Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Главный врач Яузской больницы статский советник Березкин долго не мог уразуметь того, что говорил ему Жеребцов. Поняв же, долго и заразительно хохотал. Сделал необходимые распоряжения и крепко пожал Жеребцову руку:
– Если этот человек от страха умрет на препаровальном столе, то это все равно пойдет на пользу людям!
…И вот убийца и грабитель лежал на столе, а вокруг с реберным ножом – тем самым, которым было совершено преступление, – прохаживался человек в окровавленном переднике. Наметив линию от кадыка до лобка, он поднял руку, чтобы сделать первый надрез, и вдруг страшным голосом гаркнул на окружающих:
– А ну, назад! Сейчас кровь струей брызнет, всех зальет.
Преступник мелко задрожал, выпучивая белки с красными прожилками, в немом ужасе широко открывая щербатый рот и издавая что-то вроде шипения. Человек в переднике ножом нажал на подбородок:
– Голову не опускай! Извиняй, придется с полчасика потерпеть. Зато внутренности свои посмотришь – не каждый день такое удается. Ну, прощевай, на том свете, может, свидимся…
Дикий вопль прорезал ночную тишину – это у вскрываемого появился голос. Он, ерзая спиной по металлической обивке стола, орал:
– Не надо, как на духу… все скажу! Родился в Чердыне, а убег из пермской тюрьмы, содержался за убивство! А этот самый Давгаров… сам меня подговорил… Ножик медицинский? Давно уж у меня. Спер у врача сак, а он там… Колбасу я им резал. Бриллианты? Каморку мне на время предоставил инженер Шухов, дом нумер 47 на Смоленском бульваре. Там в подвале под половицу и засунул, чтоб мне провалиться!
«Патологоанатом» сдернул маску с лица – это был, конечно, Митрофанов. Соколов с чувством пожал ему руку:
– Свою роль вы исполнили с блеском! – и повернулся к Жеребцову: – Николай, отвяжи этого…
Жеребцов, исполняя приказ, ворчал на убийцу:
– Что ж ты, паразит, всю мебель медицинскую обделал? А еще из себя героя корчил. Держи тряпку, вытирай.
Суд отправил беглого убийцу на Сахалин – на двадцать лет.
Вся эта история сделала счастливым лишь одного человека – старого Гофштейна. О нем написали газеты, а из полицейской кассы ювелир получил в награду двести рублей – премия за помощь в поимке преступника.
Гофштейн чуть ли не каждому показывал газеты, при этом не упуская случая сказать:
– Эти двести рублей помогут моей бедной старости, как мертвому кадило. – И обязательно добавлял: – А все-таки приятно.
В его голосе звучали нотки довольства собой.
Трудно сказать, чего в этом преступлении больше: нахальства злоумышленников или наивной простоты тех, кого они дурачили. Оказалось, что издеваться над здравым смыслом не только весело, но и весьма прибыльно. Дельцы процветали до той поры, пока на их пути не встал знаменитый сыщик.
С утра в сыске было весело. Жеребцов, во всем стремившийся походить на своего знаменитого учителя, смеялся столь громко, что его раскатистый голос доносился, кажется, до Тверского бульвара. Он показывал Соколову свежий номер «Утра Москвы» и, с трудом переводя дыхание, говорил:
– Вы только посмотрите, Аполлинарий Николаевич, что тут написано: «Россия может гордиться своим знаменитым сыном! Всемирно известный медиум, уроженец Одессы Георгий Блиндер без посторонних приспособлений освоил полеты высоко в небо». И, ха-ха, иллюстрация: этот самый одессит взмыл, растопырив руки, выше вершины Казбека! Умора!
Соколов, на мгновение оторвавшись от деловых бумаг, бросил взгляд на газету:
– Шарлатан!
