Копченый

Москву объяла паника. В парковом массиве, прилегавшем к древней усадьбе Стрешневых-Глебовых – в Покровском, за шесть недель июля-августа обнаружили восемь трупов. Маньяк своими жертвами избирал влюбленных. Пока парочка, сидя на садовой скамейке, нежно ворковала о возвышенных чувствах, маньяк тихо подкрадывался сзади и наносил мужчине смертельную рану в область шеи, разрывая сонную артерию. После этого он убивал женщину, вспарывал ей живот и доставал печень. На печени жертвы были отчетливо замечены следы зубов – маньяк «лакомился» ею. Все усилия полиции по поимке преступника закончились ничем. Казалось бы, что и влюбленные должны стать осмотрительнее и не ходить по ночам в опасное место. Но нет! Очередной жертвой маньяка стал один из бесстрашнейших людей того времени…

Приглашение

Ясным солнечным утром Соколов сидел в своей громадной квартире по Садовой-Спасской, пил крепкий чай и читал «Московские ведомости». Его взгляд вдруг выхватил в рубрике уголовной хроники жирно набранный заголовок: «Очередные жертвы маньяка – знаменитый авиатор Чеховской и его невеста. Полиция бессильна?»

Соколов пробежал взглядом заметку, перечитал еще раз и пружинисто поднялся с кресла. Он подошел к стене, где в ореховой рамке висело фото моторного аэроплана. Возле крыла стоял молодой человек в летной форме. Это и был Эдуард Чеховской, о котором газета сообщила ужасную весть. Отважный авиатор, он летал на аппаратах всех конструкций – от планера Лилиенталя до двукрылого гиганта Мессершмитта.

Соколов вспомнил минувший май. Он пришел как-то в Частную оперу Сергея Зимина. Шаляпин пел партию короля Филиппа в «Дон Карлосе». В антракте кто-то тихим, даже нерешительным голосом окликнул его. Соколов обернулся и увидел высокого узкоплечего человека, державшегося весьма скромно. Трудно было поверить, что это правнук Николая I и сын Александра III – великий князь Михаил Александрович. Именно он до 30 июля 1904 года – дня рождения цесаревича – был наследником российского престола.

С великим князем Соколов был хорошо знаком еще по Петербургу. Сейчас рядом с ним стоял невысокий, улыбающийся в пышные темные усы человек лет двадцати шести. Даже под фраком угадывалась ладная сильная фигура, а весь облик дышал отвагой. Великий князь после приветствий сказал:

– Вы, Аполлинарий Николаевич, знакомы с Эдуардом Ивановичем Чеховским?

– Ваше высочество, о подвигах авиатора Чеховского я наслышан много, но чести быть знакомым не имею!

– Тогда позвольте представить… – Тихий голос великого князя звучал торжественно. Михаил Александрович очень увлекался как развитием авиации, так и дружбой с авиаторами. – Завтра Эдуард Иванович совершит полет на ипподроме.

Не переставая улыбаться, Чеховской бодрым голосом произнес:

– Лечу на новинке – моторном аэроплане братьев Райт. Аппарат хотя несколько громоздок, но, кажется, надежен. Приходите, пожалуйста, Аполлинарий Николаевич! Ваше присутствие придаст мне… отваги. Право!

Соколов хохотнул и, по обыкновению, так громко, что прогуливавшиеся в фойе оглянулись на него:

– Кому-кому, а вашему брату авиатору мужества не занимать! Думаю, проще на матушке-земле медведя голыми руками взять, чем летать по поднебесью в хрупкой «этажерке»! А завтра обязательно приду.

Под облаками

На другой день ипподром был забит до отказа. Первым стартовал на планере «Валькирия» немец Хентцен. Затем на одномоторном аппарате старика Дженевецкого в воздух взмыли Сергей Уточкин и его неразлучный друг писатель Куприн. Полет и приземление прошли благополучно.

И вот заключительный номер. К новейшей модели моторного аэроплана конструкции братьев Райт подошел сияющий улыбкой Чеховской. Фотограф попросил его встать у крыла. Затем – рев мотора, отчаянное дребезжание всех частей аэроплана, разбег – и еще толком не опробованный аппарат поднялся в воздух.

Чеховской уже сделал три круга над ипподромом, приветственно помахал рукой из открытой кабины, как заглох мотор, – видимо, отказало магнето. Когда в небе вдруг наступила тишина, замерли и тысячи зрителей. Катастрофа казалась неизбежной.

