Глава XVII

Красавица Елизабет

Опасный визит

Ровно без пяти шесть агент российской разведки граф Соколов, держа в руке букет роскошных роз – лучшее, что можно было отыскать в Глогнитце, – стремительно ступал по неровностям каменистой дороги. Мимо тянулись бесконечные ограды, сложенные из громадных светлых валунов, поросшие мхом, травой и диким виноградом.

Сыщик свернул в узкий тупик, ведший к массивным воротам Кляйн Вартенштейна.

Возле ворот расхаживал громадный парень в болотной форме кайзеровского пехотинца-разведчика. На широком ремне висел длинный узкий нож и револьвер. Он с напряженным вниманием уставился на приближавшегося Соколова.

Из будки показался еще один стражник – крепкий парень в гетрах и с бульдожьим лицом, тот самый, которого Соколов видел здесь вчера.

На визитере был надет опять вошедший в моду серый сюртук с перламутровыми пуговицами, клетчатая поддевка канареечного цвета и морковного оттенка галстук в белый горошек – шик провинциального щеголя.

По недоброжелательным выражениям лиц стражников и той диспозиции, которую они заняли возле дверцы, сделанной в воротах, Соколов понял: его пускать к фрейлине не хотят.

И как показали дальнейшие бурные события, эти опасения подтвердились.

Птичья фамилия

За те три минувших часа, что Соколов нескучно провел с очаровательной Гердой, случилось много непредвиденного.

Началось с того, что Вейнгарт пришел домой, разоблачился до исподнего и сел за стол. Он выпил рюмку шнапса и приступил к любимому великим германским народом блюду – супу айнтопфу, приготовленному в горшке. Это что-то вроде густого супа, в который сваливаются картофель, ветчина, свиные ножки, сардельки, куриные потроха и вообще все мясное, что пригодно в пищу здоровому немцу, занимающему видное положение в обществе.

Компанию составляла габаритная и неотразимая супруга Елизабет, брившая усы и говорившая басом, который вырывался из безразмерной груди и вылетал в растворенное окно. Этот замечательный бас дальним эхом разносился по живописным окрестностям, замирая на горизонте у водопадов.

Елизабет весьма уважалась семьями фельдшеров, полицейских, почтовых служащих, торговцев и прочей местной знатью, ибо преподавала их чадам английский, французский, русский, итальянский и, кажется, все остальные языки мира, хотя ни одним из них не владела. (Случай, впрочем, довольно частый и в нашей жизни. Я знаю одну замечательную даму, которая много лет обучает детей плаванию, хотя сама плавать не умеет и страшно боится воды.)

Елизабет отодвинула от себя пустую тарелку, сытно рыгнула, налила водки себе и мужу, причем себе насыпала соли, поперчила и махом опрокинула в горло. В сладостной истоме зажмурила глаза, облегченно вздохнула. После сей процедуры закурила папиросу «Дрезден» и прогудела:

– Кстати, что-то твой старший братец Альберт давно не пишет из Дрездена. Его в армию не загребли?

Вейнгарт-младший вдруг округлил глаза.

– Альберт? – На какое-то время он замер, словно был поражен внезапным ударом. И вдруг резво вскочил со стула, схватился за голову, в страшном волнении забегал по столовой, с видом умалишенного повторяя: – Альберт, Альберт!

Елизабет с недоумением глядела на своего худосочного супруга. Она притушила дымящуюся папиросу, которая напомнила про Дрезден и стала поводом таких ужасных волнений, вытащила из горшка свиную копченость, стала с яростью голодного волка грызть ее крепкими зубами. При этом она с молчаливым интересом следила за телодвижениями супруга.

Вейнгарт вдруг прекратил непроизводительную трату энергии, состроил таинственную мину и прошептал:

– Моя любовь, ты не поверишь, но я видел этого красавца на фото у Альберта в Дрездене. На стене висело. Мне Альберт много про него рассказывал. Это знаменитый русский сыщик по фамилии, ой, птичья такая фамилия. Вроде нашего Фальке…

– Ты не путаешь, мой игривый козлик?

– Мамочка, ты ведь знаешь, что-что, а зрительная память у меня феноменальная. Не память, а фотоателье.

– Насчет «что-что» – это ты преувеличиваешь, а память у тебя неплохая.

Вейнгарт заботливо проворковал:

– Мамочка, позволь рюмочку заполнить? Вот так…

Елизабет с нежностью и пониманием глядела круглыми честными глазами на супруга. Будучи женщиной исключительного ума, она произнесла:

– Александр, дай-ка мне немецко-русский словарь. – Жирно поплевала на пальцы, долго листала страницы, ибо непрочно помнила алфавит, но справилась, нашла, прочитала: – По-русски «фальке» значит «сокол».

Вейнгарт бросился к супруге, облапил ее и поцеловал пухлый кулак величиной с добрый кочан капусты. Он воскликнул:

– Соколов! Без сомнения, я хорошо запомнил его лицо. Такого второго красавчика нет во всем мире. Стало быть, он шпион? А кем же еще быть знаменитому сыщику? Но что он здесь делает? – вопросительно глядел на супругу.

Елизабет усмехнулась:

– Любой ребенок скажет, что шпион прибыл убить фрейлину. Других мыслей тут и быть не может.

Вейнгарт вопросительно глядел на супругу:

– Я что должен делать?

Елизабет протянула через стол ручищу, погладила супруга по яйцевидному черепу и назидательно сказала:

– Ты должен, мой несчастный, делать карьеру. Как ее сделал твой брательник Альберт.

Вейнгарт вскинулся:

– А что, я глупей, что ль?

– Да, моя крошка, ты намного глупей, но, чтобы делать карьеру, ум вовсе не нужен. Очень часто ум даже вредит. Ты должен этого русского шпиона поймать и сообщить рапортом в Берлин, минуя Вену. Иначе эти казнокрады все заслуги припишут себе.

– Да, да, я его поймаю! Вот куда его теперь замкну, – сделал понятный всем народам знак из скрещенных пальцев. – Этот шпион сядет за решетку. А я получу повышение и орден! Как я счастлив, что его сюда занесло.

Елизабет привлекла к себе удачливого супруга, чмокнула его в розовый нос и издала нежный гудящий звук:

– Ты, Александр, хоть с виду прост, а ум у тебя все-таки есть…

– Мамочка, был бы я дурак, не нашел бы самую красивую жену, – гордо отвечал Вейнгарт.