Глава XII

Похороны русалки

Смертельная угроза

Ресторанная жизнь, нежданным образом вдруг изменившая течение, вновь поплыла по своему разгульному руслу.

Печальный повод, который собрал за одним столом столь разных людей, как это часто бывает в российской жизни, отошел на задний план, как бы сам собой забылся. Каждый говорил о своем, наболевшем.

Соедов, выпив ковш шипучего кваса, поведал о судебном процессе, который с ним затеяла некая генеральша по поводу «газетной клеветы о правах наследства». Распутин по просьбе Юсупова рассказал о покушении на него портнихи из Царицына Хионии Кузьминичны Гусевой – двадцативосьмилетней уродливой бабешки с гундосым голосом и опревшим носом.

– Вот сюда, – он показал рукой ниже пояса, – как всадит в меня нож. Боль ужасная, в глазах потемнело, я так и повалился снопом на землю. Крикнуть хочу – голос не идет, сам как остолбенелый. Хиония, сифиличка подлая, причинное место поразить хотела, оскопить, а попала в мочевой пузырь. Уж сколько я мук принял, и сказать нет возможности! Слава богу, поправился я, а нынче и последних болей не осталось.

Юсупов с притворным сочувствием вздохнул:

– Много ненавистников у вас, Григорий Ефимович! И в России, и за границей. Среди них есть люди весьма влиятельные и жестокие. Нельзя знать, что у них на уме. Может, вам и впрямь лучше в Сибирь на время уехать? Не ровен час, враги вновь на вас недоброе замыслят.

Соколов подумал: «Юсупов для этого сюда пришел, чтобы уговорить Распутина уехать в Сибирь? Здесь старец у всей знати как бельмо на глазу. Завидуют и ненавидят. Или еще какая цель у Юсупова? Не понять».

Распутин отмахнулся:

– А кто будет в трудную минуту с наследником? Не ты, Феля. От тебя проку мало, ты еще сам не знаешь, что на свете самое главное.

– А что самое главное? – с ехидством спросил Юсупов.

– Главное – любовь к ближнему, желание служить ему. Бессмысленно, милый человек, любить себя. Чем меньше себя любишь, тем больше любят тебя другие.

– Ну, святой старец, у вас как раз врагов много! – азартно повторил Юсупов.

– Это знать ваша? Так, горстка малая. А ты прозревай в пространстве времени. Понял? Или объяснять надо? Кумекай, милый: жизнь не этим годом кончается. Новые времена настанут, новые люди на землю явятся. Вот и вспомнят дедушку Гришу, который и о них пекся, и их любил. А еще хотел, чтобы они в радости душевной жили и внукам своим завещали. Я всех люблю.

Юсупов недоверчиво спросил:

– И врагов любите?

– Люблю? Пожалуй, не знаю! Только честно выражу, милый: я на врагов сердца не держу. Напротив, молюсь об их душевном и телесном здравии и всяческом благополучии. Давай, друг, лучше выпьем! И плохих советов мне впредь не давай, а то всерьез обижусь.

– Нет, врагов всегда опасаться следует! – продолжал Юсупов. – Ведь умертвить, злодеи, могут.

На минуту-другую Распутин замолчал, сделался мрачным, о чем-то тяжело размышляя. Вдруг встряхнул копной волос, насильно улыбнулся.

– Нет, Господь не попустит! – Повернулся всем туловищем к Соколову: – А коли что, наш отчаянный граф придет на помощь. Так, граф?

Соколов неопределенно сказал:

– Крепче Господней обороны нет!

– Это верно! – согласился Распутин. – Эх, хватит жуду на душу нагонять. Давай выпьем да развеселимся.

От вина, от загульной обстановки, от блудливых мыслей о Маше-блондинке по телу старца разлилось тепло, распирало веселье.

Любовная фантазия

Подошел Судаков, изогнулся перед Распутиным:

– Букет от Циммера доставлен-с! Просыпаться, подлец, не хотел, магазин не отпирал. Пришлось стекла в магазине бить – сразу выскочил, хе-хе, в одном исподнем.

Юсупов одобрил:

– Молодцы, так их, германцев, учить следует!

Судаков торопливо продолжил:

– Мы Циммеру стекла оплатили. Так что в счет четыре с полтиной включим-с. А то ведь начал кричать «караул» и обещал в участок заявить.

Юсупов строго произнес:

– Участок?! Ни-ка-ких участков, пусть враги русской нации трепещут!

Судаков улыбнулся:

– Выяснилось, что он никакой не германец, а настоящий русский еврей! – И вновь повернулся к Распутину: – За букет, паразит, семьдесят три рубля вытянул.

– Покажь!

Судаков махнул рукой:

– Эй, номерной, тащи!

Подскочил лакей, руку на отлете держит, разными сторонами букет показывает. Букет перевязан золотыми лентами и в бантах, сам громадный, а держать удобно. И амбре во все стороны распространяется – французским одеколоном, видать, для силы впечатления спрыснут.

Распутин поглядел внимательно, втянул носом – доволен остался. Удовлетворенно выдохнул:

– За такие цветочки королева египетская полюбит!

Судаков поспешил ввернуть:

– Григорий Ефимович, извольте созерцать – самой свежей изумительности! И черная роза-с – как приказывали. Очень красиво вышло! Так что впишем в счет-с?

– Вписывай, лихоманки на тебя нет! И жди моей команды – передашь с комплиментами и от кого…

– Это вы, Григорий Ефимович, не сомневайтесь – все по протоколу-с! – И побежал с букетом к сцене.

Юсупов усмехнулся:

– Говорят, эта самая Маша вовсе не цыганка. Будто ее вывезли из какого-то борделя в Киеве.

Распутин весело тряхнул головой, махнул рукой:

– Врут, чтобы конкуренцию ослабить!

Соедов возразил:

– И мне кучер говорил, что девица бордельная! – Он был предан Распутину, и ему было жаль кучу денег вышвыривать за какую-то шлюху. Тем более что деньги редко задерживались в руках старца. Он их тут же раздавал просителям, а сам порой ходил без рубля в кармане.

Распутин отвесил советчику подзатыльник, весело прикрикнул:

– Без сопливых разберусь!