Поздний ужин в дебрях смоленских лесов затянулся. Гений сыска посмотрел на Евсея:
– Вы с Каляевым были хорошо знакомы?
– С Иваном Платоновичем я был дружен. – В голосе Евсея вновь зазвучали нотки гордости. Заговорив о печально знаменитом террористе, этот человек аж весь преобразился, а речь стала возвышенной. Он как по писаному произносил давно вызубренные и ничего не означавшие фразы. – Это был святой человек, который ради счастья других людей положил себя на жертвенник революции и сгорел на нем…
Соколов вставил:
– Сгорел вонючим жупелом!
Евсей строго погрозил пальцем:
– Попр-рошу про этого святого человека плохих слов не произносить!
Соколову не хотелось дебатов, ему хотелось спать, но он с грустью взглянул на спорщика и с иронией спросил:
– Кого этот «святой» сделал счастливей? Убитого? Или вдову с детьми? Освободившееся место занял Джунковский, которого боготворит народ, а революционеры его ненавидят сильнее, чем Сергея Александровича.
– Есть закон: чем личность полезней для монархистской России, тем она отвратительней силам прогрессивным. Наглядный пример – Столыпин, цементировавший фундамент самодержавного строя. Так что дело вовсе не в личностях, дело в принципе.
Соколов улыбнулся:
– Я давно заметил: если человеку нечего сказать конкретно, он тут же начинает говорить о «принципах». Дурными делами нельзя достигнуть добрых целей.
Евсей зелеными точками злых глаз уставился на Соколова:
– Скажите, почему вы рядовой солдат? Я ведь вижу, что вы человек образованный.
Соколов спокойно отвечал:
– Я ударил военного чиновника.
Евсей иронично покачал головой:
– Ах, ударили! Значит, он унижал ваше достоинство или еще какую-нибудь гадость делал. А вам, любезный, надо было не ударить – убить его.
– Зачем, чтобы меня расстреляли?
– Вот-вот, за свою шкуру дрожите! – Евсей злорадно потер ладони. – А Иван Платонович не задумываясь снес бы башку вашему военному. И тогда другие подобные «чиновники» всех званий задумались бы, прежде чем унижать в других человеческое достоинство.
– Однако, находясь в тюрьме, ваш любимец Каляев раскаялся в своем преступлении.
– Может, и была минутная слабость, но перед лицом насильственной смерти она простительна.
– Настоящий пример христианской доброты показала великая княгиня Елизавета Федоровна, вдова убитого. Она пришла к убийце в камеру с прощением и передала иконку…
Евсей бросил кусок мяса под стол – дворняге – и злобно перебил:
– Да, Каляев унижался, целуя у этой женщины руку. Это отвратительно, тьфу! – Он смачно плюнул на пол, растер ногой, обутой в валенок. – И еще стихи написал: «От траура веяло скорбью могил, / В слезах ее чудилась рана, / И я не отринул ее – пощадил…» Это всего лишь минутная слабость железного человека.
– А вы полагаете, что «железный человек» лучше человека, преисполненного доброты и сострадания?
– Конечно! Доброта – предрассудок, я ее презираю. Но все равно каждый год четвертого февраля отмечаю тризну – очередную годовщину кровавого преступления самодержавия, повесившего в Шлиссельбургской крепости этого героя.
Евсей хотел налить водки Соколову, но тот пресек этот порыв:
– Хватит! Рано утром нам отправляться в поход – преследовать дезертиров, которые разбежались по проселочным дорогам.
Евсей встрепенулся:
– Вот видите, люди не хотят убивать себе подобных, а вы, считающий себя образованным человеком, жаждете их поймать и принудить к убийству, пусть и на войне.
Соколов спокойно возражал:
– Я воин, я выполняю свой долг. Вы рассуждаете как большевики, которые разлагают армию, занимаются вредительством в тылу. Но они за свою деятельность деньги от германцев получают.
Евсей живо начал возражать:
– Россия погрязла в мещанском довольстве, ее надо всколыхнуть…
Соколов поморщился:
– Я сейчас не в том расположении духа, чтобы спорить. Лучше скажите, где можно купить пару лошадей.
– Вам ведь надо в полном комплекте – с санями и упряжью?
– Так точно!
В этот момент подал голос несколько пришедший в себя Факторович. Он потребовал:
– Рассолу, жажду!
Не скрывая презрения, Евсей протянул ему деревянный ковшик. Факторович с наслаждением осушил его и, запинаясь, спросил:
– Вы, друзья, ик, об чем рассуждаете, об лошадях? Не отказывайтесь, я все слыхал. Анекдот хотите про лошадей? На улице встретились две гимназистки. Начали, как водится, шушукаться об своих любовных приключениях. А рядом на мостовой стоит тележка, в нее мерин – ик! – впряжен. И что вы думаете? Этот подлец мерин захотел справить естественную надобность и выкатил плоть. Гимназистка ахнула, покраснела: «Посмотри, это наглое животное подслушивает наши разговоры!» Ха-ха! – И рассказчик вновь захрапел.
Евсей внимательно и долго глядел на Соколова, явно что-то обдумывая.
– Вы сказали, что вам надо двух хороших лошадей?
– Именно так!
– А у вас денег-то хватит? Нынче лошади в цене: одних на фронт забрали, других к весне берегут – для крестьянской необходимости.
– Деньги есть, нам казенные в достатке выдали!
Евсей как-то странно засуетился, в волнении поднялся с лавки, походил, опять сел. Жуткая мысль черным ураганом пронеслась в его голове. Решение он принял мгновенно и сразу все расчел. Он закивал давно не стриженной, свалявшейся шевелюрой.
– Для душевного человека найду двух хороших животных, с ветерком понесут. И пошевни легкие отдам. – Подозрительно прищурился. – А денег хватит?
– Еще останется!
– Это хорошо, хорошо… Ну, теперь – спать!
Для начала следовало положить гостей порознь – так для задуманного удобней. Он взял за плечи Факторовича:
– Ну, служивый, ползи на кухню! Давай, давай, помогу… Вот так! Ложись между печкой и стеной, ногами туда, голову сюда, наружу, – чтоб течение воздуха было. Молодец, будешь спать крепко! И долго. Тут кашей пахнет, а жиды вкусно поесть уважают! Этого, коротенького, в сени – там прохлада для упившегося полезная. Ишь нажрался, словно свинья, лыка не вяжет. Сюда, сюда, не стукнете его макушкой, а то проснется, черт с хреном. Эх-хе-хе, солдат спит, служба бежит. Вам, господин разжалованный, – иронично поклонился Соколову, – самое удобное место уступаю – вот тут в горнице, на кровати возле стола, под окошком. Ноги у вас продолговатые, табуреточку под них, вот так-то, и туловищу простор замечательный. Позвольте налить еще, отходную, для крепости сна, а то вас совершенно выпивка не берет, даже удивительно…