Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Еще Лев Толстой сказал: нельзя жить ради самого себя, ради своего блага – и существование потеряет смысл, и блага не достигнешь. У всякого из нас есть цель великая – Россия, ее величие. Давайте каждый на своем месте укреплять ее славу и могущество, тогда цель жизни вполне осуществится.
Людвиг Чаплинский
«Факт – фундамент истории» – с этой истиной спорить не приходится. На один грустный и трогательный факт мы натолкнулись, перелистывая дореволюционные выпуски журналов и газет. В начале января 1917 года появился некролог: богатырская фигура атлета, вокруг нее траурная рамка и символический крест, обозначающий в старых изданиях – «скончался». Под крестом надпись: «Погибший на поле брани Л. А. Чаплинский». И далее текст, автор которого И. В. Лебедев:
«Героическую смерть за Россию принял Людвиг Адамович Чаплинский. Это был пламенный, убежденный спортсмен. Один из чистейших людей в нашей атлетике…
Нельзя не признать его громадного значения в жизни русского спорта. Чаплинский всколыхнул атлетов и спаял их в одну громадную семью.
Мало того, он высоко поднял и за границей знамя русского спорта, заставив наших западных коллег считаться с тем, что скажет спортивная Россия. А это было не так легко. И удалось это Чаплинскому только благодаря его пламенному энтузиазму и железной воле.
О том, что Чаплинский был прекрасным атлетом, – говорить не приходится. Но еще дороже его рекордов способность зажигать окружающих бесконечной любовью к спорту, к атлетике.
Он был красив всем – лицом, фигурой, душой. Такой же красивой и благородной стала его смерть – на поле брани, под русскими знаменами. Он был славен при жизни, слава осияла и его героическую гибель.
Вечная память гордости русского спорта – Людвигу Чаплинскому!»
Людвиг Чаплинский – обрусевший поляк, сын польских повстанцев, переселенных со своей родины в Красноярск еще в 1860-х годах. Сведения о нем скудны, а жизнь этого воистину удивительного человека оказалась трагически коротка.
Он принадлежал к тем натурам, которые предпочитают отдавать себя людям, но почти ничего не брать взамен. В отличие от некоторых атлетов (да и не только их) он никогда не «организовывал» статьи в журналах о себе, не занимался саморекламой. Более того: Чаплинский избегал любой шумихи вокруг своего имени, был поразительно скромен. Вот почему до нас дошло так мало сведений об этом несомненно выдающемся деятеле отечественной тяжелой атлетики, ставшем одним из ее родоначальников.
Зато известны публикации самого Чаплинского. В них с удивительной прозорливостью, намного опережая методические разработки своего времени, он ратовал за гармоничное развитие человека. Ни в одном из видов спорта, утверждал Чаплинский, нельзя достичь выдающихся результатов, будучи развитым односторонне. Это относится и к легкой атлетике, к гиревому и велосипедному спорту, и к скоростному бегу на коньках, и к лаун-теннису, и к игровым видам спорта, скажем футболу.
Так, в одном из номеров журнала «Русский спорт» за 1910 год Л. А. Чаплинский опубликовал отчет под заголовком «Международные состязания по легкой атлетике в Санкт-Петербурге». С горечью он писал, что большинство призов увозят иностранные команды, в первую очередь финны. В чем же причина нашей неудачи? – вопрошал Чаплинский. И сам отвечал: большинство иностранных победителей «имели настоящий атлетический вид. Всесторонне развитые, подчас пластичные фигуры свидетельствовали о том, что этим спортсменам, помимо легкой атлетики, не чужды занятия борьбой и настоящей тяжелой атлетикой…
Из русских легкоатлетов, увы, большинство выглядели далеко не утешительно: кроме двух-трех спортсменов, остальные поражали негармоничностью своего развития».
Чаплинский рассказывает: когда он подошел к одному из участников соревнования и заметил, что его результаты были бы гораздо выше, если бы он занимался укреплением силы, тот иронически возразил:
– Что ж, вы мне прикажете упражняться гирями и гантелями или даже борьбой? Нет, увольте… По пыльному ковру ползать не желаю!
Как показало время, Чаплинский умел видеть гораздо дальше современных ему функционеров, более того: он указал пути развития многих видов спорта, и в первую очередь тяжелой атлетики.
Он страстно отстаивал самобытный русский путь развития тяжелой атлетики и борьбы. Чаплинский категорически возражает тем, кто ратует «за французскую или немецкую систему тренировок», например, как ему казалось, И. В. Лебедев.
