Приятные новости

После обеда Соколов улегся в постель, но спать ему пришлось не более трех минут. Его разбудил стук. В дверях стоял адъютант Джунковского. Приставив руку к козырьку, доложил:

– Господин полковник, вас приглашает к себе Владимир Федорович – срочно!

Соколов быстро оделся и предстал пред очи Джунковского.

– Что случилось?

– Поздравляю! Мне удалось убедить командира воздухоотряда полковника Ильченко, он приглашает тебя, граф, лететь на самолете.

Соколов испытал прилив радости. Джунковский добавил:

– Тебя, граф, сейчас проводят на базу воздухоотряда. К сожалению, не приду проводить тебя в полет – дел выше головы. Только прошу – не рискуй жизнью! – Расплылся в широкой улыбке. – И еще приятная новость. – Взял со стола блокнот, заглянул в него. – Тебе знаком судебный фотограф Ирошников?

Соколов удивился:

– Юрий Павлович? Друг и коллега, сколько мы с ним переловили всякого рода разбойников, сколько раз гуляли в трактире Егорова, что в Охотном ряду! А почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Делал я нынче объезд Пятнадцатой стрелково-артиллерийской дивизии. Командир ее – полковник Стефан Поступальский, отчаянный и толковый. И вдруг он меня спрашивает: «Простите, вы ведь были в хороших отношениях с гением сыска Соколовым?» – «А почему вы меня об этом спрашиваете?» – «Дело в том, что граф служил в сыске вместе с моим зятем Ирошниковым, много о гении сыска рассказывал, разумеется, с восторгом! Я заочно полюбил этого русского богатыря!» Отвечаю Поступальскому: «Могу вам сообщить – Соколов находится в нашей дивизии!» Поступальский так и подпрыгнул от радости: «Как бы познакомиться с Аполлинарием Николаевичем? Я берег до дня своего рождения бутылку шампанского, так подарить ее хочется этому герою!»

Соколов с удовольствием отозвался:

– Шампанское хорошо, а пострелять Поступальский мне позволит?

Джунковский ответил:

– Скажи, что я присоединяюсь к твоей просьбе. Таблица стрельбы у полковника, разумеется, есть. Попробуй поразить склад с боеприпасами. Как раз у них был подвоз. Наши с воздушного шара наблюдали, как немцы позавчера ящики втаскивают и множество подвод было рядом. Готовятся к обороне.

– Бомбить пробовали?

– И бомбили, и из пушек обстреливали. Ну, немцы не дураки, там у них такие накаты сверху – ничего не берет.

Соколов заинтересовался:

– А если партизанскую вылазку устроить? Я с удовольствием бы рванул их боеприпасы…

Джунковский с выражением безнадежности махнул рукой:

– У немцев охранение хорошо поставлено. Если и доберешься до первой линии, то увязнешь дальше – там глубоко эшелонированная и мощная оборона. Склад боеприпасов охраняют так, словно это национальная святыня: колючая проволока, многочисленная стража.

Соколов сказал:

– Ну, так я летать пошел?

– С Богом! Воздухоотряд полковника Ильченко северо-западнее устья реки Ведьмы, в четырех верстах от линии границы.

Чудеса силы

Полковник Ильченко оказался приятным и веселым человеком, глядевшим на мир громадными голубыми глазищами, говорившим с легким хохлацким произношением.

– Мне приятно с вами познакомиться, Аполлинарий Николаевич! Я столько слышал о ваших подвигах, столько читал! И хотя посторонних мы на самолетах не катаем, но для вас сделаем исключение.

Соколов иронически усмехнулся:

– Какой вздор, полковник, вы несете! Если бы я хотел кататься, я пошел бы в полк конных разведчиков и катался бы вдоль да по бережку речушки под гнусным названием Ведьма. А я хочу летать, самостоятельно. С ветерком! А чтобы горючее попусту не жечь, я сброшу на позиции врага столько бомб, сколько вы мне дадите. И метать буду прицельно.

