Головешки

Сыщики прибыли на пепелище быстро – угли еще не успели остыть. Соколов в свете электрических фонарей увидал выгоревшее помещение. Сейфы были открыты и опустошены. На полу операционного зала, поджав руки и ноги, в так называемой «позе боксера» чернел обуглившийся труп. Веки обгорели, глаза, словно белесые бельмы, дико выпучены, зубы оскалены.

Доктор Павловский склонился над трупом:

– Повреждена вся толща кожи, ткани и внутренние органы, очевидно, сильно уплотнены. Судя по хорошему состоянию зубов – это молодой человек. Не старше двадцати пяти – тридцати лет. Одежда практически вся сгорела.

Соколов возразил:

– Нет, со стороны спины выглядывает кусочек ткани – тонкое сукно. Похоже, что сгоревший был одет в пиджак. А вот пуговица желтого металла, другая. На пальце – золотой перстень, кажется, с бриллиантом.

Жеребцов наклонился, поднял с пола очки:

– Вот, черепаховая оправа обгорела. Аполлинарий Николаевич, на темени зияет рана.

– Да, сначала злоумышленник стукнул жертву топором, затем обложил его бумагами, видимо, отчетной документацией, облил бензином и – чиркнул спичкой! – сказал Соколов. – Канистра за дверями стоит, мы мимо нее прошли.

– Стало быть, – задумчиво произнес Кошко, – убит сторож.

– Никак нет, – живо откликнулся Соколов. – Где видели бедных сторожей, носящих на пальцах бриллианты? Эй, Гусаков-старший, хватит лясы точить, отыщи сторожа – дворник наверняка его адрес знает. И заодно выясни, где Трахман живет.

Горькие слезы

Через полчаса Гусаков притащил не пришедшего в себя после вчерашней пьянки сторожа Карабанова. Это был крепкий в плечах мужик с угреватым красным лицом, хранившим неизбывную печать тупости.

– Ты, паразит, почему ночь провел не на службе? – грозно спросил Соколов.

– Дак, это вчерась барин, ну, господин Трахман, изволили выдать мне на водку «зелененькую» и сказали: «Иди, дескать, выпей праздника ради! А я как бы вместо тебя посижу – мне, дескать, с бумагами следоват разобраться. До утра буду стараться!» Ну, я и пошел к Мартемьянычу, это трактир на углу Столешников. Домой лишь за полночь доставился.

Соколов позвал Жеребцова:

– Едем к Трахману!

Сыщики легко вспрыгнули в поджидавшие их сани. Застоявшиеся кони резво понеслись по ночной Москве. Над головой бездонная чернота неба уходила в провальную космическую беспредельность. Одинокая звезда лила на землю золотую слезу. Угадывался скорый рассвет.

В Перуновском переулке Жеребцов постучал в окошко. В глубине комнаты янтарно вспыхнула свеча. Заспанный женский голос зевнул:

– Вань, ты, что ль?

Дверь отлипла, и на пороге сыщики увидали молодую красивую женщину в одной ночной рубахе и босиком. Она вскрикнула:

– Ой, кто вы?

– Не пугайтесь, сударыня! – с возможной деликатностью произнес Соколов. – Мы из полиции. Где ваш муж?

– Вчера утром он сказал, что будет на службе готовить годовой отчет и приедет лишь нынче. Что-нибудь случилось? – Вдруг женщина спохватилась: – Вы проходите, я сейчас.

Через минуту она явилась в простеньком платьице. Соколов показал ей перстень. От воздействия жара золото покрылось цветастыми разводами.

– Это перстень мужа! – воскликнула женщина.

– А вот это? – Соколов достал из кармана черепаховые очки.

– И это его! Но почему оправа обгорела? Что произошло?

– На муже что вчера было надето?

– Пиджак из английского сукна с золотыми пуговицами…

Узнав о случившемся, женщина зашлась в безутешных рыданиях. Но впереди ее ждало еще одно испытание. Труп был уже отправлен в морг, находившийся рядом с пожарным депо – на Скобелевской площади. Когда женщина вгляделась в обугленные черты лица, то лишь успела прошептать:

– Это он… – и потеряла сознание.

Солнце поднялось над горизонтом и весело сияло на высоких маковках церквей. День занимался морозным, солнечным, праздничным.

Друг бедняков

Хоронили Ивана Трахмана на Миусском кладбище. За гробом шло несколько тысяч человек. Те, кто вчера нес ему свои рубли, сегодня клали на гроб цветы и венки. «Благодетель!», «Друг простых людей!», «Защитник бедных!» – то и дело доносилось из толпы. В народе громко роптали: «Ивана Спиридоновича убили за то, что он хотел несчастных и обездоленных сделать богатыми и счастливыми!» И все, не таясь, ругали предательское правительство и требовали отыскать и покарать злодеев, а также вернуть вклады, и весьма желательно с процентами.

Вдова уже не плакала. Черными кругами глаз она глядела на гроб, и пересохшие губы шептали слова отчаяния и горя.

* * *

Соколову было жаль молодую красивую женщину. На девятый день после смерти он приехал в Перуновский. Анна была во всем траурном. Она встретила сыщика спокойно и молчаливо, предложила помянуть мужа. На комоде в обрамлении траурной ленты стоял фотографический портрет Ивана Трахмана.

Пока Анна ставила на стол нехитрую закуску, Соколов задумчиво перебирал на полке книги. Его особое внимание привлекла одна – в сафьяновом переплете. На титульном листе прочитал: «Париж во второй половине XIX века… Злодеи. Полиция. Тюрьмы. Гильотина». Издана книга в Петербурге в 1875 году.

Страница 324 была заложена костяным ножом для разрезания бумаги. Соколов стал читать строки, подчеркнутые по полям красным карандашом: «Самый многочисленный и, быть может, самый опасный класс преступного мира представляют так называемые дельцы. Мы встречаем их всюду, не подозревая об их профессии: в театрах, на скачках, на гуляньях. Они всегда вежливы и вкрадчивы. Они не крадут часов из кармана и не разбивают запертых лавок. Они предоставляют это другим, более мелким воришкам… Поселяются они всегда в центральных кварталах и там заводят свое бюро – с реестрами, с красивыми витринами и решетками, над которыми красуются вывески: „Банк“ или „Касса“. Они часто печатают объявления на четвертой странице газет, в которых предлагают принять капиталы под громадные проценты, сулят невиданные барыши. Некоторые легковерные идут на эту приманку, разоряются, сожалеют, что пустились в неверную спекуляцию…»

Соколов задумчиво покачал головой:

– Вот оно что!