Золотой дождь

Прокофий утром рано уходил на Сибирскую пристань, возвращался вечером, приносил еду. Камиль мыл полы, вытирал пыль, готовил ужин. Уставившись глазом-смородинкой в переносицу Прокофию, участливо спрашивал: «Как сегодня дела? Много возил?» И внимательно слушал, никогда не перебивая. Раны Камиля зажили. И Прокофий все чаще задумывался: «Что делать с чеченцем? Отпустить? Пропадет!»

И вдруг пришла спасительная мысль. В ближайшее воскресенье он, отстояв в церкви позднюю обедню, зашел к хозяйке, протянул ей коробку шоколадных конфет:

– Это, Ольга Васильевна, вам – от чистого сердца! Есть у меня дельце… – и он поведал ей всю историю про Камиля, присовокупив к рассказу пятьдесят семь рубликов – все, что скопил. – Это для вашего квартального надзирателя. Пусть Семенов поможет…

Дня через два хозяйка вручила Прокофию паспорт на имя Элдара Галеева, в котором были описаны приметы самого Камиля: «От роду ему ныне тридцать лет. Росту двух аршин шести вершков. Лицо узкое, рябое. Нет правого глаза. Наискось по лицу большой шрам. Нос длинный. Волосы на голове и бровях темные, густые. Вероисповедания мусульманского».

Камиль прижал паспорт к сердцу, торжественно произнес:

– Я твой кунак, Прокоша! Пока я рядом, ни один волос не упадет с твоей головы. Клянусь! – Почесал шрам на голове. – Тебе будет подарок. Такой очень хороший подарок, будешь доволен. Завтра пойдем утром.

* * *

Ночью была гроза. Где-то над головой то и дело с оглушающим сухим треском ломались молнии, мокро стучало по жестяной крыше. Ближе к утру небо малость расчистилось, дождь сделался слабее.

– Кунак, пора! – Камиль теребил Прокофия за плечо.

Прокофий промычал:

– Еще совсем ночь…

– Не ночь, уже почти утро. Идем, говорю, пока люди спят.

– Куда идти?

– Подарок брать, вот куда.

…Они шли по темной улице – впереди чеченец, за ним Прокофий. Камиль двигался быстро, ловко обходя громадные лужи и за руку увлекая приятеля. Он ворчал:

– Ты куда в грязь? Неужели совсем слепой? Да, правда, не видишь? У меня один глаз, а я в темноте вижу как барс… Только не помню, понимаешь.

– Чего не помнишь?

– Какая пристань, не помню. Там стоял большой пароход с красной трубой.

Прокофий догадался:

– А, должно быть, «Светлана». Купец Сергей Петрович Зайцев в честь своей молодой красивой жены назвал, а трубу охрой освежил – пусть все видят! Так это в другую сторону, к Петербургской пристани. Только «Светлана» в Астрахань еще на прошлой неделе ушла.

– Нам «Светлана» не нужна, нам пристань нужна. Понял?

– Пристань не ушла, вон она…

Малость просветлело. Дождь прекратился. Над Волгой стоял плотный туман. На Петербургской пристани было пустынно и тихо. На приколе стояли баркасы и небольшая баржа. Тревожно вскрикивала какая-то ночная птица, да рыба тяжело плескалась в реке.

– А! – вскрикнул Камиль. – Вот этот сарай, тут они меня по голове ударили…

– Кто ударил?

– Шакалы ударили. У меня кровь пошла, я побежал туда, на тот причал… Скорее, пока нет никого, уже скоро светло станет. – Он несся по причалу, разглядывая только ему ведомые приметы. Поманил рукой Прокофия. – Прыгай в воду, кунак, сюда. Это тут, хорошо знаю. Вот чалка, я ее заметил… Ну, раздевайся!

– А ты?

– Чего я? Я в горах жил, там не плавают. Ты прыгай, а я не умею. На дне мешок, он такой, – показал руками, – веревкой завязан. Ты возьми со дна и подымайся.

– Так тут не мелко.

– Мелко – не мелко! Прыгай скорей, а то люди придут. Солнце поднялось. Только тут ищи, совсем никуда не плавай. Понял?

Прокофий сбросил одежду и голым, ногами вперед спрыгнул в воду. Плавал он ловко, под водой научился сидеть долго, когда пацаном руками раков из нор вытаскивал. Он мало верил в затею приятеля, но, чтобы отвязаться от того и в силу природной мягкости характера, сделал все, как хотел Камиль.

Вода была утренней и невзбаломученной. Прокофий оглядывал дно: много бутылок, какие-то железки, кирпич. Дыхание подперло, хотел ногами оттолкнуться от дна, чтобы пулей вылететь на поверхность, но вдруг что-то мягкое, уступчивое коснулось пятки. Первая мысль была страшной: «Утопленник?» Но поборол страх, задыхаясь, наклонился: что-то бесформенное, похожее на мешковину. Уцепился за находку двумя руками, оттолкнулся от скользкого дна и, тяжело отдуваясь, оказался на поверхности.

– Ну что? – Голос Камиля звучал приглушенно и тревожно.

– Это? – Прокофий швырнул находку на причал.

Камиль схватил обеими руками мешок, прижал к груди:

– Это, это… Давай помогу, вылезай. Пойдем скорее, пьяные крючники шатаются.

И впрямь из-за мучного сарая раздавалась песня:

 

Как над Волгой-рекой

Расстилался туман…

 

Камиль торопил:

– Идем скорей, подумаешь – без порток, в кустах оденешься.

Когда они удалились от пристани, Камиль вдруг остановился, прижал мокрый мешок к груди приятеля, и сказал:

– Возьми, кунак, тебе подарок. Прошу!

Прокофий понял: отказаться – смертельно обидеть горца. Еще не зная, что лежит в мешке, он принял его и коротко сказал:

– Спасибо!

…Когда пришли домой и закрылись на чердаке, мешок развязали. Камиль содержимое высыпал на стол, и в глазах зарябило: бриллиантовые перстни, золотые с камнями подвески, медальоны, драгоценные камни.

Прокофий от ужаса перекрестился, остолбенело покачал головой:

– Не возьму, на каторгу отправят.

– Не отправят.

– Да ведь это, поди, убили кого, ограбили?

– Конечно, ограбили, но не мы. Ограбил я грабителей. – Громко рассмеялся. – Ну, бери, обижусь насмерть!

Прокофий сдался:

– Тогда давай поделим…

– Зачем обижаешь, друг? Это все твое. А я буду возле тебя. Понял?