«За» и «против»

Соколов задумчиво глядел на Кошко:

– Ты, Аркадий Францевич, и впрямь уверен, что Левицкий – убийца?

– А что, есть другое мнение? – с вызовом произнес Кошко. В присутствии губернатора начальнику сыска очень хотелось показать свое если не превосходство, то, скажем, начальническое достоинство.

Соколов спокойно продолжал:

– Знаменитый художник, чьи картины украшают крупнейшие галереи мира, уличает в измене свою красавицу-супругу, которая лет на двадцать моложе него. По дуэльному кодексу, нанесено оскорбление крайней, третьей степени. Но дуэли нынче не в чести (к сожалению!). И вот художник начинает себя вести не как дворянин, а как отпетый негодяй. Он хладнокровно обдумывает злодеяние, запасается ременной петлей, которую подло набрасывает сидящему к нему спиной Доброво. Такое возможно? Нет, конечно! Что случается у ночлежной рвани, то невозможно благородному и талантливому человеку.

Второе: где вы видели убийцу, который, прибыв с кровавыми целями, сообщает свое имя дворнику? Убийцы себя не афишируют.

Третье: если Левицкий убил Доброво, то кто закрыл внутреннюю дверь? Преступник? Нет, дверь закрыл сам Доброво, а затем уж его убили.

Четвертое: рылись в служебных документах. Левицкому они не нужны. И уж совсем он не мог опустошить денежный ящик – эта гнусность не для него.

И последнее: чтобы задушить человека, надо иметь совершенно испорченную натуру, быть закоренелым злодеем. То, что мы знаем о Левицком, говорит: это человек возвышенной натуры, неспособный к преступлению.

Джунковский с восторгом и удивлением слушал гениального сыщика.

Зато Кошко снисходительно улыбнулся:

– Уважаемый коллега, граф Аполлинарий Николаевич! Никогда не сомневался, что таланты твои весьма разнообразны. Ты можешь стать великолепным защитником, за пояс заткнешь Спасовича, Арсеньева и прочих светил адвокатуры. Если ты, граф, на суде произнесешь столь пламенную защитительную речь, то присяжные развесят уши и вынесут оправдательный приговор. Присяжные – они в суде люди случайные, непросвещенные, простецкие. Главное – жалость у них вызвать, а еще лучше – слезу пробить. Ты так и делаешь, опираешься не на факты, а на почву зыбкую – нравственную сторону вопроса, оторванную от реальной действительности.

Соколов устало произнес:

– Любезный командир, говори, пожалуйста, по существу вопроса.

– То, что я говорю, – все имеет прямое отношение к раскрытому нами убийству. Левицкий – человек чрезвычайно одаренный, с этим я спорить не стану. Прекрасно! Но еще Чезаре Ломброзо научно доказал, что талант и помешательство тесно связаны между собой. Великий итальянец приравнивал моменты творческого вдохновения к эпилептическому припадку, но не судорожного, а психического характера, к так называемому психоэквиваленту. В литературе такими были Гоголь, Достоевский, Тургенев, Андерсен, Шопенгауэр и другие. А Гаршин! Впрочем, перехожу к другому аспекту нашей дискуссии.

– Сейчас ты станешь говорить о том, что всякий страстно влюбленный – это безумец?

Кошко подхватил:

– Вот-вот! Именно это, то, что ты сам, Аполлинарий Николаевич, утверждал не единожды. Но влюбленный, пораженный ревностью, – это опасный безумец. Сколько самых страшных, самых неоправданных поступков совершено людьми в таком состоянии! Вспомни того же Отелло! Или герой нам всем гораздо более близкий – убийца-ревнивец Позднышев из толстовской «Крейцеровой сонаты»!.. Помнишь, как он, узнав об измене жены, опрокинул ее навзничь, душит и думает о том, какая у нее жесткая шея? А тут – ременная петля! И душит вроде не горячо любимую жену, а подлого, как ему кажется, соблазнителя. Нет, дорогой коллега, ревнивец задушит и ничего, кроме громадной радости, от этого дикого преступления не испытает.

Джунковский слушал, боясь пропустить слово.

Между тем Кошко азартно продолжал:

– Что следует из того, что Левицкий сообщил свое имя дворнику? Он из убийства и не собирался делать тайну. Теперь он спешит к своей зеленоглазой прелестнице с осиной талией – Маргарите. Если ему не помешают, он убьет и ее, а уже потом спокойно отдаст себя в руки правосудия.

– А зачем Левицкий в бумагах рылся? – заинтересованно спросил Джунковский.

Кошко с апломбом отвечал:

– А как же! Они убийцу интересуют более всего. Как всякий ревнивец, он спешит причинить боль прежде всего самому себе. Вот он и ищет новых доказательств измены, в первую очередь любовных писем Маргариты. Деньги взял? Это неизвестно, были ли в кассе Доброво деньги.

Теперь губернатор с восторгом глядел уже на Кошко.

И в этот момент…

Торжество начальника сыска

События, как в приключенческом фильме, развивались любопытно и стремительно. К воротам подкатил на рысаке (благо для полиции бесплатно!) Гусаков-младший. Весело крикнул:

– Гусаковы зря не потеют! Весь дом Левицкого перетряхнули, а вот доказательство его преступления нашли.

Он достал свернутый в трубочку листок ватмана размером с двойной тетрадный. Соколов взглянул в него и увидел рисунок. С потрясающим мастерством рисовальщика карандашом была изображена мертвая голова Доброво: глаза безумно вытаращены, рот открыт, и из него высовывается язык, из уха бежит струйка крови, а чьи-то две мускулистые ручищи намертво вцепились в шею.

Кошко с видом победителя усмехнулся, посмотрел на Соколова и патетически воскликнул:

– Какой гнусный цинизм – задавить и рисовать! Ведь для этого надо иметь каменное сердце. А ты, Аполлинарий Николаевич, пытался мне доказывать, что гений и злодейство – несовместимы. Нет, дорогой граф, очень совместимы. И примеров тому – тысячи.

В этот момент послышались под чьими-то грузными шагами звуки шуршащего гравия. Кошко резко повернулся:

– Ба, трогательная встреча – сам знаменитый маэстро, господин Левицкий!

В сопровождении трех жандармов по дорожке шествовал Левицкий. В бархатном сюртуке, с громадным белым бантом, пышными кудрями, выбивавшимися из-под широкополой шляпы, он был похож на Питера Рубенса.

Один из жандармов протянул Джунковскому фото:

– Обнаружили в кармане арестованного!

Это была фотография Доброво с его обширным автографом. Джунковский вслух прочитал:

– «Маргарите, восхитительному творению природы!

 

Пройдет весна, и этот день пройдет,

Но весело бродить и знать, что все проходит,

Меж тем как счастье жить вовеки не умрет,

Покуда над землей заря зарю выводит

И молодая жизнь родится в свой черед».

 

– Где вы это взяли, господин Левицкий? – спросил Джунковский.

Левицкий налился кровью:

– Нашел в шкатулке у своей жены! Но вас это не касается. Прекратите!

В разговор вступил Кошко:

– Это вы разделались с Доброво?

– Да, я уничтожил, раздавил этого бесчестного соблазнителя! – Глаза Левицкого пылали гневом. – Но попрошу в мои семейные дела не лезть!

Кошко победно улыбнулся:

– Отконвоируйте задержанного в Таганскую тюрьму. Чистосердечное признание!

Несчастного Левицкого поволокли в камеру.

Соколов стоял в стороне и молча наблюдал эту сцену. По его лицу пробежала легкая усмешка.