Пустые хлопоты

Следующий день пришелся на воскресенье. Толпы дачников гуляли по сосновому лесу, оглашали светлые просеки веселыми криками дети. Двери не открывались. Кошко зло сказал:

– Пойди, Коля, позвони. Скажи, что работу ищешь. Если дверь приоткроют, врывайся с оружием, а мы – за тобой.

Жеребцов звонил минут пятнадцать. Собака без перерыва злобно лаяла. Наконец знакомый голос бывшего каторжника раздраженно спросил:

– Чего надоть?

– Насчет работенки какой. Откройте, бога ради!

– Пошел вон! Ходют, ходют, покоя нет. Сейчас собаку спущу – узнаешь. Иль из ружья пальну. Ворье проклятое…

* * *

Двери распахнулись лишь на другой день – часов в девять в понедельник. Сыщики влетели во двор. Отважному Кошко, ведшему агентов на приступ, громадный пес прокусил ногу. Жеребцов застрелил собаку.

Обыскали весь дом. Нашли на семьдесят три тысячи акций Русского торгово-промышленного банка и восемь с небольшим тысяч наличными.

– А где блатные из Варшавы? – с самым свирепым видом спросил Кошко.

– Знать не могим, – невинно отвечал Степан Спиридонович, а сыновья согласно качали головами. – Никакого золота, как вы говорите, им не продавали. А так они у нас в гостях выпили, песни попели, а ночью мы их через заводские двери и выпустили.

– А почему не на улицу?

– Они говорили, что какие-то плохие люди следят за ними, ограбить небось хотят. Вот и проводили мы их без шума и копоти.

Кошко почувствовал, что у него под ногами поехал пол. Он сердито сказал:

– Не дури меня! Всех – под арест. Жеребцов, позвони со станции в полицию, чтобы ищейку прислали. А для запаха пусть из номера, где варшавяне остановились, что-нибудь прихватят.

* * *

Ближе к вечеру привезли знаменитого, попавшего в полицейскую литературу, черного красавца Фало – ищейку-овчарку бельгийской породы.

Фало взял было резво – с первого этажа дома потащил на улицу, но возле цеха, примыкавшего к кирпичному заводу, потерял след. В цеху стояли железобетонные плиты, приготовленные к отправке.

– Похоже, что варшавяне и впрямь ушли через эти двери, – вздохнул вконец расстроенный Кошко. – Ой, надо генералу Яфимовичу сегодня докладывать о деле: он поторопился отправить донесение министру внутренних дел Столыпину. Что-то будет теперь!

Еще раз обшарили дом, подвал, сад, крошечный цех (точнее, навес) по производству нестандартных бетонных изделий. Все было тщетно!

– Может, позовем Аполлинария Николаевича? – в который раз попросил Жеребцов. – Ведь, Аркадий Францевич, дело столь невероятное, даже мистическое, что…

– Ах, перестань! – досадливо махнул рукой начальник сыска, но в его голосе не было прежней непреклонности.

Семейство Виноградовых под конвоем доставили в тюрьму.

Кошко, испытывая отвращение к самому себе, написал докладную записку полицмейстеру Москвы, в которой был вынужден признать свое бессилие раскрыть преступление.

Яфимович, идеалом которого был Николай I, считал себя чиновником кристальной честности и безукоризненной исполнительности. В тот же вечер он продиктовал рапорт на имя Петра Аркадьевича Столыпина и отправил с курьером в Петербург.

Суть рапорта сводилась к тому, что не хватает бюджетных средств на содержание нужного штата сыскной полиции и по этой печальной причине государство терпит громадные убытки. Так, с приисков воруют золото, а московская полиция в силу своей финансовой беспомощности только что упустила злоумышленников, купивших пять пудов желтого металла. Генерал просил усилить финансирование.

Государственные заботы

Премьер и министр внутренних дел Столыпин с некоторых пор вступили в конфликт с министром финансов России Коковцевым. Последний обиделся на премьера за то, что тот ратовал за передачу мощного Крестьянского банка из ведения Коковцева Министерству земледелия. Получив упоминавшийся выше рапорт Яфимовича, на ближайшем заседании Государственного совета, обращаясь прямо к государю, Столыпин, придав голосу печальные нотки, произнес:

– Наш уважаемый Владимир Николаевич утверждает, что Министерство финансов бьется над тем, как увеличить сальдо, как сэкономить каждый рубль. Но почему-то раскрадываются золотые прииски, состоящие в ведомстве министра финансов. Тащат, увы, не фунтами, а пудами.

– Так пусть ваше министерство ловит преступников! – запальчиво проговорил Коковцев.

– Мы и ловим их, вопреки тому, что министр финансов мешает нам делать это, урезая финансирование на полицию.

Государь, которому эта пикировка была не по душе, произнес:

– Бюджет – как одеяло, которое каждый тянет на себя. Да, Петр Аркадьевич, в новом бюджете мы заложим для вас дополнительные средства, но, сделайте одолжение, пресеките хищения с приисков.

Столыпин не проронил в ответ ни слова, но благодарно склонил голову. Через час товарищ (заместитель) министра внутренних дел Лыкошин отправил Яфимовичу телеграмму: «Незамедлительно примите меры к задержанию преступников зпт торгующих приисковым золотом тчк Результаты сообщите тчк».

В тот же вечер Яфимович распекал Кошко:

– Дело под контролем у самого Столыпина! Вы провалили поимку преступников, которых можно было брать голыми руками. Приказываю: в трехдневный срок преступников поймать, золото вернуть государству. Иначе, – генерал выкатил белки, налитые от напряженной работы и бессонницы кровью, – иначе… – Он не нашел грозных слов, лишь потряс в воздухе волосатыми кулаками.

Кошко сдержал вздох раздражения, но с досадой подумал: «Все-таки придется Соколова затребовать. Хотя и он, я уверен, ничего не распутает в этой дикой истории. Но в любом случае хорошо: не поймает жуликов – спеси у него поубавится. А то слышно повсюду: „Ах, этот гениальный Соколов! Ах, бесподобный российский Пинкертон!“»