Приговор

Радист, взлетев на мостик, захлебываясь словами, крикнул:

– Перед самым взрывом я перехватил радиограмму с «Цесаревича Алексея». В ответ на SOS отозвался русский миноносец «Стремительный»…

– А, тот самый, что нас бомбил? – забеспокоился Дейч.

– Именно так! Он болтается где-то неподалеку. Может, нас снимут?

Готфрид Дейч грустно усмехнулся:

– Да, снимут, чтобы тут же расстрелять. Я всегда говорил кэпу: не надо топить пассажирские суда, это не красит военного моряка. Кстати, международная комиссия признала фон Шпелинга врагом человечества, военным преступником. Но его уже не повесят, эта участь ждет нас, ибо мы добросовестно выполняли преступные приказы.

В этот момент «Цесаревич Алексей», задрав к небу корму, стал быстро погружаться в воду. Он увлекал в черную морскую пропасть тех, кто еще держался рядом на поверхности. Из трюмов, глухо урча, вырывались громадные воздушные пузыри и шумно лопались на поверхности.

Вдруг сигнальщик, разглядывавший в бинокль горизонт, заорал:

– Русский миноносец курсом на нас!

Все увидали, как, разорвав туманную пелену, прямо на «Стальную акулу» шел миноносец.

Сигнальщик крикнул:

– Они предлагают нам сдаться!

Готфрид Дейч усмехнулся. Он был убежден: «Меня, как офицера „Стальной акулы“, за военные преступления все равно расстреляют. Так что всей командой уходить на тот свет веселей». Приказал сигнальщику:

– Передай: «Поцелуйте нас в задницу».

Моряки помрачнели, бросали на Готфрида Дейча сердитые взгляды, но железная дисциплина приучила молчать.

Сигнальщик прожектором передал ответ. Радист спросил:

– А что делать с графом?

– Утопить его, утопить!.. – загалдели немцы.

Георг прервал этот озлобленный хор:

– На палубе есть старший, ему и принимать решение.

Дейч поднял руку:

– Этот человек – наш враг. Он погубил и замечательную субмарину UN-17, и нашего командира. Но у меня этот русский вызывает большое уважение. Он поступил как настоящий воин. Я хотел бы, чтобы оба мои сына, которые теперь сами ходят под боевыми стягами Германии, были бы такими же мужественными. – Шагнул к Соколову. – Вы доблестно воевали, и не хотелось бы пачкать руки в вашей крови.

Соколов хохотнул:

– Тут ничем вам помочь не могу.

Офицерская честь

Солнце играло тысячами бликов на поверхности моря. Теперь уже без бинокля был отчетливо виден русский миноносец и даже его оснастка.

Дейч бросал косые взгляды на виновника гибели «Стальной акулы». Наконец сквозь зубы выдавил:

– Скоро здесь будет вражеский миноносец. Я не могу допустить, чтобы русский шпион остался жив. – Он повернулся к Соколову: – Полковник, немедленно покиньте субмарину.

Команда уставилась на Соколова, всех интересовало, что сделает русский. Дейч придумал мудро: за бортом ледяная вода и сильное ветровое течение. Продержаться можно лишь считаные минуты. Это будет мучительная смерть.

Соколов оставался возмутительно бодрым и даже нахально усмехнулся:

– Очень жаль расставаться с таким героическим экипажем. Не всякий воин может похвастаться убийством детей.

Дейч гаркнул:

– Мы не желаем слушать ваши проповеди. Немедленно покиньте лодку! Или…

– Стремлюсь к морской глади! Плавать в ледяной воде – мое любимое занятие. – Соколов с энтузиазмом сдернул с ног ботинки, застегнул верхнюю пуговицу робы. Под взглядами германских подводников русский богатырь перекрестился и без раздумий прыгнул за борт, оказался в ледяной пучине. Он перевернулся на спину, помахал рукой, широко улыбнулся и счастливо крикнул:

– Я победил! Знайте, русскому офицеру слово чести дороже жизни…

Неспешно загребая руками, русский герой поплыл по направлению к миноносцу. Готфрид Дейч с легким злорадством произнес:

– Через пять минут его одежда обледенеет, он насквозь промерзнет и пойдет ко дну. Вода совершенно ледяная. Но будь вода теплой, как в тропиках, русский все равно не спасся бы: сегодня сильный ветер, его быстро относит прочь.

В судьбе русского гения пробил роковой час.

Несгибаемый граф

Ледяная купель

Когда Соколов оказался в воде, ему показалось, что он в котле с кипятком. Тело обожгли тысячи ледяных иголок, дыхание словно остановилось, сердце бешено стучало.