Чаплинский писал: «Мы должны работать не по немецкой и не французской системам, а по русской, которая нашла признание и за рубежом» (журнал «Русский спорт». 1913. № 40).
Сделаем краткий, но столь необходимый для нашего повествования экскурс в историю отечественной атлетики. Уверен, что любознательному читателю скучать не придется.
10 августа 1885 года, Санкт-Петербург. В доме номер 3 по Михайловской площади, где проживал доктор В. Ф. Краевский, произошло вполне историческое событие. Тут собралась компания людей, которых легко можно было выделить по общему для всех признаку – большинство были богатырского роста и сложения. Хозяин представил гостя – заезжего циркового артиста и профессионального атлета из Берлина Шарля Эрнеста.
– Господа любители атлетических упражнений, – обратился к собравшимся доктор Краевский. – Меня, как врача, давно занимают проблемы мускульного развития человека и его здоровья, влияния атлетических упражнений на физическое состояние организма. Господин Эрнест, гастролирующий в Петербурге, любезно откликнулся на просьбу продемонстрировать специально для нас те чудеса силы, которыми он обладает, рассказать о том, как ему удается достичь их.
Итак, германский атлет и артист – Шарль Эрнест!
Немец под аплодисменты собравшихся добросовестно показал, что умел: жонглировал двухпудовыми гирями, подкидывал их вверх и ловко принимал на мускулистую спину, выжимал тяжелую штангу стоя и лежа, делал с ней приседания и прочее. Все это Эрнест выполнял с улыбкой, всем своим артистическим видом показывая, что для него это – сущий пустяк.
Во всяком случае, если не результаты, то развитая мускулатура атлета, непринужденная манера держаться, а также его рассказ о регулярности занятий с тяжестями произвели на собравшихся сильное впечатление.
Тут же, под мелодичный звон бокалов с дорогим вином, приняли историческое решение: создать Кружок любителей атлетики. Так что эту дату – 10 августа 1885 года – справедливо считать днем рождения отечественного тяжелоатлетического спорта. Первым председателем кружка был избран сорокачетырехлетний доктор В. Ф. Краевский.
И. В. Лебедев в своей книге о развитии тяжелой атлетики в России, вышедшей в 1916 году в Петрограде, писал: «Краевский предпринял поездку в Западную Европу, где на месте познакомился с постановкой атлетического спорта в различных кружках и клубах, собирал фотографии (видимо, фиксирующие упражнения. – В. Л.) местных профессионалов и любителей, изучал модель гирь».
Вернувшись в Петроград, Краевский открыл в своей квартире роскошный атлетический кабинет. Стены кабинета украшали фотографические карточки представителей атлетического спорта всех стран света. Коллекция гирь, находившаяся в этом кабинете, не имела себе равной во всей Европе. Пол комнаты был обит мягким ковром, дававшим возможность заниматься борьбой. В потолок укрепили кольца, переделывавшиеся в случае надобности в трапецию.
К Краевскому стала стекаться масса любителей атлетических упражнений, в числе которых были и люди сильные от природы, и просто желающие развиться. Время было удивительным: сотни и тысячи людей ощущали необходимость развивать, укреплять свое тело.
Тренировки закипели. Загремели гири и штанги, поползли вверх рекордные достижения, а состязания проходили каждый выходной. Эти достижения быстро выдвинули спортсменов кружка на одно из видных мест среди европейских атлетов.
Да, школа Краевского быстро обрела широкую международную известность. Серьезность тренировок, добросовестное отношение к занятиям, их регулярность, отличные гигиенические условия (помещение для занятий было оборудовано хорошей вентиляцией, атлеты после занятий непременно принимали душ) – такому могла позавидовать и Европа.
Легко смекнуть, что докторские гонорары хозяина квартиры были немалые, ибо на деньгах Краевского держалось все это дело.
Но главное, конечно, недюжинные способности русских парней, которые ни в чем не уступали многим известным заграничным атлетам. «Каждый профессионал, приезжавший в Петербург, считал своим долгом явиться в уютный кабинет старика Краевского, где ждал его радушный товарищеский прием, – писал Лебедев. – В кабинете перебывали и русские профессиональные силачи, для которых признание их высоких результатов „Кружком” служило первоклассной маркой».
Заметим, что десятилетиями бытовавшее шутливое выражение: «Старайся, на тебя вся Европа смотрит!» – пошло от Краевского. Именно он, остроумный человек, этой фразой подбадривал атлетов, показывая им на фотокарточки европейских знаменитостей, висевших вокруг манежа на стенах.
