Любовный круг

Действительно, старая княгиня мелкими спорыми шагами подошла к мужчинам и строго погрозила веером Соколову:

– Граф, да вы просто медведем каким-то стали! Смутили покой моей очаровательной племянницы, та киснет в зале в полной меланхолии, а вы здесь спрятались, заставляете старую женщину вас искать по всему дому.

Соколов, с самым веселым видом, поймал руку княгини, поцеловал с чувством и громко произнес:

– Право, Анна Алексеевна, мне стыдно! Тем более что молодую княжну я помню совсем ребенком, а теперь она стала… ах, просто очаровательна! Как ее родитель себя чувствует?

– Егорушка? – переспросила княгиня, и в ее голосе звучали и презрение, и жалость, которые она не желала скрывать даже от постороннего человека – Курлова. – Оставил Марию нищей, такое состояние промотал! А сам болеет все время. Мария почти не отходит от его одра.

– Надо бы навестить Егора Алексеевича! – шумно вздохнул Соколов.

Лицо княгини оживилось.

– Вот-вот, навестите! Он вас, сударь, маленького на качелях качал. – Глаза ее хитро вспыхнули. – Да и в холостом звании не надоело вам болтаться? Не век же вдовцом ходить. Ну, спешите, сейчас вальс начнется…

* * *

Соколов последовал совету, направился в залу, на ходу натягивая на свои крупные руки белые перчатки. Уже через минуту-другую, вызывая восхищение окружающих, крепко охватив талию княжны Марии Егоровны, лихо вальсировал с нею, словно не чувствуя своего большого тела.

Княжна часто дышала, ее белое платье с розовым поясом подчеркивало прекрасное сложение тела, а зарумянившееся свежее личико светилось счастьем.

В перерыве между вальсом и кадрилью Соколов рассказывал княжне что-то забавное, интересовался здоровьем Егора Алексеевича и обещал непременно уж завтра навестить «больного папеньку».

Когда раздались звуки кадрили, Соколов повел в круг княжну и выделывал столь ловкие и замысловатые фигуры, что вновь вызвал общее восхищение, особенно молодых дам, и затмил всех других танцоров. И при этом он успел наговорить княжне кучу милых комплиментов, сравнивая ее и со свежей розой, и с недоступной горной вершиной, сверкающей нетронутыми снегами. В ответ княжна лишь молча улыбалась или простодушно отвечала: «Право, граф, вы смеетесь надо мной!»

Все шесть фигур кадрили закончились. Но дирижер, желая продолжить общее удовольствие, вновь сыграл ритурнель контрданса и громко скомандовал:

– Гран раунд!

Это было его правом – ввести в танец дополнительные фигуры.

И Соколов вновь повел в круг сиявшую восторгом первой любви княжну.

Снотворное

На другой день после полудня Соколов отправился на Поварскую, 26. Здесь в большом доходном доме Мария Егоровна и ее отец снимали просторную квартиру на первом этаже. В помещении пахло камфарным спиртом, лекарством и чем-то тяжелым, чем пахнет всегда там, где долго и трудно болеют.

Егор Алексеевич, которого еще на Рождество видели на балу в Дворянском собрании и который тогда всех поражал своим безудержным весельем и неутомимостью в танцах, теперь лежал в спальне весь высохший, с заострившимся подбородком, с черными кругами возле ввалившихся глаз.

Увидав гостя, Егор Алексеевич слабо улыбнулся бескровными губами:

– Мне Маня сказала, что давеча видела вас у сестры. Ей так понравился вечер… – Больной закашлялся и долго не мог перевести дыхание. Наконец, справившись, он сказал дочери: – Вот, а ты, Маня, не хотела идти к сестре, еле заставил тебя. А как у вас дела, граф?

Соколов что-то начал говорить, а Егор Алексеевич устало закрыл глаза, и невозможно было понять, спит он или слушает. Вдруг он приподнялся на постели и тихо сказал:

– Граф, а моя свеча почти догорела. Чуть-чуть осталось.

Княжна заплакала и вышла из комнаты. Больной успел сказать вдогонку:

– Маня, дай мне снотворное… Очень горькое, но помогает хорошо. А от люминала и веронала давно никакого толку нет.

