Зинаида вдруг тяжело, прерывисто задышала. Она запрокинула голову и приложила к левой груди ладонь. Слабым голосом обратилась к Соколову:
– Мне плохо, Аполлинарий Николаевич. Скажите доктору, чтобы оказал помощь… Ой, нестерпимо сжимает сердце, задыхаюсь…
Соколов приказал врачу, в столовой дававшему Дитриху из серебряной ложки какую-то темную, пахучую микстуру:
– Окажите, сударь, необходимую помощь Зинаиде Васильевне!
Врач безропотно поднялся со стула и на коротких ногах засеменил в гостиную.
Зинаида сидела в глубоком кресле, запрокинув голову и прикрыв веки.
Врач взял ее руку, пощупал пульс, загадочно почмокал губами, покачал головой и ничего не сказал.
Зинаида коснеющими устами негромко выдавила:
– Эммануил Семенович, у меня плохое сердце. Ой, как ножом… Скорее, там, в спальне… в аптечном шкафчике пузырек уреабромина. Налейте столовую ложку… Ах, умираю!
Соколов молча наблюдал за этой предсмертной сценой. Он заглянул в лицо Зинаиды и увидал, что щеки и лоб побледнели, губы судорожно сокращались.
Врач вопросительно взглянул на гения сыска:
– Позволите подать больной лекарство?
– Разумеется, нам Зинаида Васильевна нужна живой.
Доктор заспешил в спальню.
Соколов, подгоняемый нехорошими предчувствиями, проследовал за ним.
Так случилось, что в спальне вовсю шел обыск. Уже успели распороть по швам два громадных матраса. Теперь внимательно осматривали палисандровое трюмо, снимали с него зеркало, вынимали ящики.
Тут же находились Мартынов и понятой Бормотов. Последний искренне негодовал:
– Народ совершенно испакостился, извертелся, уж и не знаешь, кому нынче верить. Так меня Отто Иванович просили, так просили: «Сдай, Максим, второй этаж! Жилец, дескать, я спокойный, с положением. И жена карандболей не выкидывает, гости только по воскресеньям случаются, и то – без танцев. Маргафон с пластинками послухают, вина выпьют и мирно, без напрасного шума и драки разойдутся. Будешь нами весьма довольный и счастливый». Кому верить, ваше сиятельство, как не военному полковнику? Я поддался, потому как им очень сад мой нравился, чай любили Отто Иванович под липой из самовара с медом до седьмого пота испить. А что вышло, как меня осрамили – сами видите. Только одно в уме содержу – скорей развязаться с постояльцами.
Мартынов молча слушал эти излияния.
Когда вошли врач и Соколов, Мартынов вопросительно посмотрел на них. Эммануил Семенович, подергав себя за козлиную бородку, откашлялся и сказал:
– Сердечное лекарство требуется подать Зинаиде Васильевне. У нее сильнейший приступ. Треволнения и прочее…
Бормотов вдруг показал фигу и крикнул:
– Вот ей, а не лекарство. Не надо по чужим мужикам бегать, а то меня на весь околоток осрамила. Учитель черчения второй гимназии Букин прохода не дает, мой дом «притоном» обзывает. Сам он – чирей назревший…
Мартынов строго прервал:
– Понятой, замолчите, пока штрафу вас не подвергли. – К доктору: – Какое лекарство просит пациентка?
Эммануил Семенович полез в аптечный шкафчик, протянул Мартынову пузырек с красивой цветной этикеткой:
– Это уреабромин.
– Какое у него действие? – допрашивал Мартынов.
– Это новейший препарат Феррейна – соединение кальция и мочевины, – важно произнес врач. – Показан, в частности, при пониженной деятельности сердца и при всех спазмофильных состояниях. Употребляется растворенным в воде или алкоголе. Производит успокаивающее действие, отлично регулирует сердечную деятельность. Знаменитые современные фармакологи Шрайбер и Хоппе рекомендуют две-три столовые ложки в сутки.
Мартынов пребывал в задумчивости. Он разглядывал на свет содержимое пузырька. Обратился к Соколову:
– Тут на дне какой-то белый осадок. Весьма подозрительный. Думаю, давать неизвестное лекарство крайне опасно. – Ехидно улыбнулся. – Помнится, у вас, Аполлинарий Николаевич, в Саратове опасный террорист под видом лекарства принял яд и тут же протянул ноги.
– Должен огорчить вас, Александр Павлович: не у меня, а у местного полицмейстера.
Мартынов решительно взмахнул рукой.
– Это значения, граф, не имеет! Решено: лекарства не давать. – Поскреб лоб, приказал: – От греха подальше его надо вылить в ватерклозет. – Протянул пузырек Соколову: – Попрошу вас, коллега, проделайте эту нехитрую операцию.
Соколов принял пузырек, насмешливо проговорил:
– Слушаюсь, ваше благородие!
Мартынов смерил взглядом Бормотова, распорядился:
– Покажите полковнику ватерклозет!
Бормотов поднялся с пуфика, облегченно вздохнул: ему надоело сидеть в понятых. Он спросил Мартынова:
– Ваше сиятельство, позвольте пойти хоть чаю выпить?
– Позволяю, позволяю! – Про себя подумал: «Хоть отдохну от твоей сорочьей болтовни!»
– Громадное вам спасибо, ваше сиятельство!
И вместе с Соколовым купец Бормотов покинул спальню. У него созрел хитрый замысел.
Едва вышли в длинный и узкий коридор, Бормотов обратился к Соколову, которого по внешности и остальным признакам почитал главнейшим лицом:
– Ваше благородие, если вам пузырек без надобности, отдайте его мне, а?
– Зачем он тебе, купец?
Бормотов малость поколебался, но потом признался:
– Я так полагаю, что у господина подполковника сомнения: не яд ли это? Хорошо, коли это яд. У меня живет за забором злющее создание – пес, и гнусное имя у него – Вильгельм. Меня укусил и собачку жены задрал. Она, то есть супружница, аж плакала. Дозвольте я на этой псине действие проверю.
Соколов крепко задумался. Вдруг ему пришла остроумная мысль. Он спросил:
– Как ты хочешь собаке дать эту микстуру?
– Хлеб намочу и через забор перекину. Или то, что в осадке, в кусок мяса заверну…
– Ну, проверь и мне доложи, только без свидетелей. Время не теряй, жду тебя. И пузырек не выбрасывай, принеси мне.
Не прошло и пяти минут, как взволнованный купец всунул голову в дверь гостиной и поманил пальцем Соколова.
Едва сыщик оказался за дверями, как Бормотов взволнованно проговорил:
– Сожрала собака мясо, тут же начала блевать и сдохла. Вильгельму собачья смерть! Только вы никому не говорите, пожалуйста, ваше превосходительство! А вот вам пустой флакон…
Соколов пожал руку купцу:
– Спасибо за службу! А мел у тебя, Максим Михайлович, есть?
– Так точно, гимназист приходящий с моим недорослем занимается – только деньги попусту большие выкидываю.
– Неси, бегом!
…Мел был растолчен, в пузырек налили водки, которую принес купец, и Соколов отправился на крайне любопытную операцию, которая вскоре вошла в практические руководства к расследованию преступлений.