В 1898 году кружок был преобразован в Велосипедно-атлетическое общество, расширив, как это видно из названия, свои границы. Краевский первым пытался научно обосновать методику тренировок, активно пропагандировал спорт в России, устраивал грандиозные атлетические праздники и соревнования. Страстно любя занятия с гирями, Владислав Францевич сам показывал многие трюки с тяжестями.
И смерть его, рассказывают, приключилась от этой самой любви: в 1900 году он проходил по Аничкову мосту, поскользнулся и неудачно сломал ногу. Тяжкое сознание, что ему уже больше никогда не заниматься тяжелой атлетикой, убило Краевского: он все более хирел и вскоре умер.
Но дело было сделано: атлеты России уже имели прочную организационную основу. В 1908 году в Петербурге создается тяжелоатлетическая лига, возглавившая и объединившая работу всех тяжелоатлетических кружков и клубов.
…Милый читатель! Мне очень хочется верить, что сии экскурсы в историю вас не утомили. Если это так, то потерпите еще малость – еще некоторые даты и факты.
Следующий важнейший этап – 1913 год. В Петербурге возник первый Всероссийский союз тяжелой атлетики, первым председателем которого стал обладатель двух мировых рекордов Людвиг Адамович Чаплинский. Именно его усилиями был создан этот союз. В этом же году Россия впервые вошла во Всемирный союз тяжелой атлетики, возникший в 1912 году в Стокгольме.
Тогда же увидела свет первая таблица мировых рекордов. В нее были включены сорок упражнений с гирями и штангой. России принадлежало семнадцать рекордов – лучшее национальное достижение. Для сравнения скажем, что в двух странах – Австрии и Германии, обладавших после России наибольшим количеством рекордов, – их было всего по семь.
Усилиями Чаплинского и других энтузиастов в 1913 и 1914 годах прошли первые Всероссийские олимпиады – в Киеве и Риге. На осень четырнадцатого года олимпиады планировали провести в Петербурге, но летом началась мировая бойня…
Кто же вы, Людвиг Чаплинский? Где провели детство? Чем увлекались? Что читали? О чем мечтали? Когда и почему отдали свое сердце тяжелой атлетике?
Казалось, никогда не будет ответов на эти вопросы. И вдруг…
Однажды у моего доброго знакомого, давно собирающего материалы по истории отечественной тяжелой атлетики, известного методиста и автора нашумевшей книги «Секреты атлетизма», да еще племянника Железного Самсона (Александра Засса) Юрия Владимировича Шапошникова раздался телефонный звонок:
– С вами говорит племянница Людвига Адамовича Чаплинского… Вас интересует история атлетики? Приезжайте, буду рада видеть вас.
И вот мы ехали в один из зеленых уголков Москвы. На высоком этаже современного дома нас радушно встретила хозяйка – Виктория Аполлоновна Провоторова, легкая, подвижная, с добрым лицом, архитектор по профессии, разговорчивая, обладающая не по возрасту острой памятью, быстрым умом. Она родилась еще в прошлом веке.
Хозяйка рассказывает о делах восьмидесятилетней давности. С поразительной точностью и образностью Виктория Аполлоновна воскрешает события начала XX века, показывает немногочисленные уцелевшие документы. Только успевай записывать!
– Да, – признается собеседница. – Наверное, я осталась последней, кто знал Чаплинского… Мы жили в суровый век, в век фашистских и коммунистических экспериментов, когда человеческая жизнь ломаного гроша не стоила.
Итак, события давно минувших дней, воскрешенных их очевидицей.
Неугомонная юная аудитория моментально стихла, когда в актовый зал вошел директор Красноярской губернской гимназии по фамилии Логафет. Его изящную фигуру обтягивал хорошо сшитый в Париже фрак, он источал запах дорогого одеколона «Букет Наполеона».
Логафет проникновенно изрек:
– Сегодня я последний раз, дорогие друзья, имею возможность назвать вас учениками. Сейчас вы получите аттестаты об окончании гимназии и выйдете на широкие просторы жизни, станете на благо России созидать свои поприща. – Голос директора слегка дрогнул, он искренне любил своих воспитанников.
– И первым по праву хочу назвать лучшего из лучших, того, кто в каждом классе – начиная с первого – награждался за отличное поведение, успехи и прилежание, на основании параграфа 38 правил об испытаниях учеников, похвальным листом. Подойдите ко мне, Людвиг Чаплинский… Поздравляю!
Шел 1901 год.
