Сила любовной страсти

Бифштекс погрузился в мрачное состояние, все было плохо, все валилось из рук. И еще перед ним стоял вопрос: кому писать донесение? Что надо писать самому высокому начальству – в этом сомнений не было. И тогда, по логике вещей, сигнализировать следовало могущественному начальнику отдела «III Б» Вальтеру Николаи, в руках которого сосредоточены все нити управления разведкой и контрразведкой.

Но, по словам Оберста, он был креатурой фон Лауница. Не исключено, что Вальтер Николаи перешлет донесение своему подчиненному – Лауницу, и тот наверняка разозлится, что донесение адресовано не ему напрямик. Как быть?

Бифштекс колебался, и в это время судьба Соколова вновь повисла на волоске. Начальник карлсбадской контрразведки долго и задумчиво чесал свой румяный бугроватый нос, вздыхал, вскакивал из-за стола и нервно расхаживал по кабинету. Сбивала с толку и расписка о неразглашении тайны, которую он для чего-то подписал.

Просветление в мозгах и решение вопроса пришло после того, как Бифштекс вынул из потайного шкафчика бутылку шнапса, выпил залпом две рюмки и уселся за ундервуд.

Дело было такой секретности, что Бифштекс не рискнул диктовать Меладе Фишеровой, машинистке. Долбя коротким непослушным пальцем по кнопкам, напечатал краткую служебную записку на имя фон Лауница. В ней он просил указаний относительно раненого сотрудника Шестого управления оберста Эриха фон Бломберга (фото прилагается), в какой степени следует сотрудничать с ним.

Опустив донесение в конверт, Бифштекс отправился в гостиницу «Пупп».

Фердинанд Зауэрбрух с охотой выполнил просьбу Бифштекса, передал пакет своему офицеру, который вылетал на аэроплане из Карлсбада и с посадками для заправок держал курс на Берлин.

* * *

Донесение легло на стол начальника Шестого управления зарубежной разведки фон Лауница уже поздним вечером следующего дня.

Лауниц привычно задерживался на службе допоздна. Он вынул из конверта донесение, глянул на фото и обомлел:

– Ба, граф Соколов в форме оберста! Вот это новость! – Не удержался, выскочил из-за стола, в волнении побегал по кабинету, радостно потер руки: – Попался, голубчик! Сам влез в капкан! Надо же, до Карлсбада добрался. Ловок! Теперь ему от ареста и расстрела не уйти. – Нажал кнопку, чтобы вызвать машинистку и продиктовать текст телеграммы о необходимости задержать русского шпиона, прибегнув к мерам предосторожности.

Вошел дежурный офицер, сообщил:

– Время позднее, машинистка только что ушла домой! Могу я напечатать, господин генерал…

– Не беспокойтесь, завтра утром продиктую машинистке, благо время терпит! – Счастливый Лауниц еще раз полюбовался Соколовым в форме германского оберста, широко улыбнулся и отправился домой, чтобы огорошить приятной новостью свою русскую красавицу Веру.

События набирали грозную силу.

* * *

Заранее предвкушая удовольствие, фон Лауниц обнял за круглые и плотные бедра супругу и, растянув в улыбке рот, спросил:

– Угадай, любимая, кто мне в сети попался? Как у вашего Пушкина написано? – Лауниц много лет служил в России и отлично знал русский язык, намного лучше, чем Вера – немецкий. И теперь он с веселыми интонациями прочитал: – «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!»

Вера недовольно надула пухлые губки:

– Какого еще мертвеца?

– Ну, пока еще живого, но скоро мы его поставим к стенке: «пиф-паф» – и готов. Угадай, радость моя. Ну, помогу, первая буква «С». Говори, говори, кто в мои сети попался? – продолжал веселиться Лауниц.

Сердце Веры тревожно забилось. Она сразу поняла, о ком идет речь, но нарочно не показывала виду. Она приняла равнодушный вид:

– Какая мне разница, кого ты ставишь к стенке! Хоть сам встань…

Фон Лауниц, разумеется, привык к причудам страстно любимой им супруги, но опешил:

– Если меня будут ставить к стене, ты не пожалеешь?

Вера не умела играть в шахматы, но, как великий Хосе Рауль Капабланка, вперед рассчитала ходы. Она с притворным испугом прильнула к мужу:

– Милый, зачем ты говоришь такие ужасы! Если такое случится, я встану рядом с тобой, защищу своей грудью, ибо без твоей любви не проживу и часа!..

Лауниц был счастлив. Он сразу размяк, ему больше не хотелось играть с супругой в кошки-мышки, полез в папку и достал фото. Положил на стол:

– Узнаешь?

На Веру глядел граф Соколов, но в форме оберста: красавец – загляденье! Вера спокойно положила фото в конверт и равнодушно сказала:

– Что, ты уже арестовал графа?

– Нет, он у меня в руках и на этот раз не выскользнет. Он в Карлсбаде, его ведут наши агенты и только ждут моей команды, чтобы надеть на этого международного авантюриста наручники.

Вера скрестила руки на груди, той самой, которую так любил целовать Лауниц в те редкие счастливые мгновения, когда его твердохарактерная супруга позволяла ему это делать, и, глядя в зрачки мужа, тихим, но решительным голосом произнесла:

– Ты не арестуешь графа Соколова, понял?

Лауниц насупился, уже жалея, что открыл служебную тайну.

– Это почему же я не арестую русского шпиона, который потопил «Стальную акулу»? Обязательно арестую, и его-то поставят к стенке, не сомневайся!

Вера стиснула зубы и упрямо повторила:

– Ты не арестуешь Соколова, а эту гнусную «Акулу» давно следовало пустить на дно – она охотилась за пассажирскими и торговыми судами. Ты что, не знаешь, – Вера начала вдохновенно сочинять, – что та ценная информация, которую я привезла из России, добыта с помощью Соколова? – Она наступала на мужа, ее глаза яростно блистали. – Ты, может, русским сообщишь, что он работает на пользу Германии?

Лауниц растерялся:

– Но ты мне никогда об этом не говорила…

– А ты сам меня учил, что осведомителей никогда нельзя называть никому, кроме как прямому начальнику. А ты мне не начальник, а муж. Волос упадет с головы Соколова, я тебя… – Вера перешла на зловещий шепот, – я тебя зарежу. Или, еще хуже, уйду. Понял?

Лауниц приосанился:

– Насчет этого… ты того, лишнее… Но что касается Соколова, я ведь не знал, что он работает на нас… И какая кличка у него?

– Ты видел вот это? – Вера сунула мужу под нос фигу. – Вот тебе, а не кличку.

Лауниц уже миролюбивым тоном спросил:

– Так что же я должен передать в Карлсбад?

– Записывай! – Вера показала пальцем на рабочий стол мужа. – Под каким именем он работает в Карлсбаде?

– Оберст Эрих фон Бломберг.

– «Наружное наблюдение за оберстом Эрихом фон Бломбергом снять, оказывать всяческое содействие. Начальник Шестого управления зарубежной разведки фон Лауниц». Завтра с утра отправь. Ужинай и ложись сегодня ко мне в постельку, баловник…

Утром телеграмма была отправлена, а Вера полетела на вокзал, чтобы скорее добраться до Карлсбада.

* * *

На другой день возле полудня Бифштекс проводил летучку.

В это время, нарушая этикет, в кабинет на цыпочках вошел полицейский телеграфист. Он положил перед Бифштексом телеграмму. Задыхаясь от стремительного бега, громким шепотом сказал:

– Правительственная! Срочная! Секретная!

Марек, Гавличек и Хрубеш впились глазами в начальника.

Бифштекс икнул, у него от волнения задрожали руки. Он оторвал облатку, развернул бланк и прочитал: «Наружное наблюдение за оберстом Эрихом фон Бломбергом снять, оказывать всяческое содействие. Начальник Шестого управления зарубежной разведки фон Лауниц». Сердце бешено колотилось. Первой мыслью было: «Какое счастье, что я не успел арестовать оберста и допросить с выламыванием суставов! А то меня так бы выломали!..»

Бифштекс перекрестился и хриплым от волнения голосом произнес:

– Коллеги! Прослежка за оберстом отменяется. Теперь его повезем в Локет. Надо создать Хромому условия, потому как получается, что он – птица важная, агент разведки… Хрубеш, что же теперь тебе за нанесенные ему увечья будет, а?

– Ничего не будет! – с оптимизмом идиота ответил Хрубеш.

Гавличек предложил:

– Надо Хромого куда-нибудь перенести, в гостиницу, что ль.

Бифштекс показал мудрость руководителя:

– Если мы понесем его, он вряд ли выдержит, помрет. Тогда и нам надо в Тепле утопиться.

Марек подсказал:

– Пусть начальник тюрьмы Сметана перину под него подложит.

Бифштекс удивился:

– И где он ее возьмет? В тюрьме нет перины…

Всегда молчавший на летучках Хрубеш вдруг блеснул острым умом:

– Пусть из дома принесет!

– Правильно! – одобрили филеры, а Хрубеш, польщенный похвалой, совсем разошелся:

– И градусник надо положить!

– Да ты гуманист! – удивился Бифштекс. И о более близком душе: – Бутылку вина поставим, для поправления, так сказать, организма. – Вдруг лицо озарилось счастливой мыслью. – Мы положим Хромого в пятую камеру для прослушивания и выясним подробности!

Все были в восторге от мудрости любимого начальника.

* * *

Бифштекс понесся в «Асторию» и застал оберста за чтением немецких газет. Оберст строго спросил:

– Так когда же я увижу своего коллегу?

– Хоть в сей момент! Мы можем, господин оберст, доставить вашего агента прямо в «Асторию». Но… лучше встретиться с ним в замке. К великому сожалению, он очень слаб, его еще рано транспортировать. Позвольте, господин оберст, теперь же отвезем вас. Агент содержится в хороших условиях, его кормят ресторанной пищей, градусник ставят, и доктор осматривал…

Соколов милостиво согласился:

– Едем, я готов!

Они спустились на улицу. В это время, шурша резиновыми шинами по шероховатой брусчатке, проехал роскошный автомобиль. На заднем сиденье, за шофером, откинувшись назад, восседал важный человек в генеральской форме, это был главный хирург германской армии.

Бифштекс с гордостью, словно это был его близкий родственник, сказал:

– Важная птица – генерал Фердинанд Зауэрбрух. Тоже прикатил к нам попить водички и поправить здоровье. Вы не знакомы с ним?

– Нет, не доводилось! Но по слухам – глубоко порядочный человек…

Подали служебную коляску, запряженную парой невысоких, но быстрых лошадок. Место кучера занял Марек. Его коллега и собутыльник Гавличек направился к любвеобильной Евгении Эльберт, как отправлялся римский раб в клетку к вечно голодной тигрице. Муж Евгении, Бифштекс, вместе с Соколовым покатил в древний замок Локет, что в пятнадцати километрах от Карлсбада.