– Конечно, шарлатан, да только, как пишут в газетах, знаменит он на весь мир. Его ученые специально наблюдали и убедились в совершенно необычных способностях Блиндера. Вот, Аполлинарий Николаевич, послушайте: «Сотни, тысячи людей в Европе и Южной Америке стали очевидцами тех чудес, которые совершает этот человек. В Бразилии он прошел сквозь прочную кирпичную стену, предварительно осмотренную представителями полиции и вообще всеми желающими. В Португалии Блиндер выпил безо всякого вреда для собственного здоровья около литра рас плавленного серебра. В Патагонии полчаса летал, не применяя никаких приспособлений, над горами, а затем трое суток пролежал в могиле и вышел из-под земли вполне здоровым, но только побледневшим». Каково? – Жеребцов с любопытством смотрел на шефа.
– Жулик! – коротко ответил Соколов. Но, помолчав, добавил: – Конечно, мир загадочен и непознаваем. И еще многим чудесам нам придется удивляться. Одно то, что мы сейчас, Николай, можем сидеть с тобой тут и вести умные беседы, – уже чудо из чудес. А когда из семечка вырастает громадное дерево – разве это не чудо? Но верить аферистам? Какая наивность! Ох-хо! Артист без рекламы все равно что дама без пустячка, того, что у дочерей царя Никиты отсутствовал! Коля, не отвлекай меня от дела. Из Дрездена приезжает мой старый знакомец – знаменитый профессор-криминалист Вейнгарт.
– Который помог разоблачить банкира-афериста Ивана Трахмана?
– Тот самый! Он сейчас изучает историю смертных казней, и я готовлю ему материалы по России. Долг платежом красен.
Соколов углубился в свои бумаги, а Жеребцов, утонув в громадном кожаном кресле, читал газеты. Вдруг он, что-то вспомнив, встрепенулся:
– Простите, Аполлинарий Николаевич, но ведь вы сами говорили, что по сей день поражены тем, что показал в Москве знаменитый американец, когда сюда приезжал. Ну, Гарри Гудини!
Соколов, вновь отбросив бумаги, оживился:
– Ах, этот сын раввина Мейера Вейса из городка Эпплтон, что в штате Висконсин, эмигранта из Российской империи! Когда-то он приезжал в Москву. Я жил тогда в Петербурге. Устроители гастролей отыскали меня: «Помогите разоблачить трюки Гудини! Он творит такое, что ум за разум заходит». Я человек азартный, согласился: «Не проведет на мякине!»
От Николаевского вокзала меня прямиком доставили к Бутырской тюрьме. Там уже Гудини дожидается. Познакомились мы. Симпатичный, крепкого сложения, глаза умные: «Если бы мне ваших, сударь, денег было не жаль, то я бы поспорил: ни одного моего трюка не разоблачите! Еще человек такой не родился, кому это под силу».
Усмехнулся я: «Посмотрим!» Глаз не спускаю, слежу за каждым его движением.
Провели Гудини в камеру на третьем этаже. Надели какие-то допотопные кандалы, в которых сам Емелька Пугачев содержался. Закрыли на древний амбарный замок. Были надежные такие, не на ключ – винтом закрывались. И, цепями связав по рукам и ногам, на нары положили. Большой специалист по вязанию старался – корпусной Засядько.
После этого вышли все из камеры, на висячий замок ее закрыли. Ключ начальник тюрьмы себе в карман опустил. Расселись мы у камеры, разговор ведем, посмеиваемся над бедным арестантом: «Опростоволосился!»
Вдруг корпусной Засядько снизу прибегает, лица нет на нем, трясется: «Ваше благородие, заключенный жидок из этой камеры, что вы охраняете, убег. На улице стоит, требует: „Открой!“ Прикажете допустить?»
Бросились к камере, а там только железо на полу валяется! А в это время и сам улыбающийся Гудини появился: «Что плохо за порядком смотрите? Так все страдальцы от вас разбегутся!»
С высокой колокольни Страстного монастыря медленно потянулся медный гул: звал он к вечерней службе.
– Старушки в церковь, а мы – в Охотный Ряд, в трактир Егорова, – обрадовался Жеребцов, обладавший особым свойством организма: у него всегда был волчий ненасыщаемый аппетит.
– И то дело! – согласился Соколов, убирая служебные бумаги в сейф.
Они вышли на вечно незатихающую и праздничную Тверскую улицу. Соколов, поддавшись воспоминаниям, заговорил о великом фокуснике:
– Позвонил мне в декабре девятьсот третьего года известный тебе первостатейный купец и фабрикант Абрикосов. Говорит: «Потому как мы старинные приятели и даже друзья, приезжайте фокусы Гудини смотреть. Мнится мне, что он дурит честную публику, ну а уж от вашего ока укрыться ему невозможно будет!»
– И вы поехали?
– Обязательно! После случая с Бутырским замком я пребывал прямо-таки в расстроенных чувствах: или я рассудком тронулся, или в этом мире все устроено не так прочно, как мне казалось. Прикатил я на Красносельскую улицу к кондитерской фабрике. Заведение колоссальное, тысячи полторы рабочих. В управлении инженеры и все начальство собрались. Столпились, как у нас водится, вокруг знаменитости. А сам Гудини – человек невысокого роста, но сложения очень крепкого, на красивом бритом лице – умные глаза, так и впился в меня взглядом, выделил из толпы. Я без переводчика перекинулся с артистом двумя-тремя фразами, представился, сказал, что хожу ошарашенный после его тюремного трюка. Гудини вежливо в ответ: «Я не знаю, граф, кто вы по профессии, но вижу по вашему лицу, что и вы человек неординарный. И если мы оба что-то можем делать, так сказать, сверхъестественное, то только по той простой причине, что нам помогает сам Господь». Сказал он это весьма серьезно, и я с ним согласился.
Жеребцов, размахивая при ходьбе длиннющими ручищами, с нетерпением вопросил:
– Ну и чем у Абрикосова удивил Гудини?
Соколов шел некоторое время молча, предаваясь воспоминаниям. Потом с неизбытым еще удивлением сказал:
– Да, поразил меня вновь этот очаровательный человек! Такое он выкинул коленце… В конторе Абрикосова стоял громадный сейф английской работы. В верхнем ящике – солидная сумма наличности, закрытая отдельно на секретный замок. Снизу – вместительное отделение для отчетных бумаг. Бумаги эти на пол сложили, и Абрикосов делает широкий жест рукой:
– Милости прошу, господин фокусник! Уговор помните? Если сумеете без посторонней помощи открыть изнутри сейф и оказаться снаружи – я плачу на спор двадцать тысяч рубликов, если у вас ничего не получится – то вы мне, извините, проигрываете две тысячи. Если хотите, можем ставки удвоить!
Толмач слова эти в точности перевел Гудини, тот улыбнулся и отвечает:
– Я понимаю, господин Абрикосов, ваше состояние: вы уверены, что мои деньги уже лежат в вашем кармане. Но вы не ведаете того, что знаю я: пари обязательно будет за мной, вы сполна расплатитесь со мной, хотя деньги не вы мне дадите, а я вам протяну их целую кипу. Так что не будем вас разорять!
Помотал головой Абрикосов. Умный человек, но ничего из слов Гудини не понял.
Согнулся фокусник (хотя мне так называть его даже неловко), протиснулся в сейф. Ему бухгалтер Михайлов помогает. За Гудини медленно тяжеленную бронированную дверь наглухо закрыли.
– Уговор я помню, – улыбнулся Абрикосов, – через пятнадцать минут мы этого американца отопрем и денежки он мне выложит. Но мне они капитал не составят, мы их в «Яре» прогуляем, а что останется – нищим раздадим.
В толпе шушукаются, посмеиваются:
– Хоть говорят, фокусник этот америкашка и знаменитый, но человек совершенно глупый. Был бы умным, не стал такое пари держать. Этот металлический комод не то что изнутри, снаружи не открыть, хоть из пушки в него пали. Не задохнулся бы там! Хоть и американец, а все равно человек – жалко.
В это время в контору влетел весь бледный бухгалтер Михайлов. Он посмотрел, как Гудини в сейф засунули, и отправился к себе, сидел в своей комнатушке и баланс составлял. «Мне, – сказал он, – недосуг этим баловством забавляться!»