– Людвиг обладал поразительными способностями, – рассказывала Виктория Аполлоновна. – Еще в раннем детстве, прочитав раз-другой страницу художественного прозаического текста, воспроизводил его почти наизусть – по памяти. Читал он много, запоем. В десятилетнем возрасте сделал то, что не всем взрослым удается, – прочитал «Войну и мир» Толстого, причем нарочно в первом издании тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года – для аромата эпохи. Именно в этом издании есть обширные тексты на французском языке – вы помните, их там немало, – понимал без словаря. Скажу, что Людвиг уже в гимназические годы свободно владел основными европейскими языками – французским, английским, немецким и, конечно, польским.
Что стоило такому мальчику стать лучшим учеником гимназии? У его отца Адама Людвиговича, юриста по профессии, в красноярской ссылке занимавшегося лишь сельским хозяйством, была небольшая, но хорошая библиотека – книги по истории, философии, статистике, политической экономии. Отец дружил со знаменитым купцом Юдиным, собравшим одну из лучших библиотек Европы. Тот нередко дарил ему различные дублетные экземпляры. Кстати, в этой библиотеке занимался в те годы и Ульянов-Ленин, находившийся в красноярской ссылке.
Собеседница тихо улыбается своим воспоминаниям:
– Природа словно решила устроить праздник, создавая Людвига. Кроме замечательного аналитического ума, великолепной памяти, он был удивительно привлекателен внешне – фигура древнегреческого бога, лицо – мужественное, исполненное особого благородства и красоты, густая шевелюра вьющихся каштановых волос. Помню, в нашем доме начинался праздник, когда кто-нибудь замечал, что он идет к нам: «Людвиг! Людвиг!»
Всякий свой приход, откликаясь на наши просьбы, Людвиг начинал показывать «чудеса ловкости», как мы их окрестили.
Еще в гимназии начал серьезно заниматься спортивной гимнастикой и тяжелой атлетикой, в которых не имел себе равных.
Сняв пиджак, он долго расхаживал на руках, делал сальто, «мостик» и показывал множество других акробатических трюков. Но однажды, когда Людвигу было всего семнадцать, он всех нас сразил окончательно: подняв вверх на выпрямленных руках нашего дворника, довольно тучного человека, Людвиг пронес его вокруг дома.
Откуда в нем бралась такая сила? Отчасти, полагаю, это было наследственным. Его отец Адам Людвигович, мать Розалия Гиляровна, да и вообще большинство наших родственников отличались крепким здоровьем, отменным долголетием.
Семья Людвига держалась вегетарианства, никогда в их ломе не употребляли спиртное, жизнь вели размеренную. В семье царил дух доброжелательства, взаимного уважения.
Что любопытно, Людвиг не был тем гигантом-атлетом, которых я насмотрелась, бывая у него в Петербурге, куда он переехал для учебы в начале века.
К сожалению, я не помню его точного адреса, но он снимал большую квартиру на первом этаже большого лома на Невском проспекте, недалеко от Николаевского вокзала. Приезжая с родителями в город на Неве, мы по-родственному останавливались у Людвига и порой подолгу жили там. Кого только я не встречала у дяди!
Нужно сказать, что самую просторную комнату, скорее похожую на зал, Людвиг отвел под атлетические занятия.
Мне все это казалось какой-то игрой и поэтому очень влекло к себе. Вдоль стен стояли деревянные стеллажи, на которых красовались во множестве различных видов гантели, гири, штанги. Почти каждый вечер этот несколько необычный атлетический манеж был заполнен до отказа, сюда приходили атлеты, среди которых бывало немало знаменитостей. Частым и желанным гостем здесь был Иван Поддубный. Мне он по сравнению с Людвигом казался каким-то громоздким, неуклюжим, не очень красивым. Да и весил он пуда на два, а то и на три больше, чем Людвиг. И в манерах был… скажем, не столь деликатен.
Может, из детского озорства я при нашей первой встрече с Поддубным заговорила с ним… на французском языке.
Иван Максимович как-то ошалело посмотрел на меня, потом повернулся к Людвигу: «Бедняжка, она что у тебя, Чаплинский, не выучилась говорить по-человечески?»
Мы долго хохотали над этим «по-человечески» и «бедняжка».
Чуть ли не ежедневно приходил к нам и другой легендарный человек – невысокий крепыш И. В. Лебедев. Он был похож на купца: в кафтане поверх красной русской рубахи, в поясе о двух кистях, хромовых сапогах. Этот наряд мне казался театральной декорацией. Думаю, он шел от распространенной тогда моды псевдонародности.
Несмотря на молодой возраст, Лебедева почему-то звали «дядей Ваней». Едва им стоило сойтись – Людвигу и дяде Ване, как они тут же начинали спорить. Дядя Ваня всегда сохранял в споре спокойствие и легкую язвительность. Лебедев больше горячился. Я не вдавалась в суть их разговоров, но, как мне сейчас припоминается, дебаты разгорались вокруг способов тренировок.
Однажды, когда Лебедев особенно сильно нападал на моего дядю – а я находилась в соседней комнате и все слышала, то решилась на довольно дерзкую шутку. Я вошла в атлетический зал и обратилась к Лебедеву: «Здравствуйте, дядя Ваня! А где же тетя Маня?»
В тот день в зале было много дядюшкиных друзей-атлетов. Они сначала недоуменно посмотрели на меня, потом оценили шутку и подняли такой хохот, которого я, кажется, уже больше никогда в жизни не слыхала. И даже некоторое время в разговорах между собой они с улыбкой спрашивали: «А что, тетя Маня еще не приходила?» – подразумевая Лебедева.
Вообще, ничего не понимая в спорте и рекордах ни тогда, ни теперь, я, однако, должна поделиться своим вынесенным с детства убеждением: они очень серьезно относились к своим занятиям. Я не помню, чтобы кто-нибудь из атлетов закурил (а Людвиг вообще никогда не курил и не употреблял спиртного). Занимались до седьмого пота, помогая друг другу советами. В этом особенно хорош был Людвиг: он, как мне казалось, больше думал об успехах других, чем о собственных. Впрочем, это все в его характере…
Когда началась война, дядя служил в каком-то крупном государственном банке. У него была важная должность, очень большое жалованье, и ему выдали броню. Мы, любя его, радовались этому.
На фронте дела шли все хуже и хуже. То и дело на улицах Петрограда попадались калеки, вернувшиеся с фронта. Нередко приходили похоронки, газеты печатали некрологи.
Запомнился мне один разговор, который Людвиг вел однажды у нас дома (мы успели перебраться в Петроград). Он сказал: «Вот живу я сейчас вполне барином: получаю высокое жалованье, мой личный повар готовит вкусные блюда, мой кучер ждет у подъезда. А в этот час наши русские мужики лежат под германскими пулями, истекают кровью… Как подумаю об этом, кусок в горло не лезет. Ведь если я отсижусь до конца войны в тылу, то потом просто не сумею жить – заест совесть».
В ту ночь я долго ревела, ибо стало ясно: Людвиг уйдет добровольцем. И еще каким-то неосознанным детским чутьем поняла: с фронта дядя не вернется, сроду мне его не видеть. И слезы текли, текли по моим щекам.
Провожали мы Людвига в яркий летний день. Он был в военной форме. И все на него оглядывались, и дамы, и мужчины: он был статен, красив и благороден.
На вокзал пришли провожать его друзья-атлеты, среди них был Лебедев. Он больше с Людвигом не спорил, а только долго прижимал его к груди.
Через несколько месяцев, уже зимою, почтальон принес казенное извещение: «Л. А. Чаплинский пал смертью героя…» Погиб Людвиг 21 сентября 1916 года. Его, заряжающего пушку, сразил вражеский осколок.
Кажется, ни одну смерть – а я видела их, поверьте, немало – я так не переживала. Порой мне самой хотелось от горя умереть. Смерть такого человека казалась страшной несправедливостью. А что он действительно был на войне героем – в этом сомнений быть не может.
Наша собеседница явно волнуется, замолкает. Потом уже спокойней добавляет:
– Я решила последовать примеру Людвига. Я ушла на фронт санитаркой… ну а это тема совсем другого разговора.
…Когда мы собрались уходить, Виктория Аполлоновна и ее дочь попросили:
– Пожалуйста, на память о Чаплинском возьмите и храните его фотографии и похвальный лист, который Людвиг получил в 1901 году…
Неисповедимы пути, по которым слава идет вслед героям! Не знаю, как вы, мой дорогой читатель, а я навсегда влюбился в этого прекрасного человека и часто вглядываюсь в его чистое юношеское лицо, глядящее на меня со старинной фотографии начала века. Господи, какие прекрасные лица у наших предков!
Пророчески звучат слова, некогда сказанные Людвигом Чаплинским: «Россия не устает давать миру людей, наделенных могучим здоровьем и удивительной силой! Словно ширь ее полей и лесов, напоенных запахом трав и цветов, словно синь бездонного неба наполняют сердца русских людей мужеством, а тело – богатырской силой. Хвала тебе, священная Россия! Мы твои верные сыны, мы будем охранять твою честь…»
Войти с помощью соц. сетей: