Футбольный пас

Спустя четырнадцать лет после совместного плавания на подводной лодке Соколов вновь увидал кронпринца Генриха, наследника прусского престола. Тогда это был шестнадцатилетний юноша с копной белокурых волос, ниспадавших на плечи, безрассудно смелый, едва входивший в жизнь.

Теперь Соколов увидал чрезвычайно прямого тридцатилетнего человека, среднего роста, с очень спокойным лицом, не сломленного несчастьями. Наследный принц сидел на тщательно застеленной металлической койке (точные копии которых, замечу, позже появились в бывшей военной тюрьме – Лефортовском изоляторе для политических заключенных в Москве) и с удивлением рассматривал вошедшего к нему великана. Принц вежливо спросил:

– Вы пришли за мной? Меня сегодня расстреляют?

Соколов весело подмигнул и вдруг нарушил тюремную тишину криком:

– Встать, бош проклятый, кровопивец германский! Убийца французских малюток – смир-рно! – И тут же шепнул по-немецки: – Ваше высочество, я по приказу Шульца! Ровно в четыре утра жду внизу, – многозначительно посмотрел на окно. Затем Соколов, загораживая широченной спиной дверной глазок, просунул руку под полковничью шинель, освободил узел, и на каменный пол мягко упал моток шелковой веревки, а еще чехол с пилами прекрасной немецкой стали «Золинген». Туда же, в чехол, предусмотрительно были положены нарочно купленные и тщательно запакованные часы.

Словно заправский футболист, Соколов мягким ударом ноги загнал под нары свой драгоценный подарок. И снова заорал:

– Убью, расстреляю, растерзаю! Смерть Циммерману! – показал четыре пальца и снова по-немецки повторил: – Сегодня ночью!

Мужественный принц Генрих сухо сглотнул, на этот раз он не смог скрыть радостного волнения.

Соколов вышел из камеры, в которой пробыл не более одной минуты. Строго посмотрел на притихшего Пенчика.

– Этот наглый бош не изволил подняться при моем появлении. Наглец!

– Да, он никогда не встает при появлении администрации.

– Приказываю лишить обеда, ужина и завтрака. Даже воду не давать. К преступникам – никакой жалости!

– Слушаюсь и передам по смене: не кормить до завтрашнего обеда.

– Благодарю за службу! Представлю, Пенчик, вас к званию майора.

* * *

Через три минуты Соколов в сопровождении дежурного офицера прошел мимо стражи и полной грудью вдохнул воздух свободы.

Он вспрыгнул в автомобиль и погнал в гостиницу, где в люксе томилась страстью красавица Маргарита.

Дежурный офицер Пенчик смотрел вслед авто и думал с почтительным восхищением: «Не человек – зверюга! Побольше бы таких, навели бы в стране порядок, а то ишь, демократию развели, распустили!»

Соколов, в свою очередь, размышлял о Пенчике: «Прекрасный тюремщик, исполнительный! К Генриху никто не появится до завтрашнего вечера. Теперь все будет зависеть от принца и… удачи!»

Прощальный поцелуй

Маргарита бросилась на шею Соколова:

– Я заждалась вас, но сердцем чувствовала: с вами все хорошо! – С улыбкой заглянула ему в глаза. – Правда?

Соколов сдержанно ответил:

– Правда! – Поцеловал ей нос, щеки, глаза.

Маргарита зашлась в истоме, тяжело задышала:

– Милый, я не представляю, как останусь одна! Я не могу понять, как прежде жила без вас! Позовите меня хоть на край света, хоть в пустыню Сахара…

Он искренне отозвался:

– Если бы, Маргарита, вы знали, как стали мне дороги! Я люблю сильных, благородных и решительных людей. Такие даже среди мужчин – большая редкость. А вы – настоящая героиня. Быть с вами – великое счастье. Вы очень помогли мне…

– Пожалуйста, расскажите, умоляю, какому делу помогла?

