Чеченец, или две клятвы

Сотни людей – искренне скорбящих или просто любопытных – собрались на кладбище Донского монастыря. Хоронили, как писали газеты, «талантливого самородка, кристально чистого человека, безвременно сведшего счеты с жизнью», – Прокофия Шубина.

Когда в Большом соборе со стенными росписями самого Баженова близилась к концу заупокойная служба, возле загодя приготовленной могилы случилось нечто ужасное, совершенно невиданное прежде. Николай Иванович Прохоров, миллионер и владелец знаменитой мануфактуры, близкий друг покойного, заметил в могиле непорядок. Находившиеся поблизости могильщики разгребли хвойный лапник и, слегка поработав лопатами, вытащили на свет божий нечто совершенно ужасное – свежий, раздетый догола женский труп.

Сыщики, которых возглавил легендарный Аполлинарий Соколов, выяснили потрясающую историю.

Туманное прошлое

Жизнь замечательных людей всегда любопытна не только современникам, но даже отдаленным потомкам. Каждому хочется из своих сереньких будней сделать нечто этакое, героическое. Вот и устремляются жадные взоры к тем, кто совершил головокружительный прыжок из болота заурядности к сияющим вершинам славы, богатства, почестей.

Пытливый ум биографов не однажды обращался к загадочной личности Прокофия Шубина, пытаясь разгадать истоки его невиданного взлета. Однако их вдохновенные усилия оказались бесплодными. Даже великие проныры – газетные репортеры – не отыскали первоисточника несметных сокровищ новгородского купца первой гильдии и кавалера, почетного московского гражданина.

Но у нас есть преимущество – материалы полицейского следствия, которые были недоступны нашим предшественникам. Это и позволит нам воссоздать штрихи славной жизни Шубина, взлета, а затем и падения в страшную и бездонную пропасть – Вечность.

* * *

Предки Прокофия мыкались в Белокаменной, но его папаша Егор, человек беспокойный и выпивающий, по неизвестной причине приперся на берега Волги и Оки – в славный и богатый Нижний Новгород.

Так уж получилось, что вскоре на руках Егора оказался младенец, который и будет героем нашего повествования.

Никто и никогда не видел женщину, пославшую в этот прекрасный мир младенца Прокофия. Нет, такая, судя по предыдущему опыту человеческого развития, видимо, была. Но ни ее имени, ни возраста и вероисповедания выяснить не удалось.

Лишь однажды, когда Егор загулял с крючниками, крепко, по обыкновению, напившись, он коротко и выразительно отозвался о своей бывшей подруге:

– Протистутка! – Этот пьяница и грубиян никогда ничего к сей характеристике не добавлял.

Это и правильно. Женщины лишь по внешности похожи на людей. На самом же деле это существа совершенно необычные, явно божественного происхождения, а потому легко ранимые даже на большом расстоянии. Сам того не подозревая, Егор обладал первейшим из благородных качеств: о женах, какими бы они нам ни казались, следует говорить исключительно приятное или вовсе молчать.

Уроки жизни

Папаша-одиночка поменял много занятий: вывозил нечистоты, был уборщиком трупов павших на улицах животных, чернорабочим на каком-то селедочно-коптильном производстве, дворником в имении графини Кутайсовой, где размещался приют для малолетних. Наконец, обрел пристанище в качестве уборщика бесплатного ночлежного дома имени купца Бугрова (с его портретом в вестибюле) на восемьсот сорок коек на Нижнем базаре.

И через все эти годы и мытарства рядом с Егором шел его ребенок. В этой серой жизни он нагляделся много такого, что и взрослому видеть было бы отвратительно. И следствием этого стало то, что поначалу он выбрал неправильный путь жизни. Свел дружбу с худшей частью постояльцев ночлежного дома. Эта рвань наладилась посылать мальчишку на базар – за добычей. И Прокофий крал все подряд: круг вареной колбасы, шматок сала, гирю с прилавка, кошелек из чужого кармана. Добычу он честно приносил в ночлежку. Оборванцы хвалили Прокофия и учили пить водку.

Однажды, когда Прокофий спрятал под сатиновую рубаху головку козьего сыра, он был застигнут врасплох. Торговцы повергли его в теплую базарную пыль и долго валтузили ногами и кулаками по разным частям юного тощего тела.

Папаша, разделявший со своим отпрыском крошечную клетушку под лестницей, не снабженную даже окошком, тоже все чаще впадал в гнев и при помощи обрывка веревки вымещал его на Прокофии.

Что подействовало спасительным образом, сказать теперь трудно. Но однажды Прокофий, ставший уже ладным белокурым парнем, как бы враз поумнел. Он ушел от папаши-пьяницы, снял у купчихи Ольги Назаровой чердачное помещение с отдельным входом и начал зарабатывать себе кровавые мозоли в нелегком качестве «мартышки» на Сибирской пристани.

«Мартышками» за их исключительную неутомимость и социальную ничтожность народ прозвал лодочников.

Работа трудная, но зато веселая. Кого только возить не приходится! И купца с тугой мошной в кармане и с девицей на коленях, и загулявшего чиновника, желающего «выпить на воде», и темную личность в клетчатой кепке, конфузящуюся идти через мост, где полицейские дежурят в его честь.

…Так трудился Прокофий два лета. Силу в руках и спине обрел большую, даже бурлаки на кулачках с ним биться остерегались.

Полезные знакомства

«Трудом праведным не заведешь себе палат каменных», – справедливо заметил русский человек. И хотя трудился Прокофий изо всех сил, но богатства себе не составил. Однако деньги на хлеб-соль водились да на развлечения еще оставались. Впрочем, самым главным удовольствием Прокофия стало одно – чтение книг.

Когда-то, еще в бугровской ночлежке, мальчишка свел доброе знакомство с одним из обитателей ее – дворянином по происхождению, химиком по образованию. Эту науку тот когда-то преподавал в гимназии, а еще ставил опыты, печатал труды и даже премиями ученых обществ отличался. Но алкоголь низвел старичка в ночлежный ад. Прокофий тянулся к бывшему педагогу. Тот с удовольствием занимался с ним. Мальчишка с удивительной легкостью выучился читать, писать, постиг начатки знаний. Особую тягу получил к химии. Однажды у «холодного букиниста», торгующего с лотка на улице, купил за семик – две копейки – книгу в салатовой обложке, на которой были изображены всякие колбы и мензурки – «Основы химии» Дмитрия Менделеева с его периодической таблицей. Педагог помог овладеть ему премудростями формул и внушил:

– Только познав химию, можно достигнуть успехов в промышленности, земледелии и физиологии!

Про земледелие Прокофий не думал, а любил науку вполне бескорыстно, хотя и горячо. Отыскав на свалке старый шкаф, Прокофий привел его в порядок, втащил на чердак и забивал покупаемыми и читаемыми книгами. Более того: приобретя реактивы и колбы, ставил опыты. Нередко дом заполнялся гнусными запахами, а однажды так рвануло, что юному химику малость опалило лицо и руки и едва не случился пожар.

Домовладелица Назарова, смазливая вдовушка лет тридцати пяти, голубыми выпуклыми глазами глядела на юношу и мягко увещевала:

– Ты, Прокоша, сделай милость, поаккуратней со своими колбами. Не приведи господи, – перекрестилась, – домишко мой спалишь, и сами выскочить не успеем! – И, потупив взор, добавляла: – А уж когда Семенов приходит, ты того, ни-ни, не ставь опытов-то. А то что? Подумает, будто ты злодей и какой бомбист, загребет и в кутузку под замок – чик. И то сказать, ныне всякой шпаны, этих самых бомбистов и революционеров, развелось, будто клопов в старом диване.

Речь шла о жгучем усатом брюнете с шашкой и эполетами – квартальном надзирателе, нежно надзиравшем вдовушку раза по три на неделе.

Прокоша весело глядел в лицо хозяйки и бодро отвечал:

– Ольга Васильевна, мой папаша – сто лет жизни ему – в таких случаях говорит: «Бешеному дитяти ножа не давати!» А я вам отвечу: «Кто сам себя стережет, того и Бог бережет!» Буду себя беречь, – широко улыбнулся, – а пуще того – ваш дом и его красивую хозяйку.