Заячий крик

Бочкарев бросился между спорщиками. Он желал отвлечь от скандала, произнес:

– Смоленск скоро. Бывали в нем? Большой город, старинный…

Шатуновский добавил:

– Смоленск – древнейший русский город, лет на триста старше Москвы. Успенский собор – красавец, на высокой горе стоит. Подымешься – дух замрет, весь город лежит перед тобой как на ладони.

Факторович печально качнул курчавой головой.

– То, что говорите вы, как человек ученый, конечно, очень интересно. Но уверяю вам, этого никто понять не в состоянии. Вы видели, кто понимает, что такое триста лет? Я уже совсем не говорю об тысячу лет. Вы спросите меня: «Факторович, когда ты последний раз спал со своей Ривой?» И я вам отвечу: я спал в одной постели со своею Ривой каких-то несчастных три недели назад. И тогда даже не знал, что я самый счастливый человек на свете. – Глубоко вздохнул. – Зато теперь на моей душе полное впечатление, что это было триста лет назад. Или даже вовсе не было, просто все приснилось. Но самое нехорошее, что могут убить. Я читал в «Ниве», что у немцев очень большие пушки, называются «Берта». Эта «Берта», пусть ее разорвет, стреляет очень далеко – на пятнадцать верст. Вы только себе представьте: вы спокойно пьете чай, кругом тишина и никакого фронта.

И вот вам с неба на голову падает сюрприз – целый снаряд. Очень жаль, но вы даже не успеете ни о чем плохом подумать, как от вас останется одна мелкая крошка.

Проводник появился в проходе, громко крикнул:

– Стоянка в Смоленске два часа! На станции – кипяток, буфет, ресторан.

– Если в тупик не поставят! – предположил солдат с оспинами. – Коли повезет, так и неделю на путях погужу емся.

– Все лучше, чем в окопе гнить, – тряхнул головой Фрязев. Подмигнул Соколову: – Так, разжалованный? – Фрязев решил: надо тянуть время до прибытия в Смоленск, а там надо забраться в другой вагон, авось не ссадят.

Соколов, понимая, что скандал ему совершенно не нужен, сдерживал свою порывистую натуру и поэтому довольно миролюбиво, но твердо еще раз повторил:

– Верни солдату деньги! Ведь ты его обобрал.

Фрязев нагло ощерился:

– Дураков учить надо! – Показал Соколову фигу: – Вот тебе, а не деньги!

Соколов гневно раздул ноздри, тихо произнес:

– То-то со мной играть отказался, потому что твои шулерские приемы насквозь вижу.

– Перестаньте спорить! – волновался Бочкарев.

Фрязев совершенно окрысился:

– Чего привязался, телеграфный столб! Морду набью, узнаешь.

Соколов решил: «Малость поучить наглеца сам Бог велел!»

Он поднялся с дивана, выпрямился во весь рост. Бочкарев встал между спорщиками:

– Хватит, уймитесь!

Соколов потянулся к обидчику. Бочкарев уцепился за руку Соколова:

– Оставьте его, Аполлинарий Николаевич. Ну кто Факторовича заставлял? Он сам виноват…

Водка уже вовсю действовала на Фрязева. Ему хотелось драки. Он резво боднул Соколова головой в лицо – тюремный прием!

Соколов от гнева побледнел. Он забыл все мудрые наставления учителей из разведшколы. Опрокинув попавшегося на пути Бочкарева, рванул оконную раму вниз. Она с грохотом опустилась, в вагон ворвались клубы морозного воздуха. Богатырь схватил поперек талии Фотия и, к всеобщему ужасу, со страшной силой протолкнул в раскрытое окно.

Издав заячий крик, Фотий полетел в убегающую темноту ночи.

Все в ужасе замерли – такого еще никто не видел. Факторович выглянул в окно:

– По-ле-тел!

Финальная сцена произошла столь быстро, что свидетели расправы не сумели или не захотели вмешаться. Соколов как ни в чем не бывало оттеснил Бочкарева и закрыл окно:

– Дует, однако!

Бегство

Шатуновский с ужасом посмотрел на Соколова:

– Что же теперь будет, а?

Соколов с поразительным спокойствием отвечал:

– А что должно быть? Ничего не будет.

– Да вы его, поди, убили? С откоса головой, шутка ли…

Бочкарев сказал:

– Останется живой! Снега глубокие, да и поезд притормаживает…

Факторович, смертельно перепугавшийся, робко предположил:

– Если, страшно говорить, головой не об рельсу.

Солдат с оспинами деловито стал рассуждать:

– Нет, об рельсу кумполом не должен. Тут как раз однопутный разъезд, а вот, скажем, угодить в телеграфный столб – это, конечно, неприятно.

Шатуновский решительно поднялся:

– Господа, вы как знаете, но нужно телеграфно сообщить, чтобы несчастного подобрали. Если он даже остался живым после падения, то обязательно замерзнет. Это наш гражданский долг – сказать начальнику поезда, да-с!

И, гневно сверкнув на Соколова стеклышками золотого пенсне, решительно направился в сторону штабного вагона.

Бочкарев молчал, лишь меланхолично покусывал кончик уса. Факторович вздохнул:

– Карты до добра не доводят. Когда я посватался за свою Риву, она мне сказала: «Лейба, я тебя обожаю, но если будешь играть на бегах или в карты, я вернусь к своей маме». И вот вам результат!

Прапорщик Шлапак, появившийся по зову Шатуновского, покрутил головой.

– Допускаю, что унтер подлец отпетый. Но швырять в окна… это перебор. Придется, господин Соколов, вас арестовать, – и удалился по проходу, видимо за конвоем.

Паровоз, на переездах подавая короткие гудки, стремительно пожирал черноту пространства.

Соколов опустился на нижнюю лавку. Солдаты смотрели на него с удивлением и тайным восхищением. Все напряженно молчали, словно ждали от этого громадного солдата каких-то новых необычных действий.

Гений сыска решил взять стратегическую инициативу в свои руки. Он стремительно поднялся, потуже затянул на шинели широкий кожаный пояс, набросил на себя вещевой мешок.

Бочкарев внимательно следил за новым другом.

Тем временем Соколов, снарядившись, протянул ему руку.

– Семен, будь здоров! Ты хороший человек, и Бог тебе пошлет счастья. – После этого краткого, но выразительного прощания Соколов двинулся к дверям.

Гений сыска оказался в тамбуре, набитом солдатами, курившими «козьи ножки» и дешевые папиросы. В этот момент за спиной он услыхал тяжелое сопение. Оглянулся, увидал, что это Бочкарев. Соколов поинтересовался:

– Чего тебе?

– Останьтесь!

– Забыл тебя спросить!

Бочкарев весело отвечал:

– Тогда куда ниточка, туда иголочка.

– Не дури, – сурово насупил брови сыщик, какой-то железякой пытаясь открыть дверной замок. – Вернись в вагон.

Гений сыска нажал на ручку, в тамбур ворвался резвый, веселый ветер. Соколов выглянул наружу. Поезд шел по однопутке. Впереди на горизонте слабо светили огни большого города. Мимо, выделяясь на снежном фоне, быстро мелькали телеграфные столбы. Беглец спустился двумя ступеньками ниже.

Выждав нужное мгновение, Соколов прыгнул в черную пустоту. Жестко ударился о снежный наст, закрутился, заскользил вниз.

И тут же, не разбирая полета и рискуя проломить себе череп, за ним сиганул Бочкарев.

В ту ночь гения сыска ждали совершенно кошмарные приключения. Знай о них, он, наверное, предпочел бы остаться в теплом вагоне.