Под бой часов

Соколов еще издали увидал слева от моста Нотр-Дам старинный двухэтажный домишко. Внизу красовалась облупленная вывеска «Ремонт часов», и над входом висела круглой формы железяка с намалеванными цифрами – будильник.

Войдя в узкую дверь, он, щурясь после яркого солнечного света, увидал невысокого, очень чистенького человечка в белоснежной рубахе и черной строгой жилетке. В глазу у него было большое увеличительное стекло, в которое он рассматривал часовой механизм. Соколов улыбнулся, сказал пароль:

– Карманные часы марки «Павел Буре» чините?

Человечек отозвался:

– Золото какой пробы?

– Семьдесят второй.

– Знаю такие, с репетицией и секундомером. Починим непременно! – Протянул руку. – Рад видеть вас, меня зовут Мерсье.

Мастер закрыл лавку на задвижку, повесил табличку «Обед», достал вино и сыр. Беседовали почти час.

Мерсье задумчиво сказал:

– Деньги я вам дам – русскими золотыми червонцами, они здесь отлично ходят. – Почесал кончик носа, с сомнением покачал головой. – А вот с аэропланом сложней.

– Да, аэроплан нужен с полной заправкой, зато без охраны, чтобы ее не пришлось уничтожать.

– Этого я не могу обещать. Вы опоздали ровно на неделю. В воздушном бою погиб человек, который мог достать аэроплан. Но я изготовлю фальшивые документы, по которым вам, возможно, предоставят место в аэроплане. На аэродром в Рамбуйе с фальшивкой лучше прибыть ночью, когда французы по телефону не сумеют убедиться в Генштабе, что вы – это не вы. Приходите, сударь, завтра в это же время, я, думаю, смогу для вас изготовить фальшивые документы.

Соколов внушительно сказал:

– Сделайте, Мерсье, документы тщательней. И вот, перешлите для Прохора пакетец.

Прохор – это был агентурный псевдоним Батюшева. Соколов отправил ему шифрованную докладную записку. В ней он извещал о своем проникновении в германскую разведку и о важном задании, которое от нее получил.

Часы почти в разных уголках мастерской и не одновременно начали отбивать время – три пополудни.

Теперь путь гения сыска лежал к агенту германскому.

Череп Черного Жака

Соколов отправился на Монмартрский холм. На самом верху, прицепившись к краю крутого обрыва, расположилось знаменитое кабаре с громадной вывеской «Проворный кролик». Сюда собирались пьяницы, курильщики табака, кокаинисты и прочая шваль. Кабаре почему-то считалось знаменитым прибежищем непризнанных поэтов и художников.

В дверях Соколов столкнулся с пузатым господином, обладателем лохматой, похожей на веник бороды, веселыми нетрезвыми глазками и широким, проломленным носом. На большой круглой голове сидела немыслимая фетровая шляпа, какие носили волжские бурлаки и Сухаревские типы. Грудь обтягивала замызганная вязаная фуфайка времен Наполеона Бонапарта, а еще на господине болтались бесподобные бархатные штаны фиолетового цвета.

Соколов по описанию узнал того, кто ему был нужен – германского агента, француза по национальности Антуана. Гений сыска произнес пароль:

– Вы не скажете, как найти местного сторожа?

Пузатый удивленно вытаращил глаза, обдал Соколова винными парами.

– Тут есть несколько сторожей. Какого вам, месье, надо?

– Его зовут Антуан. Я привез ему известия с фронта от его двоюродного брата Шарля.

Обладатель бархатных штанов бросился на Соколова с распростертыми объятиями. Заорал:

– Какое счастье, наконец-то вы тут, мой друг! А я уж боялся, что вас где-нибудь на границе загребли, – сделал жест, – и вздернули. О-хо-хо! – Спохватился. – Я от радости забыл пароль сказать. – Завел глаза вверх, вспоминая. – Значит, «Шарль – это золотой человек и большой любимец дам». – Раззявил розовую щель щербатого рта, заорал: – Ну, дружище, я ничего не перепутал? Все верно сказал?

Соколов кивнул:

– Так!

Антуан снял шляпу, нетрезво шатаясь, помахал ею в воздухе, сообщил:

– Я и есть Антуан. Наконец-то, мой друг, вы появились. Мне резидент говорил, что вы привезете деньги. – Уставился на гостя по-детски наивными глазами. – Неужели привезли? Вот это прекрасно! Тогда – угощаю. Пройдем ко мне, пропустим бутылочку-другую и обсудим наши дела. – Заговорщицки подмигнул: – Нам ведь есть о чем поболтать, не так ли?

Соколов был неприятно удивлен столь странным поведением секретного агента, но все, видимо, объяснялось его французским характером, которому свойственна эмоциональная возбудимость.

Они нырнули в узкую низкую дверь и оказались в помещении, освещенном весенним солнцем, бившим в широкие цветные витражи. Большой буфет за толстым, с красивыми гранями стеклом был уставлен бутылками с яркими этикетками, фужерами и рюмками всех калибров. Стены были увешаны живописью и акварелями Тирэ-Бунье, Мартена, Пикассо, Бенара и других.

В дальнем углу топилась громадная печь, украшенная изразцами, на которых были изображены ужасные хвостатые демоны и несчастные голые грешники. В печь был вделан настоящий череп, с выбитыми, видимо при жизни, передними зубами – верхними и нижними.