Соколов хотел посидеть еще, но больной великодушно прошептал:

– Идите к Мане! Я плохо обошелся с ней. Мать ее умерла, когда Мане шестой годок шел. А теперь я оставляю ее без капитала, замуж не успел выдать. Как она без меня будет? Ну, идите…

Когда Соколов увидал в соседней комнате княжну, она что-то капала в рюмку. Объяснила:

– Новое сильное снотворное – некрофин.

Сыщик ощутил резкий кисловато-горький запах.

Вскоре он раскланялся.

– На несколько дней, Мария Егоровна, по служебным обстоятельствам покидаю Москву. Мне пора идти.

Она печально взглянула на него, с болью произнесла:

– Я буду скучать без вас. Храни вас Господь! – и по-матерински осенила его крестным знамением.

Гадание

Через Смоленск, Минск и Вильну два неразлучных приятеля – Соколов и Жеребцов – направлялись в Граево. В вагоне первого класса приятно и привычно пахло кожей, дорогими женскими духами и паровозным дымом.

В дверь кто-то деликатно постучался. На пороге стоял бравый генерал в форме пехотинца, он был явно навеселе. Бодрым баском проворковал:

– Простите, господа! Меня зовут Семен Ипполитович Обухов. Мы хотим сыграть в бостон, а нас трое, еще одного партнера не хватает. Не желает ли кто из вас партию составить?

Жеребцов вопросительно посмотрел на шефа. Соколов равнодушно произнес:

– Хочешь – играй! Все равно все казенные деньги у меня. Не проиграешь!

Жеребцов и генерал ушли.

За окнами стемнело. Погода испортилась, и наискось по стеклам струились дорожками мелкие капли. Соколов достал из саквояжа единственную книгу, которую взял в дорогу. Это был сборник стихов «Листопад». Несколько лет назад автор – Иван Бунин – подарил ее сыщику, сделав дружескую надпись. Соколов наугад открыл книгу и прочитал:

 

Как жутко сердце замирает!

Как заунывно в этот час

Сквозь вопли бури долетает

Колоколов невнятный глас!

 

На душе стало как-то неуютно. Подумалось: «Это кто-то из великих любил гадать по книгам, и какой текст попадался наугад – так и сбывалось. Да, кажется, поэт Пушкин. Ладно, он суеверный был, а почему у меня сердце так тревожно сжалось? Что дальше в стихе?»

 

Звучит он скорбью погребальной,

И снится мне: уж не взойдет

Из тьмы холодной и печальной

Ни новый день, ни новый год…

 

 

И на пустынном, на великом

Погосте жизни мировой

Кружится смерть в веселье диком

И развевает саван свой!

 

– Тьфу ты, господи! – в сердцах произнес Соколов. Пришла мысль: «И так словно с завязанными глазами в пропасть летишь, не знаешь, где и как приземлишься, а тут страсть такая! Когда охоту за кровавым маньяком Копченым начал, я уже себе представлял, с чем столкнусь. Здесь же – нет, не могу разрешить загадку. Все, даже Коля Жеребцов, уверены, что я полностью лишен страха. Нет, ошибаются! Просто я умею потерпеть, могу себя в руках держать и никогда не впадаю в панику. Главное – дело честно делать!»

Дверь в купе распахнулась. На пороге появился Жеребцов, раскрасневшийся от азарта, выпитого вина и некоторого огорчения. Шумно вздохнув, произнес:

– Пятьдесят три рублика продул. Генерал играть любит, но не умеет. Так что с этим партнером мне не шибко повезло. Впрочем, нет худа без добра. Их превосходительство едет из Москвы на побывку к брату – как раз в Граево. У того большой дом – генерал очень просит остановиться у них. Тем более что в этой дыре нет ни одной приличной гостиницы, только постоялый двор при таможне да другой дом – публичный. Ни то ни другое нам не подходит.

Соколов согласно кивнул:

– Правильно, но у генерала остановишься только ты. Я полезу в пасть огненного дракона, пожирающего людей, – остановлюсь у Луканова.