Плоды воспитания

Каждая эпоха рождает свои заблуждения. С отменой крепостного права на Руси размножились в большом количестве типы, которые, во-первых, глубоко презирали свой народ, а во-вторых, ставили своей целью сделать этот презираемый ими народ «свободным и счастливым».

Если родители ненавидят своего ребенка, то из такого дитя может вырасти достойный человек лишь вопреки усилиям этих самых родителей. Но гораздо чаще вырастают циничные негодяи, способные на самые гнусные преступления.

Евсей Рытов родился в Смоленске и стал типичным порождением своей эпохи. Его отец был довольно образованным человеком. В свое время он закончил три курса юридического факультета в Петербурге, но учеба ему наскучила, и он стал в качестве посредника торговать мукой.

У него были свои принципы: он никогда не обвешивал, не обманывал, всегда рассчитывался правильно и вовремя. В купеческой среде это вызывало уважение, но не сделало Рытова-старшего ни богаче, ни счастливей.

В семье отец был страшным деспотом. Жена и трое детей не только не могли в его присутствии заявить свое мнение, они не имели права иметь это мнение. Случалось, отец начинал заниматься с детьми-гимназистами, и наперед было известно: спустя несколько минут отец будет орать на непонятливого ребенка, а закончится урок побоями. Причем отец бил детей свирепо, кулаками, норовя заехать больней. И это лишь потому, что сам был учителем плохим, не умел толково объяснять, а вопросы детей воспринимал как личную обиду.

Отец, видя, что Евсей не желает учиться, забрал его из третьего класса гимназии и поставил в свою лавку – мальчиком на побегушках.

То ли это уродливое воспитание, то ли тяжелая наследственность (а вероятней, и то и другое) годам к восемнадцати воспитали из Евсея человека безжалостного, ненавидевшего всех: богатых – за богатство, бедных – за неумение работать и жить.

Именно из таких типов, как Евсей, нередко выходили те, кого называли «революционерами». И подобно им, Евсей горел желанием перестроить этот ненавистный для него мир. Каким образом? Этого он не знал, но что переделывать мир надо путем насильственным – это для него было ясно, потому что подавляющее число людей были довольны тем порядком вещей, который сложился веками и который для них был добрым и уютным домом.

(Не зря на сходках партийные типы горланили свой гимн: «Весь мир насильно мы разрушим…» И только после захвата большевиками власти изменили одно слово: «мир насилья…».)

Евсею надоела жестокость отца, а еще больше хотелось перемены обстановки.

Однажды осенью девятьсот третьего года, похитив из домашней кассы несколько сотен рублей, Евсей от отца бежал. Вначале он оказался в Москве, затем прибыл в столицу – Петербург. Что он делал в этих городах, с кем встречался, осталось неизвестным. Но когда Каляева арестовали, начали следствие и допросы многих эсеров, не успевших сбежать на европейские курорты, то тут и всплыло имя Евсея. Выяснилось, что еще в декабре третьего года он два раза и еще один раз в четвертом году по договоренности с членами партии эсеров перевозил взрывчатку. При обыске квартиры эсеровского казначея, среди прочих бумаг, обнаружили расписки Евсея: за каждый вояж он получал деньги – от двухсот до пятисот рублей, всего одну тысячу двадцать пять рублей.

Когда Евсея арестовали, он никого не назвал. Был суд, вызвавший большой интерес. Сам Евсей никогда не участвовал ни в террористических актах, ни в грабежах, которые подрывные элементы называли элегантно «экспроприациями». Адвокат предсказывал: «Думаю, дело ограничится поселением».

Но на суде, красуясь перед публикой и товарищами по партии, большинство из которых он впервые увидал лишь на процессе, Евсей повел себя нагло. На вопрос председательствующего: «Вы понимали, что эта взрывчатка предназначалась для уничтожения людей?» – Евсей с отцовским прямодушием отвечал: «И что из этого? Я не считаю убийство ни преступлением, ни пороком. На свете живут сотни миллионов совершенно бесполезных людей, и если одним или двумя миллионами станет меньше, то человечество этой потери даже не заметит. И потом, люди – это такая жадная и нечистоплотная мерзость, что их следует уничтожать, как тифозных бактерий».