– Это – Черный Жак. – Антуан ткнул грязным пальцем в желтую лобную кость и весело продолжал: – В начале прошлого века этот парнишка зарезал, хе-хе, десятка три старух. Он отсекал бабкам головы и вываривал их в котле. Из полученного отвара делал с чесноком и перцем холодец и запивал вином. – Хлопнул Соколова по плечу, зашелся в смехе. – Э-хе-хе-хе! Мой друг, скажите-ка, из чего этот славный выдумщик устраивал себе чаши для вина?

Соколов сухо отвечал:

– Не могу знать.

– А я знаю. – Антуан снова зашелся в хриплом хохоте, сплюнул на пол и словно нечто самое забавное сообщил: – Он отдирал верхнюю часть черепа, э-хе-хе-хе! – Протянул руку к Соколову. – Давай покажу, это вот тут. Каков сукин сын, а! Ведь это придумать надо. Из черепа он пил дорогие вина сам и угощал своих подружек, шлюх с блошиного рынка. Вот такой дегустатор!

Но пришел печальный дождливый день, и славного парня Черного Жака притащили на помост, дали испить чарку. После этого Жак положил голову на гильотину, и – чик! – в голосе рассказчика послышались слезы, – голова замечательного разбойника скатилась в корзину. Тогдашний хозяин «Кабаре убийц» (так некогда назывался наш «Кролик»!) купил у палача голову Жака, приказал ее выварить и потом навечно поместил сюда череп самого разбойника. – И Антуан щелкнул пальцем по лбу Жака. – Ну, друг, давай гулять, – сделал широкий жест рукой, зачем-то низко присел и едва не грохнулся на пол.

На длинной скамье, стоявшей у деревянного стола, в самых живописных позах развалились с десяток странных, обросших волосом молодых людей с румяными от пьянства лицами, в бархатных куртках, в беретах. У некоторых из них на коленях сидели девицы, с которыми они целовались. Личности были изрядно пьяны, курили вонючие папиросы, говорили одновременно, стараясь перекричать друг друга. Кто-то горланил студенческую песню.

Появись в этом вертепе Соколов голым, то и тогда никто не обратил бы на него внимания. Соколов подумал: «Париж этим любопытен, что тут никто не обращает друг на друга внимания».

Антуан с презрительной улыбкой произнес:

– Этих оборванцев надо бы на войну отправить, сразу бы поумнели! Идем ко мне. – Он взял с полки бутылку какого-то вина, крикнул буфетчику: – Ив, запиши! Сегодня расплачусь с тобой. Сегодня я стану богачом, всех угощу, – и увлек Соколова в маленькую каморку, в которой стояла узкая койка, похожая на походную солдатскую кровать, этажерка, а в стене было прорезано крошечное оконное отверстие.

Соколов, упираясь головой в потолок, оглянулся, ища место, на которое можно было бы опуститься.

Антуан поймал этот взгляд и сказал:

– Садись на кровать, стул сюда не помещается. Меньше моей каморки бывает лишь гроб, зато тут, как в могиле, – тишина и покой.

Он разлил по бокалам красное божеле, медленно, с наслаждением выпил, вопросительно глядя на гостя.

– Говори, друг, зачем тебя ко мне занесло?

– Слушай, Антуан, внимательней, дело серьезное…

Лицо Антуана тут же переменилось, он словно протрезвел, слушал сосредоточенно, согласно кивая головой. Иногда подавал реплики, вполне толковые. Наконец, почесал в ухе и спросил:

– Когда все это надо – и фото, и авто?

– Дорог каждый миг.

– С авто проблем не будет. А вот фото этой Маргариты Лорен… – Почесал кадык. (Соколов заметил, что германский агент все время чего-нибудь чешет.) – Пожалуй, и это не проблема…

– Интересно, как ты хочешь достать ее фото?

– Самый легкий способ – влезть в квартиру, когда в ней никого не будет, взять и фото, и все, что захочется.

– Нет, надо попробовать для начала более легкий способ. – И Соколов подсказал, что надо делать.

Антуан согласился:

– Что ж, пусть будет по-вашему. Займусь сегодня же.

– Когда я получу необходимое?

Антуан, накручивая на палец длинный ус, задумчиво смотрел на Соколова:

– Деньги где?

– Золотые монеты подойдут?

– Еще как – полетят! Сейчас это лучшее, что бывает: бумажки – тьфу! – им никто не верит, боятся: вдруг опять немцы попрут, а? Говорят, Россия вот-вот с ними пойдет на мировую, изменит Франции. Не слыхали? Тогда Антанте – пф-ф! – И он издал непристойный звук.

Соколов вынул из кармана кожаный мешочек, отсчитал из него пять червонцев.

– Остальное – когда дело сделаешь.

Антуан с вожделением глядел на золото. Он подбросил на ладони несколько монет, прислушался, сладко улыбнулся:

– Звон золотых монет делает людей счастливыми. Расписку писать?

– Не надо.

– Ну все, бегу дело делать.

– Антуан, здесь встречаться нам удобно?

Тот уверенно тряхнул маслянистыми волосами:

– Еще б, куда безопасней, чем во французской контрразведке или у вас в роскошном отеле. Однако удобней возле Оперы. Завтра ровно в шесть вечера, там в это время густая толпа. Проходите, не останавливаясь, мимо фонаря, который слева, ближе к улице Обер, напротив автобусной остановки. Я прослежу, нет ли за вами хвоста, и догоню. Только идите спокойно, не оглядывайтесь.

Соколов усмехнулся, подумав: «Учи батьку детей делать!» – но ничего не ответил.

Он снова миновал дымный и еще более забитый пьяницами и наркоманами зал и направился к себе в фешенебельной отель «Континенталь», что на правом берегу Сены.