– Это опасно. Немцы по аэропланам стреляют и подбивают…

– На войне вообще почему-то стреляют, а подбивают далеко не всех. Покажите мне аппарат. – И направился к ангару.

В тоне Соколова было столько решительного напора, что умный Ильченко сразу решил: «Хрен с ним, пусть летит. Все равно от него не отвязаться, не шутка, протеже командира дивизии! Однако мужик боевой, по внешности и повадкам это видно». Спросил:

– Простите, Аполлинарий Николаевич, за глупый вопрос: вы хорошо владеете искусством пилотажа на «Фармане»?

Соколов громко расхохотался:

– Это вы, Виктор Владимирович, правильно сказали: вопрос глупый! Только я не понимаю, зачем умный Ильченко задает глупые вопросы, а?

– Затем, что у меня остались всего две воздушные машины и мне они дороже собственной жизни. – Махнул рукой. – Добре, Аполлинарий Николаевич, садитесь за штурвал «Фармана», а я сяду вам за спину, на место пассажира, буду подавать вам советы и бомбы.

Соколов протянул громадную, словно лопата, ручищу:

– Уважаю толковых людей! Летим сейчас же.

Они вошли в полутемный просторный ангар. Слева стоял «Ньюпор», а справа «Фарман». Соколов подошел ближе, застонал, и звук его голоса гулко прокатился под сводами:

– Господи, да этому ветерану надо заказывать панихиду! В него следует запрячь лошадей и вместо кареты барышень катать.

Действительно, аппарат был весь латан-перелатан, перевязанный местами проволокой, а то и просто веревкой. Бензобак сбоку и снизу носил следы запаянных пробоин. Деревянные крылья тоже во многих местах хранили следы пуль, кое-где были вклеены куски свежей фанеры. В гондоле было пять дырок, и непонятно, каким образом летчику удалось спастись. Маслопровод в двух местах был перебит и отремонтирован на живую нитку.

Соколов задумчиво поскреб щеку.

– Такое может только в кошмарном сне привидеться… – Посмотрел на Ильченко. – И это в состоянии подняться в небо?

– В умелых руках – да! – с вызовом произнес тот.

Соколов был лаконичен:

– Я лечу! Выводите…

– Да вы на карту хоть взгляните! – застонал Ильченко. – Надо выбрать объекты для бомбометания.

Услыхав про бомбометание, Соколов сразу оживился:

– Я буду бомбить главный склад боеприпасов.

– Бомбить склад? Это дело бесполезное. Немцы – инженеры знатные. Какие они там перекрытия и накаты сделали, того не ведаю, но легче головой дубовую дверь проломить, чем их разбомбить. Мы пробовали бросать бомбы, не вышло! Там крыша в три наката, помещения углублены в землю и к тому же охраняются зенитной батареей. При нашем подлете такой треск начинается, что уши закладывает и аэроплан от пробоин делается похожим на решето. В середине мая мы там прекрасный земноводный английский аэроплан «Виккерс-Викинг» потеряли… Немцы пробили бак с бензином, и самолет вспыхнул в воздухе, яко коробок спичек, авиатор погиб.

– Что ж, там нет ни окон, ни дверей, ни ворот?

– С восточной, то есть нашей, стороны склад практически весь расположился под землей.

Соколов строго произнес:

– Покажите, полковник Ильченко, на карте, где это?

– Смотрите, в квадрате Б-III, за излучиной реки Шары. На западном берегу, за березовым леском, – склад боеприпасов. От нашего аэродрома это почти десять верст.

Соколов сказал:

– Думаю, что можно разбомбить эту крепость.

– Если сбросить с большой высоты бомбу в двадцать пудов и точно попасть в цель! – произнес Ильченко. – Для этого нужен «Илья Муромец». Но у нас нема аэроплана такой мощности. