лицемерие и предательство? Фрейлина многозначительно произнесла:

– Мы обладаем самыми свежими секретными сведениями о вероломстве союзников России. – Перекрестилась. – Слава богу, мое послание все-таки дошло до государя…

– И вот ответ на него! – весело проговорил Соколов, показав на себя. – Письмо говорящее…

Фрейлина слабо улыбнулась шутке.

Соколову очень тяжело было изображать из себя ухажера. Но он понимал, что дело требует влюбить в себя фрейлину.

Но как известно, только женщина может притворяться в постели, а мужчине это почти невозможно. Что касается сыщика, он видел перед собой не очаровательную женщину, а врага, из-за которого ему приходится рисковать жизнью.

Сыщик сотворил мысленную молитву: «Царица Небесная, помоги и всячески укрепи!..»