Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
На Руси святой сильных людей множество великое. Беда только в том, что многие не раскрывают своих удивительных возможностей или даже вообще о них не ведают… А жаль!
Федор Бесов
Никто из 1075 жителей древнего уездного города Слободского, который еще при царе Иване Васильевиче назывался просто Слободкой, не подозревал, какие великие события ожидают их в самом неотдаленном будущем! Все началось с пустякового и непримечательного события. В тот тихий июльский день, когда солнце потянулось к горизонту, окрашивая нежным пурпуром гряду перистых облаков, когда во всех девяти городских церквях и двух монастырях – Крестовоздвиженском и Христорождественском – отзвонили колокола, собирая прихожан к вечерне, на пристани собралась кучка людей. Ожидали прибытия рейсового парохода из Вятки.
И он показался, вынырнув из синей излучины Волги, с каждым мгновением приближаясь к правому высокому берегу, весь в клубах пены, срывающихся с борта, чтобы показать почтенной береговой публике название – «Святой Георгий».
Старик матрос с пиратской повязкой на выбитом глазу, не выпуская изо рта вонючую козью ножку, хриплым голосом проревел:
– Держи! – и ловким движением бросил на пристань просмоленную чалку.
Закипела вода, глухо раз-другой «Святой Георгий» ударился бортом о причал, и со стуком опустились сходни. По ним, неуверенно ступая, двинулись люди в истасканных лаптях, наваксенных щегольских хромовых сапогах, изящных дамских туфлях, городских штиблетах.
– Папа, папа приехал! – радостно крикнула миловидная, с копной каштановых волос и провинциальным румянцем на свежих щечках, барышня. Она бросилась обнимать солидного господина, чуть не сбив на теплый прибрежный песок его новое соломенное канотье «а-ля Пари». – Мамочка, идите сюда!
Но уездный казначей, коллежский советник Константин Владимирович Долгушин прибыл в родной город не один. Рядом с ним стоял человечище необыкновенного размаха плеч, твидовый пиджак едва не трещал при каждом движении рук.
– Позвольте, Федор Федорович, представить мою супругу, – проговорил казначей, – Анастасия Ивановна. А это дочка, так сказать, наследница – Наденька.
– Федор Бесов, – вежливо поклонился гость. Личико девушки зарделось еще больше.
– Знаменитый чемпион мира! – с восхищением добавил казначей.
– Не может быть! – с радостным изумлением в один голос проговорили дамы. – Какими судьбами? Ах, мы читали о вас в газетах.
– В Вятке я был на представлении господина Бесова и упросил его дать гастроли у нас, – объяснил казначей. – Я сам любитель атлетики и знаю, что в Слободском будет полный аншлаг.
Анастасия Ивановна всплеснула руками:
– Что же мы стоим? Милости прошу к нашему скромному жилищу! Антон! – обратилась она к кучеру, белобрысому малому в косоворотке с расшитым подолом, лениво похлопывающему по сапогу кнутовищем. – Грузи багаж!
– Я не один, со мной помощники, так сказать, труппа, – предупредил Бесов.
За его спиной выросли два дюжих молодца.
– Для всех место найдем! – радушно улыбнулась Анастасия Ивановна. – Гость не кость, за порог не выкинем.
Когда в бричку грузили реквизит чемпиона, вышел забавный случай. Услужливый Антон схватился было за небольшой сундук, обитый по углам железными полосками, да так и присел, охнув:
– Хосподи Сусе, что то такое?
Бесов расхохотался:
– Ты думал – пряники? Цепи там!
Он, легко подхватив тяжеленный сундук, бережно опустил его на бричку. Когда багаж был погружен, Антона послали вперед, а сами отправились домой просекой бора, сквозь который синело небо. Пахло по-дачному – земляникой и самоварным дымом.
Вечером, после ужина, расположившись на веранде уютного казначейского дома, хозяин и Бесов обсуждали план действий. Решили, что первое выступление будет завтра в городском парке.
Уже ранним утром следующего дня город стал украшаться афишами. Они призывно висели на стенах почтовой конторы, мужской и женской гимназий, больницы, в которой стояло полсотни коек, почти всегда пустовавших. То ли жители городка отличались крепким здоровьем, то ли предпочитали лечиться и умирать у себя дома.
Затем расклейщик афиш оклеил тумбы около парка, забор возле рынка и уже приспособился возле дома исправника, намазал клейстером его ворота, но в этот момент выскочил сам хозяин – исправник Павел Петрович Пасынков – и ударом кулака в глаз погасил смиренное желание расклейщика украсить афишей его дом.
А зря! Текст ее был весьма любопытен.
Ошарашенные обыватели, большинство которых дальше Вятки не плавали, с удивлением по многу раз перечитывали афишу:
ЧЕМПИОН МИРА, ВСЕРОССИЙСКИЙ СИЛАЧ,
ЗНАМЕНИТЫЙ РУССКИЙ АТЛЕТ И НЕПОБЕДИМЫЙ БОРЕЦ
ФЕДОР БЕСОВ
Исполнит атлетические упражнения,
в которых ему нет равных в мире!
Невиданные номера:
С завязанными глазами жонглирует двухпудовыми гирями.
Жонгляж с 8-пудовой штангой. Ломает лошадиные подковы. Свивает в браслет вокруг своего запястья полосовое железо в 1¾ дюйма. Рвет железные цепи.
СМЕРТЕЛЬНЫЙ НОМЕР!
Удерживает на месте двух рвущихся в разные стороны скакунов.
Ударом кулака пробивает гвоздь сквозь толстую доску.
Мизинцем поднимет на вытянутую руку трех взрослых людей. Поднимет платформу, на которую приглашаются до 25 лиц мужского и женского пола, или тройку лошадей с экипажем общим весом до 80 пудов.