Аэроплан стал терять высоту. Зрители от ужаса окаменели. Было полное ощущение, что через секунду-другую аппарат носом врежется в покрытый жесткой травой газон. Но в последний момент каким-то невероятным усилием Чеховской сумел все-таки выровнять и посадить машину. Первым к нему подбежал Уточкин, помог выбраться из кабины. Заикаясь, произнес:

– Т-ты в-второй р-раз родился!

Чеховской, припадая на ушибленную ногу, но, как всегда, спокойный, улыбнулся:

– Согласен, мое второе рождение сегодня же отпразднуем в «Славянском базаре»! Всех приглашаю.

Великий князь Михаил Александрович и Соколов тоже вышли на летное поле, пожали мужественную руку авиатора и приняли приглашение отпраздновать «второе рождение».

Трибуны рукоплескали, к ногам Чеховского летели цветы. Это был его триумф. Как оказалось, последний в жизни этого – как тогда выражались – крылатого человека.

Фото на память

Вечером за пышным столом в «Славянском базаре» собрались светила авиации – Уточкин, талантливейший Дженевецкий (доживший, кстати, до девяноста пяти лет и скончавшийся в 1938 году), конструктор и строитель первого русского аэроплана Яков Гаккель, восторженные почитатели – эти больше из купечества, но без их восторгов и тугих кошельков ни тогда, ни ныне не обойтись.

Триумфатор явился со своей невестой – блестевшей белизной плеч, изящной гибкой фигурой, крупными бриллиантами Ольгой Мамонтовой. Она была так хороша, что все невольно замолкли, любуясь ее свежей и победительной красотой.

С бокалом шампанского поднялся демократичный Михаил Александрович, считавший возможным бывать в компании с авиаторами и купцами, но зато и окруженный всеобщей любовью (кроме двора, где такую демократичность не понимали и не одобряли). Он обычным тихим, но хорошо слышным даже в конце стола голосом сказал:

– Вы, Эдуард Иванович, счастливый человек, ибо вас любит такая совершеннейшая красавица, как Ольга Михайловна. Да простится мне, ежели я первый тост произнесу не за эту удивительную чаровницу, а за будущее русской авиации – ведь именно ради этого мы собрались тут.

Ольга Михайловна непринужденно отозвалась:

– Ваше высочество, это будет справедливо! Ведь и я имею прямое отношение к полетам – Эдуард Иванович уже два раза поднимал меня в небо! Так что теперь я стала… как это?.. авиатрисой. Вроде знаменитой де Ларош или нашей княгини Долгоруковой.

За столом все зааплодировали, а Куприн, успевший где-то принять рюмку-другую, добродушно пошутил:

– Надеюсь, не на сегодняшнем самолете Чеховской катал вас?

Ольга Михайловна в тон ответила:

– К счастью, братья Райт свой аппарат сделали одноместным, по сей прозаической причине мне места не нашлось.

Все дружно рассмеялись, вновь захлопали, а великий князь негромко произнес:

– Ах, что за красавица! И к тому же умна… – И уже обратился ко всем: – Когда-то человечество со многими жертвами и с великими трудностями покоряло водный океан. Теперь настал час покорять океан иной – воздушный, сколь заманчивый, столь и коварный. И тут ждут нас жертвы, разочарования, но конечный результат – триумф и победа. Давайте выпьем за это героическое дело, ибо оно приличнее всего именно русскому человеку – куражному до крайности, но смекалистому и расчетливому! Прозит!

Потом звучали тосты за успешный полет Чеховского, за его красавицу-невесту, за новые совершенные модели аппаратов.

Сощурив хитрые монгольские глаза, бокал поднял Куприн:

– Ты, Эдуард Иванович, летаешь недавно, и твои заслуги по сравнению, скажем, с заслугами Сереги Уточкина не так велики. Но мы очень верим в тебя! В сентябре, как ты помнишь, в Петербурге пройдет первая русская Неделя авиации. Там, на Комендантском аэродроме, ты о себе и сможешь по-настоящему заявить. Еще раз пьем твое здоровье!

В это время появился фотограф, который снимал сегодня на ипподроме полеты. Он протянул Чеховскому пачку отпечатков, наклеенных на изящные паспарту. Тот раздал их всем сидевшим за столом:

– На добрую память!

Словно сердце подсказало, что скоро останется от славного молодого человека лишь добрая память, как и о его очаровательной невесте, которой не суждено было узнать ни брачных радостей, ни счастья материнства.

* * *

Соколов очнулся от воспоминаний. Сыщик сжал кулаки:

– Я этого мерзавца-маньяка из-под земли достану, отомщу за вас, мои несчастные друзья!

Слова эти прозвучали как клятва.