Эпилог

Соколов вернулся домой триумфатором. Столыпин телеграммой выразил свою благодарность, а из Петербурга пожать герою руку прибыли Курлов и товарищ министра внутренних дел Лыкошин.

Соколов решил покончить со своей одинокой жизнью. Он посватался к княжне Марии Егоровне и получил согласие. Ее отец скончался в сентябре, как раз на Рождество Пресвятой Богородицы. Свадьбу пришлось отложить. По прошествии должного срока траура молодых обвенчал в Богоявленском соборе в Елохове отец Николай Воробьев.

Больше всех радовалась Анна Алексеевна. В честь торжества ее повар Жан приготовил черепаховый суп. Однако спустя месяц после свадьбы старая княгиня скончалась. Почти все ее громадное состояние, включая три больших дома в Москве и попугая в клетке, отошло по завещанию к Марии Егоровне.

Попугай, в связи с особой направленностью его речи, был отправлен в ссылку – в мытищинскую усадьбу Соколова. Здесь бывалый взломщик сейфов Буня Мильштейн научил способную птицу задавать вопрос гостям: «По фене ботаешь?»

Но гораздо раньше П. П. Луканов предстал перед закрытым военным судом. Было доказано, что, подсыпав в чай мощное снотворное некрофин, он задушил во время глубокого сна пятнадцать человек. Их трупы он скармливал свиньям, а начисто обглоданные скелеты были вытащены из колодца. Эти кости были представлены суду. Разумеется, Герасимов замешан тут не был.

Убийца был повешен.

…Минут годы. Бестолковая и непоследовательная политика руководителей империи толкнет Россию в кровавые руки интернационального большевизма.

Бывшие шефы охранки Герасимов и Курлов окажутся в городке, что на речке Сене – в Париже. Как заведено, они поспешат сочинить мемуары. Забавно, что вербовку Петрова-Воскресенского каждый из них припишет именно себе. Виновных в развале великой России не найдется.

Порой на разных юбилеях, до которых мы такие охотники, они будут сталкиваться с желчным, высохшим человеком с горящим, безумным взглядом. Это фанатичный «разоблачитель», чье усердие было явно не по его разуму, – Владимир Львович Бурцев. Понятно, что жандармы руки ему не протягивали, как, впрочем, и друг другу. Разброд и взаимные обвинения продолжались.

Кровавые дела маньяка с полуинтеллигентным лицом Луканова, казалось, навсегда канули в Лету. Но, как это часто бывает в истории преступности, у него нашелся последователь. 25 июля 1924 года самая крупная русская газета в Париже «Последние новости» опубликовала сенсационную заметку. В ней рассказывалось, что в Восточной Пруссии арестован мясник Ганс Хаарман по кличке Толстый Ганс. Этот Ганс был осведомителем политической полиции и имел собственную мясную лавку. Будучи ярым патриотом фатерланда, он повесил объявление: «Французам и бельгийцам ничего не продается. Только для немцев!»

Ганс сотрудничал с реваншистскими нелегальными организациями и тайком проводил нелегалов через границу. Но некоторых из них – наиболее молодых – убивал. Их кровь он выпивал, а мясо продавал в своей лавке. Лишь доказанных жертв оказалось двадцать восемь.

Знать, нет такого свинства, которое нельзя было бы превзойти.

Шок

Страшное преступление было совершено невиданным до того способом. Преступник полагал, что разоблачить его будет невозможно, что это выше сил человеческих. Но против адова зла восстал гений великого сыщика.

В глухом ущелье

Три недели свадебного путешествия промелькнули сладостным мгновением. Аполлинарий Соколов со своей очаровательной супругой побывал в Париже. Молодые бродили по Большим бульварам, где в антикварном магазине приобрели большую картину великого Шарля Лебрена, выложив кучу франков, поражались величием Пантеона, любовались мельницей Монмартра, отыскивали книжные редкости у букинистов на набережной, входили в заманчиво сверкающие двери фешенебельного ресторана «Максим» на Королевской улице.

Супруги сорили деньгами, вращаясь в вихре развлечений и удовольствий. Казалось, что, очутившись в столице мира, Соколов забыл обо всем на свете и пребывает в состоянии постоянного праздника.

– А не съездить ли по давней привычке на юг, на берег лазурного моря? – вопросил однажды Соколов, и они отправились вначале в захолустные Канны, затем перебрались в более цивилизованную, наполненную русскими туристами Ниццу.

Сухо шуршали листья пальм, пряно пахло диковинными цветами, и прибой, оставляя темную полосу на желтом песке, накатывался на берег.

Однажды отправились на прогулку в гористую местность, поросшую высоченными соснами и вековыми дубами. День был ясным, розоватый свет спокойно ложился на землю, покрытую густым пахучим ковром хвои.

Соколов, увлекая за собой Мари, как он теперь ласково звал супругу, поднимался по узкой каменистой тропке все выше в горы. Уже давно перестали попадаться группы туристов, которых здесь испокон веку великое множество.

– Посмотрите, Аполлинарий Николаевич, да не сюда, левее, против скалы какой-то дом. Зайдем? – с любопытством сказала Мари.

Соколов охотно согласился:

– С удовольствием! Может, перекусим там, если хозяева окажутся гостеприимными.

Они пошли вверх по тропинке, винтом взбиравшейся к вершине горы.

Мрачное открытие

Каково же было удивление путников, когда они увидали сильно обветшавший пустующий дом. Над входом, колеблемая ветром, на одном гвозде болталась облезлая вывеска:

Постоялый двор

«СВИДАНИЕ ДРУЗЕЙ»

Путники, пораженные нежданным зрелищем, замерли.

Соколов потянул за руку Мари:

– Заглянем внутрь? Во всем этом чувствуется какая-то тайна.

Двери и окна дома были распахнуты. Едва путники ступили на скрипучие доски порога, как стая летучих мышей с отвратительным писком вылетела из помещения. Поломанный стол, битые черепки посуды, паутина по углам – полное запустение. У покосившейся каменной печи валялась ржавая лопата со сломанным черенком.

Соколов, вдруг что-то вспомнив, негромко произнес:

– Господи, да это ведь тот самый печально знаменитый постоялый двор, где орудовали супруги-убийцы Роже. Лет десять назад об их «подвигах» писали все судебные хроникеры мира.

Мари с ужасом посмотрела на мужа:

– Вы говорите это серьезно?

Соколов невозмутимо продолжал:

– Вполне серьезно! К примеру, место этой лопаты в каком-нибудь криминалистическом музее. Именно ею тут, в подвале, Роже закопали более десяти трупов. Их преступная тактика весьма напоминает мне печально известного мясника Луканова из Граева.

Мари потянула мужа за руку:

– Ах, пойдемте скорее отсюда! Здесь так мрачно, словно обитают души несчастных жертв.

Они вновь оказались на тропинке, которая, судя по всему, в давние времена была проезжей дорогой. После мрачного постоялого двора под солнечным вечереющим небом дышалось особенно хорошо.

– Так что это было? – спросила Мари.