ЖУТКИЙ НОМЕР: ЖИВАЯ НАКОВАЛЬНЯ!
Слабонервных просят выйти вон.
РЕКОРДНЫЙ ТРЮК: согнет строительную балку!!!
Ф. Бесов вызывает всех любителей и профессионалов на какую угодно борьбу. Победителю приз – 10 рублей.
ТОЛЬКО ДBA ВЫСТУПЛЕНИЯ!
Весь город поспешал к летнему салу.
Перед входом слободские горожане увидели нечто такое, что потрясло их непорочные души. На двух чурбанах лежала громадная двухтавровая строительная балка. К ней был прикреплен большой лист фанеры, на котором местный Леонардо да Винчи вывел крупными буквами: «Эту железяку скрутит в бараний рог мировой чемпион Федор Бесов».
Незатейливая реклама накалила страсти еще больше. Жаждущие видеть «всемирного чемпиона» отчаянно штурмовали входные ворота летнего театра.
Билеты моментально раскупили, но толпа прибывала и прибывала. Добровольные помощники Бесова из местных любителей атлетики с трудом удерживали свои позиции возле входных ворот, в которые, выпучив глаза и сгорая от нетерпения, лезли те, кто жаждал насладиться невиданным доселе зрелищем.
На колеснице подъехал духовой оркестр пожарных, подрядившихся за пять рублей играть на представлениях. Скоро они грянули польку «Кокетка».
Мощные звуки меди подняли в небо стаю ворон, а с дерева свалился сидевший там зевака. Напряжение нарастало. Закрытые ворота под напором наседавших, казалось, вот-вот рухнут.
Прибывший на место исправник Пасынков с трудом пробрался на свое место.
И вот последний раз ухнул барабан. Замерли все работяги, производившие «железный и скобяной товар», владелица местного «пряничного производства» Дряхлова, фармацевт Рябинский, казначей Долгушин с женой и дочкой и даже матрос с пристани.
Пожарные вновь заиграли. На этот раз их инструменты извлекли звуки знаменитого «Марша гладиаторов». Начался традиционный для всех европейских цирков и чемпионатов борьбы парад-алле.
Федор Бесов явился как существо иного мира – необыкновенный, играющий грудой удивительно развитых мышц, могущий все на свете, и даже лицо его стало каким-то вдохновенным.
Публика на мгновение захлебнулась от восторга и вдруг разразилась такими овациями, которых, верно, не удостаивался и великий Шаляпин.
Обойдя с приветствием ряды публики, артист вышел на помост. Всю ночь его сооружали местные плотники. Помост был сделан из толстых досок, поверх которых набили несколько листов кровельного железа. Оно предназначалось для создания шумового эффекта. В центре аккуратно постелили резиновый коврик.
Бесов для разминки взял двухпудовку, раскачал ее и вдруг зашвырнул куда-то в бездонную голубизну неба.
– А-а-а!.. – с ужасом выдохнула публика.
Послушная законам всемирного тяготения, двухпудовка, достигнув высшей точки полета, стремительно падала вниз – на того, кто ее выпустил.
Зрители замерли. Им казалось, что гиря сейчас расшибет смельчака.
Но в последний момент Бесов чуть отклонился, и тяжкий груз со страшным грохотом шлепнулся на помост.
Потом Бесов кидал гири и принимал их на плечи, на спину, жонглировал ими, словно они были из папье-маше.
Кто-то в публике даже засомневался:
– Они настоящие?
Бесов великодушно улыбнулся:
– Проверьте! – и сделал вид, что швыряет двухпудовку в зрителей. Те ахнули, кто-то в испуге обмер, но Бесов уже выводил из толпы на арену сомневающегося.
Мужичок в суконной поддевке и рубашке с синими горошинами, смущаясь, с трудом подтянул гирю лишь до колена, махнул рукой и под веселый гогот зрителей поспешил на свое место.
Затем Бесов без особых усилий ударом ладони вогнал несколько гвоздей в доску. Дошла очередь и до цепей.
– Попрошу господ зрителей проверить цепи на прочность! – обратился чемпион к присутствующим.
Поначалу неловко потоптавшись на месте, а затем расходясь все более и более, несколько человек из публики безуспешно пытались разорвать цепи. Они растягивали их, дергали. Но общих усилий оказалось мало – все звенья цепи были прочными.
Тогда Бесов тоном волшебника изрек:
– Прошу внимания!
Он обмотал ладони цепью, на несколько мгновений замер. Вместе с ним замерли и все присутствующие.
И вдруг коротко и резко рванул руки в стороны. Цепь разорвалась, и одно из звеньев отлетело к ногам владелицы пряничного производства мадам Дряхловой, которая мелко и часто крестилась, приговаривая:
– Чур меня, чур меня!
И вот наконец дошло дело до главного. Десяток добровольцев, натужно сопя, втащили на помост балку. Бесов набросил на плечи махровое полотенце. В предвкушении необыкновенного и жуткого действа публика оцепенела. Лишь громогласные соловьи, спрятавшиеся в ближних кустах орешника, заходились в сладостной любовной трели.
Чемпион подсел под балку и водрузил ее на свои плечи. Не торопясь, он описал круг по помосту.
Затем перед зрителями выступили два его помощника. Они пригласили желающих повиснуть на концах балки. Слободчане с охотой согласились на это заманчивое предложение. В их славном городе уважали большую силу, и им было лестно стать участниками того удивительного, что происходило на помосте. Несколько мгновений спустя десятка два горожан повисли на балке. Бесов, широко расставив ноги, заметно напрягаясь, доблестно сохранял свою позицию. И вдруг на глазах слободчан, ошалевших от невиданного прежде зрелища, концы этой балки стали медленно сгибаться и скоро коснулись помоста. Балка действительно, как и было обещано, скрутилась в бараний рог, а если не в рог, то все же изрядно прогнулась.
