Пароход бежит по Волге

Про находку Прокофий никому не сказал. Лишь навестил отца, заметно постаревшего, ослабшего, с трясущимися руками. Прокофий притащил большую корзину с едой, оставил сколько-то денег.

– Вам, батюшка… Может, хорошую квартиру снять, сиделку нанять?

Прослезился папаша, обнял чадо свое, хотел что-то сказать, да сипло голос сорвался, махнул рукой. Так ничего сынок и не понял.

И вовремя Прокофий отца навестил. Вскоре тот в одночасье Богу душу отдал, наследнику лишь медный пятак стертый оставил. Но Прокошка, хитрый лис, слушок пустил: «Покойный Егор большие деньги перед смертью сыну передал!»

Народ у Прокошки любопытствовал:

– Это чего, правду, что ль, бают, что у твоего покойного отца денег капитал был?

Прокошка отшучивался, но не говорил ни да, ни нет.

Все-таки народ сомневался:

– Странно сказать: капитал! Откуда он у него? Алтыны на косушку стрелял!

И вдруг народ ахнул: купил Прокошка пароходец – двухпалубный, с громадным колесом, с капитанской рубкой и салоном для первостатейных пассажиров! По рекам все больше баркасы бегали парусные, а тут такая техника замечательная.

– Вот тебе и раз! Кто бы мог подумать, что у пьяницы Егора такие деньжищи водились! Коловращение судьбы: давно ли Прокошка возле флачной часовни «мартышкой» у пристани болтался, а теперь большими тысячами помахивает!

– Это безусловно! – соглашались другие. – Только все богачество Прокошкино, конечно, темное. Да и сам еще сопливый, как бы в трубу не вылететь.

– В собственную! Глянь, как раз его приобретение по воде дым пущает. Дай-ко табачку понюхать!

– Не жалко, заряжай оба ствола! Апчхи!

– Уф, хорош! За нутро хватает. С фиалкой?

– Табачок-то? С ей самой.

– В трубу, говоришь? Беспременно вылетит. Молодой, да и закваска в ем не та.

– Точно, жидель все. Нам бы этот пароход, мы деньгу хорошую на нем выгоняли бы. А этого Прокошку окрутят какие-нибудь людишки.

– Обязательно! Вон вокруг него хороводится черт кривой. Небось татарин…

– Камиль Одноглазый? Сказывают, зарезал десять человек, вот на него кандалы и нацепили. А нынче с каторжного острова Сахалина бежал.

– Тюремная морда! Ишь, дружбу свел, примазался к богачеству…

– Связался черт с младенцем. Одноглазый Прокошку на этот самый пароход в карты обыграет, а потом зарежет. У них с этим быстро – чик по горлу. Тьфу, нехристь, и говорить об ём грешно.

* * *

Однако Прокофий завистников разочаровал. Дела его в гору шли. Деньги так и текли к нему в карман. И трех лет не прошло, а по воде уже бегали пароходы, баржи, баркасы, принадлежавшие Прокофию Егоровичу Шубину. И Камиль стал правой рукой его, многими делами заправлял.

– Ты и впрямь мой кунак – самый надежный человек! – говорил Прокофий и секретов никаких от него не держал.

Свел однажды случай Прокофия со знаменитым человеком – владельцем Трехгорной мануфактуры Николаем Ивановичем Прохоровым. Это был блестяще образованный человек, ходивший в английских смокингах, владевший иностранными языками и прекрасными манерами. И еще он был одним из богатейших людей России. Ему давно перевалило за сорок, и трудно понять, что привлекло Николая Ивановича в Прокофии. Потомок крепостных крестьян, Прохоров, может быть, почувствовал что-то родственное в этом симпатичном молодом человеке.

Две недели, пока Николай Иванович был на ярмарке, друзья почти не расставались. Каждый вечер, едва фиолетовая мгла спускалась на землю, «Святой Георгий» зажигал на верхней палубе огни и отваливал от причала. Симфонический оркестр количеством семнадцать маэстро играл Чайковского, Мусоргского и Брамса. Друзья сидели за обильным столом и вели нескончаемые беседы на самые различные и высокие темы. Узнав про увлечение Прокофия химией, Николай Иванович пробасил:

– Сейчас с молотка идет фабрика лаковых красок Клюнге, это в Москве. Вот и приобрети! Дело доходное, стоящее.

