Засада

На квартире ювелира Гофштейна устроили засаду. На третий день загремел звонок, и на пороге появился тип с уголовной мордой, в дорогом костюме явно с чужого плеча и кепкой на ушах.

Вошедшего без дальних разговоров схватили, нацепили наручники и отправили в Большой Гнездниковский – в сыскную полицию. Арестованный был калачом тертым. Себя называть отказался, но провинциальный акцент говорил о том, что в Москве этот тип – гость. Про ожерелье твердил одно и то же:

– Нашел в Эрмитажном саду, на дорожке лежало…

Соколов приказал Жеребцову:

– Чем терять время на этого типа из альбома Чезаре Ломброзо, проще толкнуться с другого входа: если ожерелье украдено или – что сомнительно! – потеряно, то владелица наверняка подала в полицию заявление. Так что, Николай, проверь и доложи!

Уже на другой день исполнительный Жеребцов стоял перед начальником:

– Аполлинарий Николаевич, обзвонил все участки – такого заявления не поступало. Разговаривал с петербургским начальником сыска Филипповым – тоже нет.

– Тогда иди к Филлеру – это контора на Мясницкой, тридцать два, она дает объявления во все газеты и журналы. Составь текст: «Найдено ценное ожерелье с двумя черными бриллиантами, тремя изумрудами…» Пусть к нам обратится пострадавший.

Едва Жеребцов удалился, как в кабинет вошел Кошко:

– Помнишь, Аполлинарий Николаевич, в Художественном театре играл Леонид Давгаров?

– Как же, в частности, был дублером Станиславского в «Чайке» – Тригорина исполнял. Талант! Да только потом куда-то делся…

– Спился! Начал подвизаться на подмостках всяких балаганов. А теперь вот нашли его труп недалеко от села Алексеевского. Доктор Павловский определил: «Убили с неделю назад». Знаешь чем? Смотри, – и Кошко положил на стол орудие убийства.

– Большой реберный нож, чем в анатомичках трупы вскрывают! – удивился Соколов. – Только конец клинка острием заточен. Убийца – медик?

– Не исключаю. Во всяком случае, нож с профессиональной точностью убийца всадил под левую лопатку – в сердце. Отпечатки пальцев, к сожалению, не обнаружили.

Свидетель

На другой день в нескольких газетах появилось объявление: «Найдено ценное ожерелье…» И уже вскоре в здании сыска раздавался рокочущий баритон знаменитого трагика Митрофанова:

– Ведь я живу в собственном доме на 1-й Мещанской. После смерти супруги остался вдвоем с трехлетней дочерью Машей. И вот восемь дней назад нянька, как обычно, пошла с Машей гулять в саду. Вдруг старой приспичило отлучиться. Уже через минуту-другую вернулась – а Машеньки нет. Зато вот это письмо валяется: «Если хочешь получить ребенка, завтра после восхода солнца тащи бриллианты, что после покойной жены остались, в лесок, что за селом Алексеевским. Там, где сосна громадная у дороги повалена, мы тебя встретим. А коли полиции заявишь, то детенышу голову оторвем!»

Митрофанов печально вздохнул:

– Что оставалось делать? Я решил пожертвовать фамильными драгоценностями и выкупить Машу. В шесть утра я был в указанном месте – это невдалеке от Ярославского шоссе. Едва я пришел, как словно из-под земли вырос долговязый человек в маске. Он отрывисто произнес: «Вы бриллианты полностью принесли?» – «Вот все, что есть…» Голос хотя был сиплым от пьянства, но – невероятно! – мне показался знакомым. Человек почти выдернул у меня из рук сверток и кивнул на кусты орешника, что были саженях в пятнадцати: «Там!» После этого он свистнул в два пальца. Из кустов вышел какой-то мужчина. Похитители направились в глубь леса, к Сокольникам. Я же бросился в кусты и увидал там спящую Машу, мою Машу! – На глазах актера блеснула слеза. – Дочь была здорова и невредима. На бриллианты я махнул рукой, хотя, кроме этого ожерелья, отдал кольца, три золотых браслета, серьги…

Соколов внимательно посмотрел на актера:

– А вам не показалось, что человек в маске – Давгаров?

– Леня? – Актер так и подскочил. – Ах, теперь я наконец понял – это был именно он, его фигура, жестикуляция, голос… Какой негодяй! Да, он знал про бриллианты моей супруги: в них она бывала в театре.

– Судьба наказала его: Давгаров убит в ста саженях от того места, где вы с ним встретились. Скажите, а вы смогли бы опознать того, второго мужчину?

Митрофанов задумчиво покачал головой:

– Нет, я видел его лишь издали, а главное – был так взволнован!

Скелет

– Теперь осталось припереть к стене убийцу: он должен признаться в преступлении и отдать остальные бриллианты! – произнес Кошко, когда актер ушел. – Давай, Аполлинарий Николаевич, допросим вместе.

Арестованный тупо смотрел в пол и на вопросы ничего не отвечал.

Кошко вновь пытался воздействовать на логику:

– Ты зря молчишь – хуже будет! Повторяю: нам известна вся картина преступления. Когда получили бриллианты, ты решил ими завладеть один. Реберный нож – это для вскрытия трупов – всадил под лопатку шедшего впереди Давгарова. Вот этот нож, на нем отпечатки твоих пальцев. Покайся в содеянном, тогда и суд к тебе отнесется со снисхождением.

В ответ – молчание. И так – битых два часа.

Наконец Кошко рассвирепел, вскочил, с сердцем произнес:

– Делай, Аполлинарий Николаевич, с этим животным что хочешь! – и вышел из кабинета.

Соколов спокойно собрал со стола бумаги, умиротворенно произнес:

– Молчишь? Ну и молодец. Я тебя допрашивать не буду. Я тебя сегодня употреблю на пользу науки. Ты, молчун, скелеты видел? Вот из тебя сегодня сделают скелет и отдадут студентам. Сначала выпотрошат содержимое, а потом положат в специальный чан и будут вываривать, пока кости – до самых мельчайших! – не освободятся от мяса. А твой скелет замечательный: у тебя руки особое развитие имеют – ниже колен болтаются. Ты – срам природы! И сам анатомическим ножом ловко действуешь – вон как Давгарова разделал.

Арестант впервые за все время проявил признаки внимания и в доказательство того, что слушает, чуть пошевелил ушами. Вдруг сиплым голосом произнес:

– Закону такого нет – скелеты из живого делать!

Соколов лениво отозвался:

– Ты давно плюнул на все законы – божеские и человеческие. Живешь все равно без паспорта, без прописки, без имени. Так что твоей персоной никто не поинтересуется. А скелет станет для науки полезным и знаменитым. И табличку повесят: «Известный вор и убийца». Все, сегодня встретимся в прозекторской. Эй, Николай Иванович! Распорядись, чтобы в анатомичке Яузской больницы приготовили необходимое для вскрытия.

Жеребцов, давно привыкший ко всяким штучкам обожаемого начальника, на сей раз удивленно поднял брови:

– А кого вскрывать?

– Вот этого!

– Так он еще живой!

– Какая разница? Живой – мертвый…

Жеребцов хмыкнул и отправился выполнять приказ.