Тобольск в снегу

Был легкий морозец. На земле лежал первый снег. На пристани собралась толпа, как это всегда бывает в провинции, когда приходит пароход. Во всем чувствовалось какое-то неестественное напряжение. Повсюду виднелись патрули, у каждого приезжего по нескольку раз проверяли документы. Тех, кто вызывал малейшее подозрение, сразу тащили в милицию.

Соколов был одет в офицерскую шинель без знаков различия. Едва он оказался на берегу, как к нему подошли двое солдат в грязных, заношенных шинелях:

– Документ предъявите! – И медленно, водя шершавыми короткими пальцами по бумаге, шевеля губами, читали.

Тот, который был старше возрастом, спросил:

– И для чего сюда приехали?

Соколов, заранее решивший вести себя тихо, спокойно отвечал:

– Так там, в документах, все ясно написано…

Солдат, чувствуя свою власть над этим офицером, уже возвышая голос, крикнул:

– Не сметь тут командовать! Я не спрашиваю, что написано. Слухать надо, чего спрашиваю: для чего прибыли в Тобольск?

Соколов подумал: «Какое гнусное животное!» Ответил смиренно:

– Я врач. Командирован Временным правительством, чтобы лечить зубы бывшей царской семье.

– Вот-вот! Бывшего царя – лечить, а простым людям – шиш с постным маслом. – Солдат хлопнул ладонью по мешку с царскими сокровищами. – Покажите, чего в мешке привезли.

Соколов решил: «Если начнется скандал и заставят вскрывать мешок, я эту мразь убью первым!» И вновь нарочито елейным голосом, так что самому стало смешно, отвечал:

– Гражданин солдат! Это инструментарий для врачебного кабинета. Инструментарий казенный, под пломбой и за печатями. Вскрывать приказано на месте, чтобы чего не пропало, – щипцы для выдергивания зубов или бутылки с наркозом. Вот правительственная справка, читайте: вскрывший мешок подлежит расстрелу на месте без суда и следствия. Вы, гражданин солдат, если готовы – без суда и следствия, то вскрывайте мешок…

– Проходите!

– Тогда подскажите, где мне найти комиссара по охране бывшего царя?

Солдат недружелюбно отвечал:

– Панкратова, что ль? Это ко мне не относится, я не должóн говорить. Идите к коменданту пристани, может, он скажет… – И, заметив еще одного, приличного вида прибывшего пассажира, поспешил к нему – проверять документы и поклажу.

Начальник пристани – маленький человечек в форменной шапке с кокардой – стоял у «Руси» и разговаривал с капитаном. Недовольным, усталым голосом пробурчал:

– Положено всем новоприбывшим к бывшему царю представляться начальнику отряда по охране бывшего царя и его семьи, полковнику Кобылинскому, это в доме Корнилова.

– Где такой дом?

– Идите все время по нашей улице, три квартала пройдете, слева угловой, за высоким забором.

Соколов отправился в указанном направлении, ступая по тротуару, сделанному из досок.

Дом нашел легко. Сначала его не хотели допускать за ограду, потом другой часовой не пускал в дом. Соколов строго взглянул на хлюпика с ружьем:

– Почему так развязно себя ведешь? Как фамилия?

Солдат испуганно взял под козырек и освободил проход.

Преодолев эти препоны, Соколов попал в большой, судя по всему, прежде богатый дом, который нынче был заплеван, закурен, на давно не мытом полу горой валялась семечная шелуха.

Полковник Кобылинский

Прихожая и приемная были забиты нетерпеливо гудевшей толпой, но, к счастью Соколова, вскоре из дверей кабинета вышел человек лет тридцати пяти, отличной выправки, в темно-зеленом мундире с полковничьими серебряными погонами.

Это был стройный и плечистый офицер с тщательным пробором, породистым лицом, подтянутый, говоривший четко и конкретно. Острым взглядом на ходу он вырвал из серой массы Соколова, стоявшего возле окна. Подошел, внимательно взглянул в лицо:

– Вы, господин офицер, ко мне?

Соколов не сдержал улыбку:

– Господин полковник, я не офицер, я зубной врач Рошковский. А вот в вас угадываю гвардейского офицера.

– Позвольте, господин Рошковский, представиться: полковник второго лейб-гвардейского Литовского полка Евгений Степанович Кобылинский. Чем могу служить?

– Евгений Степанович, я командирован Временным правительством к государю.

– Я попрошу вас говорить «к бывшему царю». Срок командировки оговорен?

– Две недели. Мне необходимо осмотреть состояние зубов и оказать необходимую помощь семье и самому государю, простите, бывшему царю.

– Пройдемте в кабинет!

Кобылинский сел за стол, остановил взгляд умных глаз на Соколове:

– Это ваше счастье, господин Рошковский, что вас командировали сюда лишь на две недели.

– Почему?

– Скоро сами поймете… – Подумал, вздохнул. – Вокруг бывшего царя тяжелая обстановка. Местное население пользуется любым случаем, чтобы оскорбить Николая Александровича и особенно бывшую царицу. В свите бывшего царя тоже немало таких, кому лучше было бы не увязываться за ним. Панкратов понимает, что грубость с безоружными и беззащитными пленниками – элементарное свинство. И всячески пресекает…

Кобылинский что-то торопливо написал на бумаге, протянул Соколову:

– Записка к Панкратову, комиссару по охране бывшего царя и его семьи. Я рекомендую предоставить вам на две недели жилье и позволить осмотреть бывшего царя, его семью и свиту. Кстати, Василий Семенович Панкратов живет здесь же, последняя дверь по коридору справа, но сейчас он отсутствует, скоро вернется, так что вам придется подождать. В этом доме живут многие из свиты, другие помещены вместе с семьей Романовых – старый камердинер Чемодуров, камеристка Тутельберг, две няни. Боюсь, вас не удастся разместить в этом доме, но на улице не оставим. – На мгновение замялся. – Простите, доктор, меня можете осмотреть? У меня вот здесь, – открыл рот, показал пальцем, – болит. Вы не поможете?

Соколов, скрывая отвращение и стараясь не дышать, заглянул в рот, с умным видом покачал головой и, напрягая в памяти гимназические занятия анатомией и латынью, без запинки произнес:

– У вас, господин полковник, серьезные дела: альвелярная пиорея ос пубис.

Кобылинский с ужасом выпучил глаза:

– Ос пубис? И что это такое?

Соколов соболезнующе вздохнул:

– Придется экстрактировать!

– Что?!

– Удалять. Зайдете ко мне на той недельке.

Мужественный полковник Кобылинский вытирал со лба холодный пот. Он не боялся ходить в штыковую атаку, он боялся лечить зубы.