– Мой сладкий друг, несмотря на ваши превосходные достоинства, я вижу: вы любопытны, как все женщины на свете. И это хорошо. Но сегодня не могу вам открыть секрета. Пройдет сколько-то времени, может, десятилетия, и вы прочтете об этом в самых лучших, самых захватывающих книгах. Сегодня мы с вами творим историю. Мы – избранные. Если я вам дорог, не спрашивайте меня ни о чем.

Она опустила голову, нахмурила бровки, надула пухлый ротик. Вдруг подняла на него глаза:

– Пусть так, но скажите правду: мы с вами еще когда-нибудь увидимся?

Соколов сказал:

– После войны я обязательно приеду к вам… если буду жив.

Маргарита поникла головой, застонала:

– Если я могла бы отдать свою жизнь вам! Это было бы для меня великим счастьем.

– Верю! Женщины вообще гораздо жертвенней нас, мужчин, и ради любви идут на удивительные подвиги. – Взглянул на каминные часы. – Но у нас так мало времени, всего часа полтора-два. Отринем грустные разговоры и предадимся самой главной радости, какую Создатель послал людям, – любви. Сегодня, сейчас, Маргарита, я люблю вас со всей силой души. – Соколов притянул к себе эту необычную женщину.

Восторг любви

Он стал со сдержанной неторопливостью снимать с нее одежды – юбку, шелковую кофту, нижнюю рубашку с кружевами. Она медленно поворачивалась, поддавалась ему с какой-то потрясающей душу покорностью и грациозностью, которая пленяет благородные мужские сердца.

И вот на ковер упало последнее – легкие кружевные панталончики.

Соколов глядел на Маргариту с тем первобытным вожделением самца, которое делает отношения мужчины и женщины пламенной страстью и не дает угаснуть роду человеческому.

Не отрывая от женского обнаженного тела вожделенного взгляда, Соколов приподнял Маргариту от пола, прижал к мускулистой груди и понес в спальню. Он мягко опустил ее на громадную кровать, провел рукой снизу вверх, надолго задержался на том волшебном месте, из-за которого люди веками страдают, теряют состояния, вызывают на дуэли, ведут войны, становятся предателями или героями.

Она ощутила испепеляющий огонь его желания, не сдержалась, коснулась его великолепного естества. Прошептала:

– Ты не человек, ты древний бог любви…

– Зато природа не создала существа более совершенного, чем ты, Маргарита! – Он губами чуть коснулся ее бархатного рта. Затем страстно и жадно гладил хорошо развитые груди с вздувшимися от возбуждения сосцами, круглый пупок, неглубоко утопленный в мягкий розовый живот, узкую линию талии, переходившую в плотные округлости бедер, выступающий лобок с коротко подбритыми светлыми волосиками, удивительно стройные ноги с тонкой гладкой кожей.

Маргарита видела жажду его ненасытной страсти, и это желание льстило ей, было бесконечно приятным. Она притянула лицо атлета к себе, надолго приникла приоткрытым ртом к его губам. Она с радостью почувствовала, как его могучее тело прижалось к ней, ощутила во всех волнующих подробностях. Ей показалось, что она исчезла, растворилась в нем без остатка. И она сразу обмякла, остро желая полного слияния с этим героем. Пламенея от возбуждения, с сладострастием юной пантеры она стала тереться о его тело.

Он властно и нежно, легким движением руки раздвинул ее ноги. Он чувствовал себя туго натянутой тетивой упругого лука и теперь выпустил могучую стрелу, с сумасшедшим упоением погрузился в тот невероятно сладостный мир, который зовется великой женской таинственностью.

Она бесконечно долго заходилась в любовной истерии, вскрикивала, плотнее и плотнее прижимаясь к нему, грудь ее вздымалась выше и выше. Ей казалось, что весь мир опрокинулся на нее, закружил в каком-то сумасшедшем вихре, который никогда не кончится и который заставлял содрогаться не только ее тело, но и самою душу.

И вот наконец что-то одновременно взорвало их, погрузило в неземное блаженство. Они вместе содрогнулись, не удержали счастливо-тревожного крика, растаяли в объятиях, а слившиеся души словно обрели крылья и воспарили в небесные сферы.