И он показал в этот вечер все, что обещал, кроме «адской наковальни», которую просто не успели подготовить. Но в его невероятной силе уже никто не сомневался.
– Есть желающие соревноваться в борьбе? – Бесов обвел взглядом ряды зрителей.
Публика постыдно безмолвствовала. Никто не хотел получить увечье.
– Жаль! – Бесов вздохнул.
В заключение программы атлет исполнил еще два номера. Он попросил у публики серебряный рубль. Анастасия Ивановна поспешила протянуть монету. Бесов, коротко взмахнув рукой, вогнал рубль в доску так, что он вошел в нее полностью. Сей монумент атлет под аплодисменты зрителей подарил Долгушиной.
Затем на прощание он взял у помощника колоду карт и без видимого усилия разорвал ее на две части.
Ликование публики было долгим и всеобщим. Атлета не отпускали, кидали ему цветы. Бесов устало улыбался и назавтра обещал показать новые номера – «еще более удивительные».
Исправник Пасынков прошел в комнатушку, где переодевался Бесов. Исправник благоухал тройным одеколоном и дорогим коньяком. Долго тискал руку атлета и басил:
– Большое русское мерси! Позвольте презентовать для меня вашу афишу. Ах, гран мерси!
Вечером вся семья казначея собралась на веранде, ярко освещенной желтым светом керосиновых ламп. В воздухе, густом от запаха земляники и цветов, тонко звенели комары. На самом почетном месте, по этикету того времени – в середине стола, рядом с хозяином и исправником Пасынковым сидел Бесов.
Горничная внесла на подносе жареных цыплят и пикули, запотевший графинчик водки и бутылку лафита.
– У вас, наверное, Федор Федорович, родитель был могучей корпуленции? – допытывался исправник. – Вы, позвольте спросить, откуда родом будете?
Бесов по всем правилам хорошего тона ловко обрабатывал цыпленка с помощью ножа и вилки и не спешил отвечать. Он вообще никогда ничего о себе не рассказывал. Даже близкие ему люди не знали, где он родился, кто его родители. Более того: этого не смогли выведать и самые пронырливые журналисты.
О Бесове ходили самые разнообразные легенды. Одни утверждали, что он сбежал с каторги и поменял свое имя, стал жить под чужим паспортом. Другие, напротив, говорили, что он сын знатных родителей и получил хорошее воспитание и образование. Но родители отказались от сына, когда тот стал заниматься неаристократическим делом – выступать перед публикой с гирями и штангами. Как говорили в старину, тайну рождения он унес с собой в могилу…
Бесов на приставания исправника ответил шутливо стихами Баратынского:
Были бури, непогоды.
Да младые были годы!
В день ненастный, час гнетучий
Грудь подымет вздох могучий…
Барышня во все глаза глядела на удивительного гостя. Зардевшись от смущения, пришла ему на помощь, робко попросила:
– Расскажите, пожалуйста, о каких-нибудь приключениях из вашей жизни. Наверное, немало всякого с вами случалось?
Чемпион ответно улыбнулся и весело поведал:
– Всякого навидался, силенка порой пригождалась. Скажем, происшествие на Пермь-Тюменской железной дороге. Ехал я на гастроли. Вдруг на перегоне Шайтанка – Анатольская наш поезд резко тормозит – на линии авария. Перед нами, как раз на стрелке, паровоз стоит, он сломался и не идет ни взад ни вперед. Час стоим, два. Сколько ждать можно! У меня вечером выступление. Не приеду – придется большую неустойку выплачивать.
Подумал, подумал и отправился к машинисту. Решительно ему заявляю:
«Сейчас я продвину машину вашу вперед…»
Тот смотрит на меня как на сумасшедшего. А я снял пиджак и… – Бесов обвел взором слушателей, ловивших каждое его слово, и вдруг спохватился: – Впрочем, господа, чтобы не быть голословным, я вам кое-что прочту…
Он ушел к себе в комнату и вскоре вернулся.
– Вот послушайте, что писали в газете «Урал» от 14 июня в номере 2327: «Ф. Ф. Бесов 10 июня нынешнего года сдвинул плечом паровоз товарно-пассажирского поезда № 26 на 355-й версте Пермской железной дороги, паровоз № 456… За свою силу Бесов назван Самсоном XX века».
Исправник налил Бесову большой лафитник водки. Тот запротестовал:
– Не могу, простите великодушно! Завтра выступление…
– Такому богатырю – такая склянка! Тьфу ты, господи, разве эта малость – помеха? – наседал исправник. – Ну, за компанию, ради дружбы!
Чемпион поколебался… и залпом выпил водку. Исправник тут же наполнил лафитник опять. Если бы знал Бесов, что ожидает его назавтра! Остерегся бы такого застолья…
Черный бархат неба усеялся яркими бриллиантами звезд. Благословенный город спал. И ни одна душа на свете, даже ретивого по службе исправника Пасынкова, не подозревала о том потрясающем событии, которое судьба уготовила мирным обитателям городка.
– Идем на Беса смотреть! Рельсы, бают, голыми руками гнет.
– Небось брешут!
– Васька Хлыбов сказывал, он вчерась сам видел.
– Поди не пролезешь туды… в парк.
– А кто ё знает! Авось и пролезешь, если пятиалтынный не пожалеешь.
Весь город словно спятил с ума. Закрыл на засов (хотя воров сроду в Слободском не водилось) лавку колониальных товаров Дмитрий Бакулев. Оставил все дела на приказчика владелец «Склада льна» Иван Лукич Колотов. Остановились мукомольное производство Александрова и салотопенное Грехова. После обеда прекратили торговлю магазины «Чайный П. Анучкова» и «Часовой Ивана Яковлева». Солидные купцы, чиновники, мастеровые скорняжно-овчинных производств Николая Татаурова, «Платунов и К°», семейства Плюсниных двинулись к месту представления. Всем хотелось видеть чудеса, которые вытворяло заезжее чудо – Федор Бесов.
