Покуситель

Еще минут тридцать ходьбы по шпалам, и вдруг все услыхали вой.

Факторович застонал:

– Вы это слышите? Мне страшно! Опять волки… Соколов поднял руку:

– Тихо!

Вой донесся еще явственней – откуда-то слева, совсем рядом.

Соколов улыбнулся:

– Факторович, ужин для зверушек пока отменяется. Вы временно будете жить.

– Что такое? Почему временно?

– Хорошо, живите вечно, я буду радоваться за вас, вечный Факторович. Но сейчас вы слышите вой собаки. Значит, рядом жилье, горячий самовар и, надеюсь, даже рюмка водки.

Бочкарев повел носом:

– Э, дымком попахивает! Хороший дух. Глядите, друзья, впереди переезд, а слева добрая избушка…

Соколов в тени высоченных сосен разглядел небольшой домик.

– Вот и наш дворец! Свет горит, дым из трубы идет, знать, хозяин гостей очень ждет.

Он подошел к окну, громко постучал по раме. Почти тут же из дома послышался испуганный голос:

– Кого тут носит?

– Открыть, быстро! Военный патруль, проверка.

– Сей миг… – Послышался звук откинутого крючка, дверь чуть приоткрылась, и наружу высунулась борода. – Кто такие? Чего хотите?

Соколов отодвинул мужичка, властно крикнул товарищам:

– Проходите! Дед, дай веник патрулю, пусть снег с себя смахнут. И засвети лампу.

Хозяин воспламенил фитиль керосиновой лампы-линейки, затем протянул Бочкареву веник:

– На крыльце, на крыльце, говорю, снег с себя трясите…

Рядом, весело махая хвостом, крутилась дворняга.

При свете лампы «дед» оказался худощавым мужиком лет тридцати с густыми рыжими волосами, подстриженными под скобку, с торчавшей вперед остренькой бородкой, с бегающими карими глазками, подозрительно выглядывавшими из-под жидких светлых бровей, сросшихся на переносице. На нем было замусоленное исподнее белье с завязками на кальсонах.

Изба была просторная, перегороженная на три части, но какая-то мрачная, неухоженная. Нехитрые вещи и мужицкая одежда валялись где придется. Воздух стоял тяжелый, непроветриваемый, пахло квашеной капустой, тулупом и печкой. И резким контрастом всей неприглядной обстановки была высокая этажерка, заваленная книгами. Возле дверей висел телефонный аппарат.

Хозяин недовольно пробурчал:

– Вы какой такой патруль? В наших диких местах, кроме зверья, никого не водится.

Соколов произнес:

– Ищем беглых солдат, с поезда нынче сбежали.

Хозяин удивился:

– Надо же! И много убежало?

– Почти целый эшелон.

Хозяин удивился еще больше:

– Уже эшелонами бегают! Это в знак протеста против самодержавного строя. Ко мне беглые не заходили. Может, к стрелочнику Сереге Разумову, в четырех верстах отсюда. Шли бы лучше туда, может, и поймаете, кого надо. У него просторней, там и телеграфист сидит, а у меня лишь телефон.

Соколов полюбопытствовал:

– А зачем тут телефон нужен?

– А как же! Прогресс, без этого нынче никак. Положим, обнаружил я дефект рельсы. Что делать, куда бросаться? К телефону! Сообщил начальнику дистанции, те меры незамедлительно примут. А как иначе? А тут – пустыня, леса кругом, из дома не выйдешь: волки задавят. Развелось их нынче – пропасть. К дому не только по ночам – днем притаскиваются. А вы издалека идете? Прямо удивительно, как же вы прошли.

Соколов подозрительно прищурился:

– «Что» да «почему»! Хозяин, а ты, часом, не шпион?

Тот надул губы:

– Что такое себе позволяете! Какой я шпион?

– А зачем военную тайну выпытываешь? – Оглянулся на Бочкарева: – Проверь паспорт.

Бочкарев успел снять с себя шинель, зацепил ее на гвоздь в прихожей. Дружелюбно посмотрел на хозяина:

– Милок, удостоверь свою личность.

Хозяин засопел, полез за висевшую на стене картину, на которой была изображена дебелая девица, лишенная покровов и забравшаяся верхом на белого лебедя. Лебедь, как и положено водоплавающему, скользил по пруду, оставляя за собой тщательно выписанную дрожащую зеленую волну. Мужик вытянул тряпицу, сдул с нее пыль, развернул и предъявил паспортную книжку.

Бочкарев бойко, по-уставному прочитал:

– «Паспортная книжка, бессрочная. Выдана канцелярией Смоленского отделения железной дороги 1913 года, января месяца 21 дня Рытову Евсею Мартыновичу. Звание: мещанин, служит в должности обходчика, прикомандирован к Брест-Литовской железной дороге. Возраст: 37 лет от роду. Вероисповедание: православное…» Ну, дальше тут место постоянного проживания, состоит ли в браке – холостой, отношение к отбыванию воинской повинности – льгота второго разряда. Печати и подписи – все на месте.