Но граф знал твердо: самое главное – не терять присутствия духа. Только ненарушаемое спокойствие дает надежду сохранить жизнь. Подумал: «Если и утону, то с улыбкой на устах!» И тут же невольно улыбнулся.

Он мерно взмахивал руками, ноги работали ритмично. Одежда набухла, но она все-таки в какой-то степени сохраняла тепло. Соколова вдруг пронзила предательская мысль: «Надо честно смотреть правде в глаза: спастись невозможно!» И тут же на себя рассердился: «Что такое – невозможно? Для меня все возможно! Я проплыву хоть сто верст… Я спасусь. Я обязан вернуться на мою страждущую родину… Я буду стирать в пыль всякую мерзость, захватившую власть в России, всех этих керенских, Милюковых, всю эту революционную рвань… Я нужен России!»

Он ожесточенно загребал руками. Волны то мягко его поднимали на гребень, то опускали глубоко вниз, так что замирало дыхание. Соколов проплыл еще саженей сто, оказался над тем местом, где несколько минут назад пошел ко дну «Цесаревич Алексей». На воде колыхались трупы, пятна масла, какие-то щепки, деревяшки и прочий мусор.

Соколов опустил голову в воду, вгляделся в сумрачную глубину. И вдруг впервые в жизни испытал настоящий ужас: ему показалось, что в толще воды он ясно видит громаду корабля, словно остановившего свое движение ко дну.

Сильная вода взметнула тело Соколова вверх, и гений сыска заметил саженях в десяти от себя колеблющийся на волнах пробковый спасательный круг. Соколов подумал: «Надо уцепиться за круг! Тогда никак не утону. Пусть обмороженный, едва живой, но попаду к своим. Они меня отходят, не дадут пропасть…»

Соколов сделал усилие, поплыл быстрей. Теперь не надо было беречь силы, теперь ничто не могло помешать спасению.

Он поднял голову, чтобы уцепиться за круг, но, к своему удивлению, увидел: круг почти не приблизился. «В чем же дело? – спрашивал себя Соколов. – Какое-то наваждение!..»

Он стал загребать руками еще чаще, рискуя израсходовать остаток сил. Но круг нисколько не приблизился. Стало ясно: виной всему – сильный ветер. Этот ветер сносил его с курса русского миноносца.

И теперь, напрягая изнеможенное тело, то проваливаясь в зеленую пучину, то взлетая высоко вверх, он совершал сверхчеловеческие усилия, и расстояние до красного круга стало сокращаться.

Набежала волна, накрыла Соколова с головой. Он не рассчитал, сделал вдох прежде, чем выплыл, отчаянно закашлялся, казалось, выворачивает все внутренности. Одежда тяжело набухла, тянула вниз. Но Соколов, напрягая могучее тело, плыл вперед и вперед. Он уже не пытался разглядывать миноносец, ибо не хватало сил поднять голову. Он уже не чувствовал холода. Тело как бы омертвело. Только от постоянной качки на волнах, от страшного напряжения наступила полная усталость.

Но когда в очередной раз волна взметнула его вверх, он изловчился, ухватился обеими руками за жесткий пробковый круг, глубоко просунул в отверстие руки, положил на круг голову, прикрыл усталые веки и наслаждался совершенным покоем: «Как хорошо! И как хочется спать…»

Соколов сквозь дремоту, вдруг не вовремя навалившуюся на него, размышлял: «Надо продержаться не больше получаса. Ведь это такой пустяк – полчаса, если, скажем, сидеть, как в старые годы, в трактире Егорова, что в Охотном Ряду. Господи, какое счастливое время было: наивный богатырь – „дитя природы“ Коля Жеребцов, неунывающий фотограф и язвительный балагур Юра Ирошников, широкоплечий судебный эксперт Гриша Павловский! Или честнейший человек – взломщик сейфов Буня Бронштейн. Славные, верные друзья. Уж никогда не собраться нам на втором этаже трактира, чарку водки не закусывать соленым грибком и паровой стерлядкой, не слушать оркестр балалаечников, не сидеть за одним столом с Шаляпиным. Как быстро тогда летело время, как мало ценили ту прекрасную жизнь! Почему прозреваем так поздно? Но если не удастся спастись, то совесть моя чиста: свое дело на земле делал честно и волю государя исполнил!»

Соколов выждал очередной взлет волны, посмотрел на российский миноносец «Стремительный»: «Не спускают ли шлюпку, чтобы забрать тонущих людей?» Нет, шлюпку почему-то не спускали. И это было странно.