…Представление началось необычно. После того как пожарные исполнили «Гладиаторов», появился Бесов. Уже на правах старого знакомца он обошел зрителей, здороваясь за руки, улыбаясь и раскланиваясь. На ходу, почти не задерживаясь, «памяти ради» сгибал пальцами пятаки и другие монеты, которые протягивали ему из публики. Счастливые обладатели сувениров показывали их остальным – все было честно и без подвохов.
Чемпион вновь вокруг своей могучей руки свивал железо. Легко, словно пряники, ломал подковы, которые в невероятном количестве принесли зрители. Играл, словно котенок тряпичным мячиком, восьмипудовой штангой. Испортил, то бишь согнул, еще одну строительную балку, которую втащили на помост местные любители атлетики.
Представление подходило к концу, слободчане утомились от восторженных криков, солнце ушло за дальний лес, и по земле пошли сизые тени. И вдруг…
Бесов в очередной раз раскланялся и с легкой иронией в голосе произнес:
– Ну-с, может, кто желает испробовать свою удаль? Могу бороться на поясах или любым способом. Победителю приз – десять рублей.
Все сразу замолкло. Десять рублей – это две коровы или пять овец. Капитал!
Но кто враг собственному здоровью? Разве такого поборешь? Захочет, шмякнет на жестяной помост – и костей не соберешь. Хоть сто рублей. Хоть сто тысяч – не видать этих капиталов!
И вдруг откуда-то из задних рядов раздался чей-то нутряной, басовитый голос:
– Давай попробую!
Все ахнули, повернулись на смельчака. На арену вышел непомерно высокого роста человек в белой холщовой рубахе, подпоясанной красным шнурком. Был он давно не стрижен и не брит – космы торчали в разные стороны. Хотя он почти на голову был рослее чемпиона, однако в сравнении с ним выглядел гадким утенком, вышедшим помериться силой с горным орлом.
Храбрец стянул с себя рубаху, обнажив волосатую грудь. На шелковом гайтане раскачивался медный крестик. Тут все разглядели, что парень, несмотря на присущую людям высокого роста некоторую неуклюжесть в движениях, крепок в плечах, а своей громадной ладонью он может, пожалуй, прикрыть дно десятиведерной бочки.
Бесов с любопытством разглядывал невесть откуда взявшегося соперника. Желающие потягаться с ним в силе находились нечасто. Как правило, это были нетрезвые мужички, подзуживаемые публикой, решившей повеселиться за чужой счет. Такие не то что сопротивляться – не успевали пикнуть, как Бесов отрывал их от земли и опускал зрителям на колени.
Сейчас Бесов почувствовал, что предстоит нешуточное дело. Уже по манере парня двигаться, внимательно и выжидающе глядеть на соперника, по осанке и еще каким-то менее уловимым признакам стало ясно: здесь не возьмешь с кондачка, придется применить и ловкость, и силу.
Чемпион сделал обычный для себя хорошо натренированный прием: он мягким движением протянул вперед руку, чтобы коснуться шеи противника и затем правой захватить ее, зажав мертвым кольцом. Дальше все было делом техники: развернуть противника в сторону и спокойно уложить на лопатки. Даже опытные атлеты попадались на этот нехитрый, но до совершенства отточенный прием.
Теперь дело обстояло иначе. Едва рука Бесова оказалась возле парня, как тот неожиданно перехватил ее и рванул на себя. Еще мгновение – и он поймал бы чемпиона на болевой прием, нажимая правым плечом на локтевой сустав развернутой руки. Если он и не переломил бы руку, то Бесову все равно было бы не вывернуться. К своему счастью, он вовремя ушел от этого приема.
Но у парня были прямо-таки железные руки. Он уже сам шел на Бесова, норовя захватить его. Он имел преимущество в росте, руки его – длинные, мощные, как щупальца спрута, так и выискивали слабинку в защите чемпиона.
Публика, вначале онемевшая от удивления, теперь неистово поддерживала земляка:
– Гришка, хватай его!
– Косинский, не замай! Знай наших!
– Клади чемпиона!
Парень спокойно ушел от коронного номера Бесова – «мельницы». Он двигался на атлета спокойно и деловито, словно выполняя какую-то привычную домашнюю работу.
Бесов окончательно понял: здесь не до шуток. Вчерашнее застолье не прошло даром: он тяжело дышал, сердце бешено колотилось. Нет, надо мобилизоваться и бороться вовсю.
И надо экономить силы: их надолго не хватит. К тому же он изрядно выложился во время выступления. Этого парня можно одолеть только неожиданно и точно проведенным приемом, одним-единственным. Бесов обхватил соперника. Мгновение, и он проведет бросок – «мельницу».
Теперь уж парню дешево не отделаться!
Но что это такое? Соперник вроде бы ухитрился сделать то, что не получалось у знаменитых иностранных атлетов, боровшихся с Бесовым. Разве Бесов забыл, как в переполненном до отказа цирке Никитиных он так припечатал к ковру знаменитого голландца Ван Риля, что того пришлось отливать водой? Разве не он поверг на помост не менее знаменитого чемпиона Австрии Георга Рибахера?
Напрягаясь, парень уперся руками в подбородок Бесова. Тот вынужден был ослабить захват, что оказалось роковым для знаменитого атлета. Парень, изловчившись, припечатал Бесова к помосту.
Публика задохнулась от восторга!.. Шутка ли, свой, деревенский, победил знаменитого чемпиона.
Еще долго в Слободском обсуждали это удивительное событие.
– Гришка Косинский далеко пойдет! – таково было единодушное мнение.
Вечером на веранде дома казначея шло шумное застолье. По случаю отъезда Бесова собралось все высшее местное общество. Лаже поражение чемпиона не поколебало его авторитет.