Соколов вопросительно поднял бровь:

– Слушай, Евсей, почему тебе выдали паспортную книжку, а не паспорт?

Евсей досадливо поморщился, свел брови:

– Не все ли равно?

– Разница большая! В Уставе о паспортах девятьсот третьего года в примечании к статье сорок шесть записано… – Соколов на мгновение замолк, вспоминая это самое примечание, и вдруг как по писаному произнес: «Бессрочные паспортные книжки выдаются: 1) призреваемым в богадельнях; 2) отставным нижним чинам, получающим из казны денежное пособие; 3) женам и вдовам сих нижних чинов». Может, ты отставной нижний чин?

Евсей злобно прищурился:

– Может, и нижний чин.

Соколов улыбнулся.

– Но я не назвал последний, четвертый пункт: горнозаводским людям… Зачем гадать, когда сейчас мы узнаем. – Взглянул на Бочкарева: – Почему пропустил графу номер восемь: «Документы, на основании которых выдана паспортная книжка»?

Бочкарев недоуменно стал перелистывать пухлый документ. Воскликнул:

– Виноват, здесь страницы слиплись. Так-с, эге, читаю: «Выдана на основании справки об отбытии шестилетних каторжных работ на Акатуйских горных рудниках».

Соколов протянул:

– Во-от оно что! И за какие заслуги тебя укатали на Акатуй?

Евсей с неожиданной гордостью воскликнул:

– Вместе с Каляевым готовил покушение на великого князя Сергея Александровича, но участие в убийстве не принимал.

– Что же так? – усмехнулся Соколов.

– Подхватил воспаление легких и провалялся в больнице для железнодорожных рабочих, что за Калужской заставой. – Вдруг Евсей окрысился: – А какое, товарищи солдаты, вам дело до моей славной биографии? Вы кого-то ищите и ищите себе на здоровье.

Бочкарев спросил:

– Аполлинарий Николаевич, прикажете вернуть паспортную книжку?

– Верни! – милостиво разрешил Соколов. – Ты, Евсей, на нас не сердись. Считай, что у нас такая служба, а ты человек подозрительный. Теперь бы следовало осмотреть избу и конюшню: не прячется какой дезертир или другой злоумышленник? Должен понимать: война, шпионы, беглые люди. Ну да ладно, мы тебе поверили на слово… Евсей, накорми и напои нас, мы люди дорожные.

Евсей, склонный к быстрым переменам в настроении, начал скрести в затылке:

– Прямо и не знаю, что на стол ставить, подвелся нынче… Хлеба осталась коврижка, хотите?

Соколов достал портмоне, высыпал себе на ладонь несколько золотых монет, выбрал пятирублевку, кинул хозяину:

– Скупость – грех! Держи, Евсей. На эти деньги можно пир закатить, накорми троих защитников отечества.

Евсей с жадностью впился взором в рыжие монеты, облизал враз ставшими сухими губы и вдруг, что-то решив, расцвел, преобразился, стал воплощенной любезностью.

– Единый миг, господа военные! По случаю такой встречи и оказания помоществования доблестным воинам, поскольку следует… Что тут у меня в погребке завалялось?

Убежал на кухню. Скоро вернулся с куском сала, квашеной капустой в деревянной миске и солеными огурцами. Растянул в улыбке рот.

– Ши с кислой капусткой и картошку на плиту поставил, пару полешек брошу – быстро подогреется. – Хлопнул себя ладонью по лбу. – Ах, паразит я окаянный, дело-то главное забыл.

Вернулся на кухню, вынес две бутылки водки.

– Отдыхайте, господа защитники наши… Вот вам стаканчики, ложечки.

– Разливай, Семен! – приказал Соколов. – Ты, Евсей, с нами примешь?

Евсей зажмурился, манерно вздохнул:

– Коли на то ваша воля будет… Можно половину стакашки успокоить. – Рассмеялся.

Выпили за государя-батюшку.

Факторович сразу захмелел, сделался еще более разговорчивым. Рукой, в которой держал кусок сала, толкнул в локоть Соколова:

– Аполлинарий Николаевич, хотите анекдот? Его мне Рива рассказала, когда к ее родственникам в Вильну ездили. Значит, бедный старый еврей из мелкой семьи отхватил-таки себе богатую невесту. Приятели стали спрашивать еврея: «Почему тебе, Абрам, повезло? Может, она старая?» – «Молодая, восемнадцать лет ей». – «Некрасивая?» – «Красавица!» – «Больная, кривобокая?» – «Здоровьем пышет!» – «Ну так в чем же дело?» – «Пхе, самый пустяк – она чуточку беременная!»

Бочкарев и сам Факторович громко хохотали. Евсей заботливо подливал всем водки. Выпили еще раз. Вдруг Бочкарев проявил знания русской драматургии. Он весело посмотрел на Соколова:

– Аполлинарий Николаевич, вы знаете, что женщина как бы носит в себе названия трех пьес Островского.

– Каких?

– «Лес», «Где тонко, там и рвется», «Доходное место».

Соколов улыбнулся, двое других, изрядно осоловевших, ничего не поняли.