Волшебные звуки

Часы показывали четыре, время близилось к утру – ресторанная жизнь набрала полный ход. Много было выпито, съедено, сказано возвышенных и льстивых слов.

Юсупов, поглаживая узкое лицо с высоким лбом и женственным пухлым ртом, обратился к Шаляпину:

– Федор Иванович, в газетах пишут о ваших новых ролях в кино. Где снимаетесь нынче?

– Снимаюсь в «Псковитянке», изображаю Иоанна Васильевича.

Цыгане веселились на сцене. Распутин послал лакея: – Пусть старший цыган придет!

К столу, легко ступая красными сафьяновыми сапожками, в атласной рубахе с пояском, подошел улыбающийся Николай Кириченко – широкоплечий красавец с громадной, вздымавшейся копной шевелюрой и густой, курчавящейся бородой. Блеснул черными, полными озорного блеска глазами:

– Чего желаете, святой отец?

– Скажи-ка, впрямь сегодня будет представление юной девственницы?

– Так точно, Григорий Ефимович. Зовут девицу Маша Журавлева, красоты необыкновенной.

– А то, что она натуральная блондинка, – тоже правда?

– Правда, Григорий Ефимович.

Распутин поднялся с кресла, решительно заявил:

– Пойдем, познакомишь меня с ей!

– Это невозможно, потому как доставят Машу только ближе к рассвету.

Распутин что-то сказал ему на ухо, сунул сторублевую бумажку. Николай поклонился:

– Слушаюсь, будет исполнено!

Распутин добавил:

– А за эту самую, как ее, Глашу…

– Машу.

– Вот-вот, все выполнишь – получишь капитал.

Кириченко поклонился:

– Рад стараться для вас, Григорий Ефимович!

Распутин поманил пальцем ресторатора:

– Судаков, прикажи цветы притащить!

– Слушаюсь! Отправлю к самому немцу Циммеру, его розы знаменитые, из собственных парников-с.

Распутин строго погрозил пальцем:

– Чтоб были со значением!

Судаков понимающе кивнул:

– «Любовную фантазию» желаете?

– Это как понимать?

– Самые свежайшие белые бутоны, в количестве – сколько руки удержат!

Распутин спросил:

– А как же с черной розой?

– Это непременно-с! Черная роза – в самой середке.

– Люблю сметливых! Ну, помогай Бог… – Потер ладони. – Ох, распирает меня нынче веселиться – удержу нет!

Порочащие связи

Когда цыгане спели «Мой костер» и до седьмого пота отплясались, Кириченко вышел на край высокой эстрады, выжидающе замер. Зал понял – сейчас случится нечто важное. Все перестали стучать приборами, умолк гул голосов, сразу затихли.

Кириченко торжественно объявил:

– Нынче у нас будет представление девицы замечательной красоты – для вас. Впервые на большой публике споет песни цыганского репертуара… – сделал долгую паузу, а затем как выстрел из мортиры: – Маша Журавлева.

Загремели аплодисменты, раздались нетрезвые голоса:

– Просим, просим!

Кириченко сделал знак руками:

– Послушайте дальше! Голос у Маши небесной чистоты и задушевности. А тот, кто всех перешибет и не поскупится, для того на цыганском языке в отдельной обстановке Маша споет «Солнышко». Но это ближе к утренней заре.

Зал взревел, раздался гром рукоплесканий:

– Давай сейчас! Желаем видеть Машу! Пусть покажется!..

Окончательно воскресший Соедов тоном знатока заметил:

– Это нарочно, чтоб гости не расходились, а счета свои увеличили.

Кириченко простер вперед руки. Задушевно-торжественно возгласил:

– Чавелы, это для вас, так сказать, анонс. Но есть событие гораздо более замечательное. – Вновь выдержал большую паузу. И снова зал замер. – Вы никогда не простили бы род цыганский, коли бы я не объявил: сегодня вместе с нами гуляет любимый Федор Иванович. А теперь все жаждем припасть к ногам величайшего из мировых певцов.

Кириченко соскочил с эстрады, подбежал к столу Шаляпина, припал на колено:

– Милый, красивый, дорогой! Спой, бога ради, доставь усладу сердца несравнимую…

Шаляпин отмахнулся:

– Пусть ваша Маша поет. Не хочу и не желаю!

Кириченко опустился и на другое колено:

– Ради героев войны, сидящих в этом зале, умоляем!

Зал, изрядно подгулявший, взревел, взорвался восторгом:

– Просим, просим! – Люди вскочили с мест, обернулись к певцу, хлопали в ладоши, счастливо улыбались. Теперь они до самой смерти будут рассказывать на каждом углу: «Гулял с Шаляпиным в „Яре“, ах, боже мой, как он пел в тот вечер…»

Соколов улыбнулся:

– Придется петь, Федор Иванович!

Юсупов нежно проворковал:

– Не отказывайте, любимец публики! Народ ведь просит…

– Да, а то опять напишут в газетах, что я без денег и единой ноты не беру. Уж сколько раз в жадности обвиняли.

Шаляпин не спеша поднялся по ступенькам на эстраду, коротко поклонился влево, вправо. Многие поднялись со своих мест, вплотную сгрудились у сцены.

Оркестр сыграл вступление.

Шаляпин, словно раздумывая о чем-то сокровенном, легко, казалось, негромко взял первые ноты, волшебные звуки прокатились по залу:

 

Были двенадцать разбойников,

Был атаман Кудеяр.

Много разбойники пролили

Крови честных христиан.

 

Шаляпин воздел руки, призвал слушателей:

– Припев – вместе, дружно!

И сначала робко, но со второй строфы смелей и громче весь зал подтянул:

 

Господу Богу помолимся,

Будем ему мы служить.

Все пропою, как мне рассказывал,

Старец святой Питирим!..

 

Песня заполнила все пространство громадного, под высоченной крышей зала. Пели все – гости, цыгане, лакеи, но невероятной и явственной силой выделялся голос великого певца, не заглушаемый многоголосым хором.