Но и его победитель – Гриша Косинский стал героем дня. И прежде об этом парне, жившем в глухой деревушке недалеко от железнодорожной станции Зуевка, по уезду ходили различные слухи. Очевидцы, к примеру, рассказывали, что забавы ради он на ярмарке минувшей весной взвалил себе на плечи лягавшегося трехлетнего жеребца и разгуливал с ним по базару. Что, к примеру, он за раз съедал ведро картошки и выпивал ведро парного молока. Что никогда не брал в рот хмельного и не курил.
Сейчас Косинский тихо сидел возле Бесова за столом, почти ничего не ел. Сам чемпион с видимым наслаждением расправлялся с большим блюдом жареной телятины, которое заботливо поставила перед ним Надежда.
Емельян Лимонов, владелец лучшего в городе винного погреба, оснастил стол различными питиями – от «Нежинской рябины» до различных сортов водки с наклейками салатового цвета «Завод Н. Л. Шустова в Москве».
Он назойливо предлагал выпить Косинскому:
– Чего кочевряжишься? Не воду ключевую предлагаю, ну, давай, махни рюмашечку! Надо пить и гулять, да других забот не знать.
– Не балуюсь! – коротко отвечал Григорий.
– Что, никогда и в рот хмельного не брал? – допытывался Лимонов.
– Да нет, брал! – сознался Григорий, начиная разговариваться. – Юношей совсем был, меня отец, значит, по делу послал к соседям. А у них сродственник с Японской войны вернулся. Ногу ему оторвало снарядом. Я пришел, а они, значит, гуляют.
Я, дескать, говорю: дайте на два дни мешки, батька просит. Ему овес на базар везти.
А они привязались, говорят:
«Не выпьешь, так и мешков не дадим. У дяди Иона теперь ноги нет, а ты его не уважаешь? Не по-соседски. Ну, за ногу, значит, дяди Иона давай тебе, паря, нальем. А то и отец твой зачем-то не пьет. Смотри, паря, испортишься, тоже пить не будешь – как же жить-то тебе тогда? Какое уважение от соседей?»
Эх, думаю, была не была, как-нибудь стерплю ради дела.
«Лей!» – говорю.
Дали стакан, да в нем, значит, не такая прозрачная, как у вас на столе, а домашняя водка, мутная да вонючая. Перекрестился я со страхом да и, зажмурившись, выдул сдуру.
Все сидевшие за столом казначея давно притихли, слушая бесхитростный рассказ парня, который, в этом сомнений не было, рассказывал чистую правду. Его простодушное лицо говорило о том, что за всю жизнь он и слова не солгал.
– Дальше-то что? – поинтересовался фармацевт Рябинский, ковырявший вилкой холодец.
Исправник Пасынков расхохотался, обнажив желтые крепкие зубы:
– В канаве наш молодец валялся!
– Не, не валялся, – сказал Гриша. – Однако едва не помер. Все кишки наружу вывернуло. Очень плохо мне было… Запах теперь учую, так дурманит…
– Ну, – спросил, меняя тему, Бесов, – в кого ты такой пошел богатырский?
– Рази я богатырский? – искренне удивился Гриша. – Вот мой дедушка, так тот точно, богатырский человек. Дедушка мой в Крымской кампании пятьдесят четвертого года участвовал. Он и нынче крестьянствует, хоть ему, значит, без малого восемь десятков. Намедни приносит ему плотник оглобли. «Купи, – говорит, – хорошие, век служить будут». А дедушка решил пошутить, значит: «Какие они хорошие? Щепки они хорошие… Хошь сломаю?» – «Да не сломаешь!»
Дед положил на шею оглоблю, как коромысло, натужился слегка, она, значит, и переломилась. «Говорил тебе, – смеется дедушка, – что квелая оглобля».
– А ты можешь, как дед? – поинтересовался Лимонов.
Гриша протянул:
– Чего там! Оглобля найдется ненужная? Кликнули Антона.
Кучер, ворча, притащил оглоблю.
Гриша положил ее на плечи, обхватил своими длиннющими ручищами, напрягся…
Несколько мгновений царила тишина. Вдруг оглобля громко хрястнула.
Все охнули, а пугливая Дряхлова опять перекрестилась.
Две половинки Гриша аккуратно сложил у крыльца: на дрова сгодятся.
– Дед тоже хмельного в рот не брал? – поинтересовался Долгушин.
– Не, у нас никто этими делами не баловался. Папаша тоже брезгует. Ну, мне, значит, он врезал по ушам, когда я вернулся от соседей с мешками… Только не сильно, ибо ненароком, значит, зашибить может.
– А что, бывало? – с ужасом округлив глаза, спросила Анастасия Ивановна.
– Как сказать? – Гришка задумался. – Он людей боится трогать. А с быком было…
– С каким быком? – еще более пугаясь, спросила хозяйка.
– Да с племенным. Убежал он как-то у Анофриевых из хлева, бегает по всей деревне, того и гляди, на рога человека какого посадит. И никто к нему приступить не может. Уж очень буйный. Поповой лошади бок пропорол. За девкой из соседней с нами избы погнался, да та, Акулькой ее, значит, звать, успела к нам в избу спрятаться.
Что делать прикажете? Вижу, и папаша мой тоже вроде задумчивый, то ли не знает, что делать, то ли – неслыханное дело – робеет. Да и я на крышу забрался, смотрю на событие сверху. Всякое случалось, а с быком бешеным делов, значит, не имели.
А тут эта животина, не догнав соседскую Акульку, прямо на наш плетень поперла. Так весь, значит, вчистую и завалила. Обидно папаше стало.
«Что ж ты, – орет он из окна, – тварь бессовестная, делаешь? Я, значит, плетень только на прошлой неделе поправлял, Гришка мне помогал, а ты его, зверюга подлая, в щепки разнесла? Ну, берегись!»