В таком тоне Евсей отвечал на все вопросы, и председательствующему пришлось несколько раз прерывать человеконенавистнические разглагольствования эсера. Эти циничные высказывания вызвали у присутствовавших столбняк. Подобные откровения повлияли на приговор суда. Евсею пришлось на шесть лет отправиться этапом в рудники Акатуя на каторжные работы – наказание мягкое по советским нормам, а по тем временам – небывало суровое.

Карьера доносчика

На каторге он познал ужас тяжкого принудительного и совершенно бесцельного труда. Для себя он решил: надо стать сотрудником охранки. Некий Фельдман готовил побег, ему помогали друзья с воли. Об этих приготовлениях узнал Евсей. Без размышлений и сомнений он сообщил полицейскому начальству о готовящемся побеге, о его времени и способе.

Полиция устроила в названный день засаду. Когда Фельдман уже, как ему казалось, улизнул из Нерчинска, его самого и двоих помощников поймали, жестоко избили и отправили во Владимирский централ, откуда никто не бегал.

Евсей получил от полиции сто рублей наличными, а спустя полтора месяца занял тихое и даже приятное место библиотекаря. Каторжным друзьям он объяснил перемену в своей жизни просто, как научил его полицейский начальник: дескать, дал взятку кому надо.

Этому поверили. В те глухие времена взятки брали все, кому их предлагали. К тому же революционная репутация Евсея была высокой, товарищи ему верили.

Так началась карьера доносчика.

Евсей, словно хищник на охоте, был предельно осторожен. Он знал, что в заключении, где каждый человек на виду, почти всегда имена предателей становятся известны. Далеко не все, что знал, докладывал начальству.

И это помогло сохранить в тайне от партийных друзей свою доносительскую деятельность.

За примерное поведение летом 1910 года каторгу заменили поселением в славном городке Киренске, что на берегу реки Лены. Отправили туда Евсея не случайно, ибо там была уготована встреча с легендарной и весьма тронутой рассудком Брешко-Брешковской. Молодой человек седовласой бабушке очень понравился. Она часами читала ему, как она выражалась, «проповеди», которыми поддерживала в нем революционный дух. Понятно, что Евсей сообщал охранке суть этих подстрекательских бесед.

Срок заключения подошел к концу. Евсей был отблагодарен: за усердие от охранки ему отвалили двести рублей (большие деньги) – «на первое обзаведение». И рекомендовали ехать в Петербург. Несгибаемая Брешко-Брешковская выдавила из глаза революционную слезу, а затем передала Евсею «секретнейшее послание» Виктору Чернову – лидеру партии эсеров, которое собственноручно зашила освобождающемуся в подкладку пальто. В письме сообщались имена и адреса богатых людей, которые ради уважения к Брешко-Брешковской готовы были жертвовать большие деньги на «святое дело революции».

Содержание письма, понятно, охранке тут же стало известно. По адресам пошли агенты охранки, собрали революционную дань и передали ее в казну. Жертвователи были взяты на полицейский учет.

И вот Евсей оказался на хладных финских берегах. Тут произошла встреча Евсея с сотрудником охранки. Случилось это на конспиративной квартире, что на Николаевской, возле Литературно-артистического общества.

Беседа была задушевной и длилась почти три часа. Выпили бутылку «Сливовой» и разработали детальный план. По этому плану Евсей должен был топать с письмом Брешко-Брешковской к Чернову и внедриться в ряды партии эсеров. Можно представить физиономии жертвователей, когда к ним явились за деньгами вторично, но скандала, насколько известно, не произошло.

Виктор Чернов, этот породистый барин-красавец с коротко подстриженной бородкой, привлек Евсея к активной партийной работе. Через своих людей в полиции за некоторую мзду Чернов добился разрешения мещанину Рытову жить в Петербурге под гласным надзором. И не ведал главный эсер, что это разрешение санкционировала сама охранка.

Чернов приказал Евсею:

– Поручаю, дорогой товарищ, архиважное дело – организацию доставки нелегальной литературы и взрывчатки через Вильну.

Евсей горячо принялся за дело. Первые опыты, с позволения охранки, удались блестяще: и подрывная литература, и подрывной динамит пошли с западной границы во внутренние губернии с потрясающей регулярностью.

Чернов на партийном совещании назвал Евсея «замечательным сыном русской революции» и приказал:

– Выдать из партийной кассы вознаграждение – триста рублей.

Охранка, со своей стороны, тоже не пожелала показывать свою скаредность и единовременно передала замечательному провокатору четыреста двадцать пять рублей.