– Справлюсь ли? – засомневался Прокофий. – У меня и знаний нет.

– А у кого они есть? – улыбнулся собеседник. – Все мы на деле учимся. А я тебе дам отличного консультанта, девица у меня в химической лаборатории – ученица самого Менделеева. Ну? В субботу едем в Москву.

Сердечные волнения

Размах Прохоровской мануфактуры поразил Прокофия. Он с любопытством осмотрел фабрики: бумагопрядильную, ткацкую, ситценабивную, красильню. Побывал в общежитиях для рабочих – благоустроенных домах с водопроводом, канализацией и даже (невероятно!) с электрическим освещением.

Николай Иванович рассказывал:

– Истоки мои – от монастырских крестьян Троице-Сергиевой лавры. Я, так сказать, двадцать первое колено, а род наш проистекает от штатного служителя лавры Ивана Прохоровича. Родился он в последние годы царствования Петра Великого. Я бываю на его могиле – на Драгомиловском кладбище. Мой пращур освободился от крепостной зависимости лишь в 1764 году, а вот его сынок Василий поселился в Хамовниках и торговал… Чем бы ты думал? – Глаза Николая Ивановича озорно блеснули. – Пивом! А нынешнее дело он затеял почти одновременно с рождением нашей гордости национальной – поэтом Пушкиным – в июле 1799 года. Так что не назвать ли нашу Трехгорку пушкинской?

Николай Иванович весело расхохотался, обнажив крепкие зубы:

– Впрочем, хватит мемориев, давай выпьем мадеры! Главное, что мы с братом Сергеем (завтра тебя с ним познакомлю) не осрамились, достойно продолжили дело наших славных предков. Выпьем за предков – твоих и моих! Может, и нас кто лет эдак через сто вспомнит, слово доброе молвит!

Прокофий ответил:

– Деяния моих предков куда скромней.

– Вот теперь твоя фамилия, может, и пойдет вверх!

– Может… Но дед мой родом из Москвы, скорняком у Михайлова на Кузнецком Мосту работал. А вот папашу занесло в Нижний. – Взор Прокофия вдруг сделался задумчивым. – Как там мой кавказец с делами управляется? Горячий он дюже, ему бы только врагов с кинжалом воевать: отчаянной храбрости человек!

– Да и предан тебе он, Прокофий! Дело твое хорошо отлажено, поживи у меня недельку. Завтра в «Яр» тебя повезу. Ах, цыганка Стеша, – Николай Иванович сделал восторженное лицо. – Глазищи – во, что черны бриллианты блестят, косища – в оглоблю. Мы с тобой разгул натуре устроим, праздник сердца!

Но судьба уготовила Прокофию сюрприз в химической лаборатории. Николай Иванович представил ему:

– А вот инженер твоей будущей лакокрасочной фабрики – Мария Ивановна Грачева. Рекомендую…

Прокофий увидал девицу лет двадцати пяти и, как показалось, совершеннейшую красавицу: грациозную, стройную, с легкой обворожительной улыбкой на смуглом лице. Громадные блестящие глаза глядели на Прокофия весело и словно куда-то мимо него. Прокофий тяжело задышал, промямлил что-то невразумительное и от этого застеснялся еще больше.

– Я хочу показать вам, Прокофий Егорович, лабораторию, – непринужденно сказала Мария. – У нас очень много интересного. – Она еще раз, теперь уже доверительно, как близкому человеку, улыбнулась, приблизилась лицом, и от нее сладко пахло дорогими духами: – Вообще-то мы в строжайшей тайне держим наши рецепты, но от вас секретов, понятно, нет. Мы первыми в мире разработали изомерию нафтохиновых производных. Как раз в этой лаборатории…

Прокофий был так взволнован, что слова Марии словно повисали в воздухе, не доходили до его сознания. Набравшись духу, он пробормотал:

– Мария Ивановна, давайте вечером обсудим наши дела. Надо вместе поужинать… Николай Иванович в «Яр» приглашает.