Выскочил папаша прямо на быка, а вгорячах ничего в руки, хоть ухват, скажем, не взял. Бык, значит, удивился. Остановился, на моего папашу любуется.
Ну, думаю, была не была. Надо папашу все-таки выручать. Соскочил я с крыши, оттуда до околицы деревню видать, да уже не поспел…
– Забодал? – с ужасом спросила Анастасия Ивановна. Все давно перестали жевать и пить, ловили каждое Гришино слово.
Тот взял стоявшую рядом с его тарелкой крынку холодного, по его просьбе из погреба принесенного молока и налил в большую кружку. Не спеша выпил, простонародно утерся ладонью и продолжал:
– Куда там быку! Когда папаша разъярится, он лютее любого быка делается. Схватил папаша животину за рога, да как… Вот тут, значит, он немножко неправильно сделал. Ему бы полегче, да разве до того было? Он быка так крутанул, что у того что-то там в хребте повредилось. Хозяева грозились в суд подать, с нас взыскать, да не стали. Боялись, что им самим за быка убыток припишут. Ну, по-соседски, значит, ведро самогона выпили и на том помирились.
– А бык что? – поинтересовался исправник.
– Да ничего! Я ему ноги веревкой связал, потом хозяева за ним пришли. Ожил, только с той поры голова у него как-то в сторону смотрела, боком так, недоуменно вроде. И еще, – чтобы дамы не слыхали, Гриша понизил голос, – его сила успехом пользоваться перестала…
– То есть? – заинтересовался исправник.
– Племя от него, замечено было, пошло какое-то нервное. Телки без причины по ночам жалобно мычат, да и весу в них нужного нет. Так и пришлось другого производителя заводить.
Все сидевшие за столом, включая Анастасию Ивановну и владелицу пряничного производства Александру Ивановну Дряхлову, отлично слышавших весь рассказ Гриши, так и покатились со смеху.
– Да у нас, почитай, полдеревни крепких ребят! – добавил довольный собой Гриша. – Сказывают, в старину жил какой-то Прокопий, он дубы с корнем валил.
– Эх, парень, – сказал Бесов Грише, – не знаешь ты, какой тебе талант природой отпущен! Тебе бы полгодика хорошего тренинга у знаменитого дяди Вани, так мы зовем Ивана Владимировича Лебедева. Это лучший ученик доктора Краевского, которого считают отцом русской тяжелой атлетики. Дядя Ваня возглавляет школу физического развития, организует многочисленные чемпионаты французской борьбы. Он бы из тебя человека сделал.
– А кто ж за меня в деревне работать будет? – удивился Гриша. – Мой папаша за такие отлучки зашибет насмерть…
– Ну ты заладил: зашибет да зашибет! Совсем наоборот. Папаша за тебя радоваться будет. Вот ты меня победил. Привезешь ему красненькую. А за эти деньги тебе сколько крестьянствовать пришлось бы? А? Молчишь?
Да такие деньги на своем овсе-пшенице ты за год не заработаешь.
Гриша согласно кивал:
– Где уж там! Много вам благодарны за деньги…
– А ты подумай, дурья твоя башка, если ты станешь профессиональным атлетом? Цирковым! Твой папаша пять работников наймет, ну и ты будешь знаменитым артистом.
Бесов сделал широкий жест рукой.
– Представь, Москва, Петербург, Рим, Париж, Константинополь – везде афиши! «Непобедимый богатырь, зверь таежных лесов Сибири – Григорий…» Как твоя фамилия?
– Косинский.
– «Игра природы – Григорий Косинский!» У кассы столпотворение! Видел, как на мое выступление лезли? Сам-то как проник?
– Плотник провел, земляк.
– А тут, в Лондоне, лорды спрашивают: «Ай бег ё падн, сэр! Нет ли у вас лишнего билетика на Григория…» Как, говоришь, фамилия? Косинский? Нет, это не пойдет. Конечно, вроде намек на то, что ты их всех так и косишь – одного за другим. Но… нет! Слишком отдает полевыми крестьянскими работами. Не увлекает! На афишах мы тебя будем именовать…
Бесов откинулся назад, прищурил глаз, долго изучал внешность Гриши, но ничего придумать не мог. Вдруг он обратился к Наденьке:
– Сударыня, как мы назовем на афишах это чудо природы?
– Кащеев!
– Точно! – с восторгом хлопнул в ладоши чемпион. – Григорий, представляешь, какая это будет пара: «Всемирно известные атлеты – Бесов и Кащеев!» Решено!
Все захлопали:
– Прекрасно – Кащеев!
– Я бы не против! – начал сдаваться Гриша, отныне сделавшийся Кащеевым. С этим именем он войдет в анналы отечественного спорта. – Но вот, значит, что наш папаша скажет? Ведь он меня не отпустит. Да еще вы, Федор Федорович, говорите, что мне, значит, чему-то учиться надо… Мы вроде так умеем. Вот и с вами сегодня…
Бесов на эти слова даже возмутился:
– Ах ты, дурья твоя башка, что же такое вообразил: если я тебе проиграл, так, может, ты думаешь, что уже законченный чемпион – как Поддубный или Гаккеншмидт? Да я тебя хоть сейчас уложу на лопатки, шутя прямо-таки уложу. Как щенка. Прошлый раз ты выиграл – не спорю. Молодец! Но ведь мы с тобой боролись, как медведи в лесу над колодой меда. Ведь борьба должна быть спортивной, по правилам. А главное – я не ожидал от тебя, новичка, такой прыти.
Бесов замолк на мгновение. Потом полез в карман, вытащил пятак и протянул Грише:
– На, Кащеев, согни!