Лепечет что-то Михайлов, ничего не разберешь. Абрикосов его успокаивает:
– Иван Аполлонович, ты чего перепуганный?
Тот немного справился с собой и отвечает:
– Вы америкашку в сейф замкнули?
– Замкнули!
– И пока не отмыкали?
– Никак нет, сейчас отопрем, а то задохнется! Дышать-то нечем…
– Ничего не задохнется, он возле палисадничка на свежем воздухе прогуливается!
Кто к окну бросился, кто сейф помогает Абрикосову отмыкать. И все по словам Михайлова устроилось: сейф – пустой, а Гудини в садике на свежем воздухе променад делает. Переполох был ужасный. Более того: он из верхнего закрытого на ключ ящика несколько пачек денег вынул, а теперь Абрикосову протянул их.
Жеребцов покачал головой:
– Вот вы, Аполлинарий Николаевич, были свидетелем этого необычного случая. Как его понять?
Соколов мило улыбнулся:
– Не могу объяснить! Более того, кто-то из купцов, услыхав от Абрикосова, что тот целый капитал проиграл Гудини, вошел в азарт и тоже заключил с ним пари. На этот раз условились следующим образом: Гудини пробудет в небольшом несгораемом шкафу с двумя герметически закрывающимися крышками полчаса. Доступа воздуха – никакого! И если Гудини не задохнется до обморока, то купец выкладывает американцу десять тысяч, а если обомрет или станет кричать о помощи, то фокусник столько же отдаст купцу. Шкаф поставили посреди комнаты и расселись вокруг него.
– И что же?
– Понятно, что Гудини выиграл. Перед тем как он втиснулся в эту металлическую коробку, его тщательно обыскали – ничего не нашли. Да и то, искать особо нечего: он на сей раз был в одном трико. Прошло полчаса. Публика беспокоится: небось, говорят, нашему американцу капут, задохся до смертельного исхода. Открыли обе дверцы, а тому хоть бы что. Вылезает свежий и в улыбке зубы показывает: «Там три дырочки в стенке есть, заделайте их – на случай наводнения».
– Чем он их проделал? Ведь сталь такого шкафа только автоген берет!
– А это вновь загадка! Выиграл Гудини пари. Может, и нынешний гость не хуже американца работает? Одесситы – народ не промах, на ходу подметки режут. Он что, и впрямь летать собирается? Или будет раскаленное олово пить?
– На этот раз, к сожалению, нет. – Жеребцов вынул из кармана газету и на ходу заглянул в нее. – Вот как сам маэстро ответил: «Да, я при помощи магических сил могу взмыть выше храма во имя Христа Спасителя и трижды облететь вокруг старушки-Москвы. Или могу опуститься без приспособлений на дно морское, то бишь на дно Яузы или Москвы-реки, и пробыть там без дыхания более трех часов. И для меня сделать это столь же легко, как для вас съесть пару куриных яиц. А то, что просто, для уважающего себя артиста – скучно. Ныне все свои энергетические ресурсы я сосредоточил на изучении высших тайн в медиумической, то есть анимизической и спиритической, области. Мне уже удалось доказать объективность силы, проявляющейся не только таинственными стуками (это доступно многим), но и гораздо более осязательными результатами».
Соколов ехидно улыбнулся:
– Все ясно! Будет вызывать духов – обыкновенная морочка голов наших светских… – он замялся, подыскивая подходящее слово: – Эти медиумы – обычные шарлатаны, хотя среди них попадаются очень ловкие. Толстой в «Плодах просвещения» очень ярко вывел эту публику.
В этот момент сыщики подходили к гостеприимному трактиру Егорова.
– Так почему, Аполлинарий Николаевич, вы не верите в чудеса Блиндера?
– Потому что я их не видел. И дай-то Бог, чтобы не пришлось мне на этого одессита надевать наручники, которые он вряд ли сумеет снять.
Войти с помощью соц. сетей: