Испуг

Ломового извозчика Соколов отправил в камеру, а сам устроил маленькое совещание с Жеребцовым:

– Коля, тебе не кажется, что рассказ Портного напрямую связан с нераскрытым убийством кухарки в 1-м Крестовском? И место, и время совпадают.

– И ломовой упомянул про «потрет». У него ведь все картины – «потрет». Тогда газеты трубили про украденного Рембрандта.

– Принеси дело!

Соколов быстро пробежал глазами несколько тощих страничек и с неудовольствием произнес:

– Надзирателю Костину только за коровами надзирать, а не преступников ловить! Он даже вскрытие не провел, полагая, что смерть наступила в результате повреждения свода черепа молотком. И не опроверг нелепое утверждение Бидмана, что убийцы, явившись в дом к нему, стали в незнакомой кладовке искать молоток, желая стукнуть им по голове Лукерью. А что та в это время делала? Спокойно ждала? Я еду с обыском к Бидману. Ты, Коля, загляни в «Петербург», выясни обстоятельства и потом ко мне, в Крестовский переулок.

…Федор Анатольевич встретил нежданных гостей в одних подштанниках, ибо давно вкушал сон. Увидав сыщиков и ломового Портнова, страшно побледнел, руки его мелко заходили. Он пролепетал:

– Ч-чего? З-зачем?

– Затем! – грозно рявкнул Соколов, и все собаки на соседних улицах враз залаяли. – Лукерью на тот свет отправил и думал – концы в воду? Где Рембрандт?

Под коллекционером затемнела лужица, он едва слышно прошептал:

– Украли…

– Стыдно врать! Ты узнал ломового? То-то! Соколова не проведешь. В «Петербург» чего возил? Петровские издания и… Рембрандта? Молчишь? Ну да я сам все найду, только тебе тогда хуже будет. Пойдешь со мной на эксгумацию Лукерьи. Начинайте обыск!

Зимний закат

Дом обыскали, Рембрандта не нашли.

Соколов терялся в догадках: если Бидман сам убил Лукерью (что сомнительно!), чтобы имитировать грабеж, то куда он дел голландца? Интуиция говорила: Рембрандт где-то здесь, рядом. Но ведь это не иголка, картину легко не спрячешь!

Соколов еще раз прошелся по комнатам, полюбовался жанровой сценкой де Греббера, и его взор вдруг уперся в зимний пейзаж работы Юлия Клевера. Картина современника висела в старинной богатой раме, занимая центральное, самое почетное место на стене.

– Почто такая честь? – удивился Соколов. – Подобные «шедевры» с сугробами и румяными закатами украшают все столичные гостиницы. А тут Клевер затесался в такую изысканную компанию. Странно!

* * *

В этот момент на лестнице застучали шаги, и в комнату вошел Жеребцов. Он наклонился к уху патрона:

– Бидман три дня снимал в «Петербурге» самую дешевую комнату без удобств – за семьдесят копеек в сутки. И каждый день к нему приходил в номер столяр, что-то колдовал над рамой.

– Прекрасно! Коля, сними-ка эту красоту!

С помощью Гусакова-сына Клевер был снят со стены. Соколов внимательно осмотрел раму и вдруг потянул за едва приметный выступ. Сугробы поехали вбок, обнажив потрясающую «Даму со страусовым пером». Сыщик счастливо улыбнулся:

– Вот и пропажа нашлась!

Федор Анатольевич схватился за сердце:

– Не убивал, ничего не знаю!

…Ломовой Портнов был отпущен с миром домой, а его место в камере занял Бидман.

Соколов с удивлением говорил Жеребцову:

– Чего Бидман уперся, не говорит ни слова? Не понимаю! Надо исследовать труп Лукерьи.

Кладбищенские тайны

Каждое кладбище хранит много тайн. Одну из таких скрывала могила Лукерьи.

В ласковый вечерний час могильщики подняли из земли дешевый сосновый гроб, откинули крючки (в те времена не существовал варварский обычай забивать гробы гвоздями). В бедном ситцевом платье, в светлом кружевном чепце лежало в гробу то, что совсем недавно двигалось, смеялось, радовалось жизни. Пустые глазницы страшно глядели в вечереющее небо. Кожа лица и рук стала зелено-грязного цвета.

Труп обнажили, положили на приготовленный загодя стол. Медик Павловский отметил:

– На теле – ни царапины! Зато в области темени линейное рассечение кожи, более семи сантиметров. – Он сделал с затылка надрез – от уха до уха и, оголив свод черепа, надвинул на лицо скальп.

Федор Анатольевич загодя из тюремной камеры был привезен на кладбище. Едва взглянув на смертное безобразие Лукерьи, он вскрикнул и шарахнулся было прочь, но Жеребцов крепко держал его.

Соколов посмотрел на перелом кости черепа и присвистнул:

– Фьюить! Такое повреждение может быть только при ударе предметом с плоской поверхностью. Коля, подтащи сюда господина Бидмана! Ну зачем упираться, Федор Анатольевич? Я запамятовал, кто вы по профессии – художник? Ах, свободный художник, но все равно глаза у вас есть: разве от удара молотком, как вы утверждаете, повреждение может иметь продолговатую форму? Стыдно врать!

Трясясь всем телом, упираясь в край могилы и стараясь не глядеть на труп, Федор Анатольевич дрожащими губами пролепетал:

– Виноват, простите… Всю правду скажу! Я вытирал пыль с Рембрандта, а Лукерья на корточках возле меня пол мыла. Рембрандт упал – веревка, видать, истлела, я недоглядел. Ну, проломила картина череп, рама-то тяжеленная, пуда два, поди, весит. Я уж хотел соседа-врача позвать, да вдруг решил инсценировать ограбление. Ведь в последнее время обворовали нескольких коллекционеров. Я давно собрал баул с самым ценным из своей библиотеки, хотел к сестре отвезти, да как-то не получилось. А вот с Рембрандтом сил не было расстаться. Думал: если пустить слушок, будто нет уже Рембрандта, то господа грабители и не полезут ко мне.

– Да и за свою неосторожность, поди, ответственности испугались?

– В первую очередь так! А тут и сестре двадцать тысяч платить не придется. В общем, принес я из кладовки молоток, швырнул в кровавую лужу. Лукерья, кажется, уже не дышала.

– А зачем ломового извозчика одного послали в ваш дом?

– Так понятно – зачем. Думаю, если кто увидит, что посторонний тащит, то больше веры мне при следствии будет. Так и получилось. Только от волнения баул в телеге забыл. Зато знакомый столяр раму немного переделал, и я Рембрандта Клевером закрыл. Тайком любовался! – И, тяжело вздохнув, Бидман закончил: – Теперь я убедился, что эта картина действительно приносит несчастье тому, к кому попадает.

* * *

Был суд. На вопрос прокурора: «Почему вы наняли ломового, а не обычную коляску?» – Бидман ответил: «Понятно почему: на гривенник дешевле!» Присяжные признали Ф. А. Бидмана виновным в непредумышленном убийстве (в советское время – неосторожное убийство, ст. 106). Коллекционер провел в заключении четыре месяца. Оказавшись на свободе, тут же продал Рембрандта князю Феликсу Юсупову (будущему убийце Григория Распутина), чем доставил сестре много радости и двадцать тысяч рублей.