Сколько Гриша ни надувался, ничего у него не получилось. Зато Бесов на глазах у всех скрутил пятак в трубку и, протянув его Грише, с усмешкой произнес:
– Возьми на память! Как посмотришь на этот пятак, так вспомни о своем неуместном самомнении. Мало от природы вымахать бугаем. Надо свою силу уметь выливать в определенные рамки. Скажем, спортсмен, владеющий приемами английского бокса, будь он в два раза легче и ниже ростом на голову, тебя отправит в нокаут за считаные секунды.
Гриша недоверчиво хмыкнул:
– Видали мы таких англичан!
– Вот, ты опять за свое! – разъярился Бесов. Он вскочил из-за стола, дернул Гришу за руку: – Идем, Кащеев, посмотрим, чего ты стоишь!
Все всполошились, решив, что сейчас начнется английский бокс. Гриша хмуро, но все же решительно поднялся из-за стола, едва не упершись в потолок головою. Бесов был чуть выше его плеча.
– Не пугайтесь. – Он успокоительно поднял руки. – Чемпионата мира сегодня не будет. Хотя завтра, не торопись я домой, было бы хорошо провести «абсолютный чемпионат уездного города Слободского по французской борьбе с участием непобедимого Григория Кащеева. Приз от благородного купечества – сто рублей»! Весь город сбежался бы посмотреть, как «непобедимый Кащеев» рассматривает небо, лежа на лопатках под «побежденным накануне» Бесовым.
Но, господа, матч-реванш переносится на другой срок. Готовьтесь! Сто рублей должны быть одной бумажкой – с изображением великой царицы Екатерины. Другими купюрами не приму.
Гости вышли во двор. Ночь была светлая, лунная.
– Хоть узоры вышивай! – восхитилась Анастасия Ивановна. Но приказала принести служанке несколько линеек – керосиновых ламп.
Бесов обвел глазами двор. Около сарая стояла громадная деревянная бочка с песком на случай пожара. Бочка была высотой аршина полтора, не меньше.
– Господа, будьте судьями, – обратился к окружающим Бесов. – Вызываю на соревнование будущего чемпиона мира Григория Кащеева, уроженца Слободского уезда. Приз – десять рублей, которые Кащеев успел зашить в свой поношенный картуз и теперь боится потерять, даже за столом положил под себя.
Все дружно засмеялись, потому что и впрямь Григорий не выпускал картуз из рук.
– Итак, упражнение первое. Толчком обеих ног с места вскочить на бочку – упражнение выполняется в темпе.
Бесов сбросил с плеч пиджак.
Подойдя вплотную к тяжеленной бочке, чемпион проверил ее на устойчивость и вдруг, оттолкнувшись от земли, легко вспрыгнул на нее. Он повторил это движение с десяток раз.
– Милости просим, – пригласил он Гришу.
Тот, раззадоренный, подошел к бочке, долго стоял на месте, потом, неловко взмахнув руками, попытался вспрыгнуть, но лишь ударился о край и упал в траву.
– Прошу зафиксировать, господа судейские: очко за мною! – провозгласил Бесов. – Должно быть, у моего соперника сильные руки. Проверим. Упражнение второе: отжимание в стойке на кистях с опорой ногами на стену сарая.
Бесов подошел к сараю, встал в стойку на кистях, ноги завалил на стену. Он начал отжиматься, лицом уходя в пахучую траву.
– Один, два, три, четыре, пять, – начал счет исправник, который был главным рефери, – двенадцать, тринадцать…
Бесов поднялся, отряхивая руки.
– Вообще, по методике доктора Краевского, силовыми упражнениями следует заниматься натощак. И здесь наш доктор прав! Натощак я могу отжаться в таком положении с полсотни раз, без особых усилий. Это упражнение очень хорошо развивает силу рук, особенно трицепсы. Зато прыжки с места на высокую опору, скажем на гимнастического коня или вот на эту веранду, незаменимы для любого атлета: они укрепляют ноги, лают ловкость, развивают дыхание. Упражнение хорошо тем, что не требует реквизита. Начинать, Гриша, будешь с небольшой высоты – вспрыгивай на ступень крыльца, постепенно поднимаясь выше и выше. Этому упражнению уделяй не меньше пятнадцати минут в лень.
Гриша хмыкнул, представив лицо отца, когда он увидит сына, козлом скачущего на крыльце.
– Хочешь стать чемпионом – не обращай внимания на дура… то бишь на окружающих. Они всегда смеются над теми, кто живет иначе, чем они.
Он обнял Гришу за плечи, увел его в сторону.
– Хочу тебе все секреты свои передать, наследником своим на арене сделать… Парень ты удивительной силы, но если меня послушаешь, придешь ко мне, то увидишь, что в цирке выступать – это не с деревенскими бороться. Каждый день тренировки да выступления в разных балаганах, иной раз, ей-богу, унизительно бывает. Всякая пьянь да рвань над тобой изгаляется. Я ведь не ради денег выступаю, ради любви к атлетике. Вот ваши слободские ребята окружили меня после выступления. Мышцы трогают, вопросы задают: как, дескать, правильный тренинг делать… Ради таких и выступаю! Ради тех, кто хочет сильным стать, имя русского прославить…
– Федор Федорович, а как тренинг делать?
– Заинтересовался-таки! Молодец! – Бесов хлопнул друга по могучей спине. – Всю методику в двух словах не скажешь. Но самое важное – иметь для начала нормальное здоровье: с пороком сердца, скажем, или с больной печенью за штангу ни в коем случае браться нельзя.
Но у тебя с этим, кажется, все в порядке. Тогда не забывай другого: всегда начинай с легкого, а к трудному приближайся постепенно. Вот я тебе сказал про прыжки на крыльце: сначала на первую ступеньку запрыгни, затем сделай темповых прыжков тридцать – сорок на вторую ступеньку, затем в три раза больше – на третью и так далее. Во всяком деле нужна постепенность! В спорте опасно брать нахрапом, иначе здоровье сорвешь, травмы замучают… Тише едешь – дальше будешь! Это как раз о нашем деле. Да, да – постепенность и регулярность, без этого не обойтись!
Он помолчал и убежденно добавил:
– Есть опасность, которой не избежали многие способные атлеты, – нельзя переутомляться. Сильное переутомление ведет к нервному срыву. У некоторых становится плохой аппетит и слабый, кратковременный сон. В этом случае следует ослабить нагрузки, а то и вовсе прекратить на некоторое время…
Знающий преподаватель умеет дать занимающимся оптимальные нагрузки. Но я всегда был за то, чтобы лучше недозаниматься, чем перегрузиться.
И еще, Гриша, очень хорошо после турнира или напряженных занятий сходить в парную баньку. Попроси родителя, пусть веничком тебя…
– Это он умеет! – обрадовался Гриша. – Баня у нас своя, прошлым годом к Троицыну дню каменку новую сложили. Ха-рош парок! – И он счастливо заулыбался.
Бесов заторопился:
– Заговорился я с тобой! Там уже чай разливают. Люблю, грешник, китайского бандерольного полдюжинки стаканов выпить – ох, духовит! Сейчас в Москву приеду – и в Охотный ряд, в трактир Тестова пойду. Самовары у него пузатые, калачи горячие, мед целебный. И ты давай приезжай ко мне, вместе сходим и к Тестову, и в цирк, и на Сухаревской знаменитой толкучке побываем – все тебе, Гришаня, покажу. С силачами познакомлю – и с московскими, и с петербургскими. Народ, скажу тебе, удивительный!
…К утру набежали тучи. Теплыми каплями пролился веселый дождь, по окну и крыше ровно застучали его тяжелые струи.
Анастасия Ивановна спозаранку хлопотала по хозяйским делам. Когда гости вышли в гостиную, она обрадованно заговорила:
– Поди не выспались? А самовар давно поспел. Выкушайте, гости дорогие, чаю. В дороге кто вас покормит?
…Потом они вышли на остро пахнущий цветами и травами сырой воздух. Дождь закончился. Пароход вовремя подошел к причалу. И вновь пенилась зеленая вода, стучали ноги по сходням, и злой рев пароходного гудка огласил окрестности.
Бесов долго стоял во весь свой княжески могучий рост на верхней палубе, спокойный и отрешенный от всей корабельной беготни.
Берег с каждым ударом машины, скрытой где-то в недрах парохода, удалялся все далее. Провожающие махали руками. И вот уже неясным пятном белело в отдалении светлое платье Наденьки. И не мог он видеть ее красных от слез глаз. И еще не знал того, что Гриша твердо решил сдержать данное Бесову слово и непременно приехать к нему в Москву.
Не пройдет и года, как о нем заговорят во всей России:
– И откуда же такие люди берутся? Словно богатыри из сказки…
И. В. Лебедев, «Из старой записной книжки»: «Много мне приходилось видеть оригинальных людей в мою бытность директором борьбы, но все же самым интересным по складу характера я должен считать покойного великана Гришу Кащеева. На самом деле, трудно себе представить, чтобы человек, в течение трех-четырех лет сделавший себе почти европейское имя, добровольно ушел с арены в свою родную деревню, опять взялся за соху и борону. Когда в конце лета 1910 года я предложил Кащееву остаться в чемпионате на 30 рублях в сутки, тот покачал своей косматой головой:
– Нет, поеду в деревню… Хлеб убирать надоть.
– Да ведь, чудак ты человек, Гриша, – говорю ему, – ты за тридцать целковых на все лето работника нанять можешь.
– Нет, поеду сам, потому что скучаю по деревне… И напрасно было бы хоть сто рублей в сутки предлагать ему – все равно его неудержимо тянуло „к земле”.
Громадной силы был человек. Почти в сажень ростом, с длинными, несколько вялыми на вид, но на самом деле мощными мускулами… Силой он не только не уступал иностранным атлетам, но был гораздо крепче их и отличался большой выдержкой в борьбе.
…Это был на редкость тихий, положительный, безответный человек. Безгранично любил он одно на свете – свою родную деревню. Как ни звали его за границу, Гриша не ехал туда. Побывал он только в Париже с Заикиным и Поддубным, сделал там страшные сборы, произвел сенсацию своей фигурой и медвежьей силищей. И больше за границу – ни за что. Жил Кащеев очень скромно и все время копил себе деньги для деревенского хозяйствования…» (Геркулес. 1915. № 2).
Он умер за сохой. Кончилась пахота 1914 года. Гриша, не жалевший себя за работой, вдруг покачнулся, упал навзничь в мягкий, пахнущий свежестью перегной.
Жаркое по-весеннему солнце ярко светило в костенеющее лицо российского богатыря, и от вспаханных рядов в небо поднимался тонкий пар…
Чуть раньше умер в больнице для бедных его друг Федор Бесов. Многочисленные приятели и бесконечные застолья разрушили его могучий организм.
Господи, до чего же мало ценим мы таланты – и свои собственные, и чужие!
Федор и Гриша любили друг друга. Было время, когда они путешествовали по городам и селам, поражая людей силовыми трюками. Однажды, коротая вечер в недорогом номере московской гостиницы «Лоскутная», что на Тверской улице, Бесов высказал затаенное, душевное:
– Помнишь, Гришаня, нашу первую встречу в Слободском? Я-то хорошо помню. Как не помнить, если сердце свое там оставил… Да, это она – Надя, дочь казначея… Только какой я ей муж? Кто я такой? Балаганщик. А она ангел. Нет, не вправе я ломать ей жизнь. Пусть для меня останутся лишь гири да штанги.
Благородный был человек Федор Бесов!
Войти с помощью соц. сетей: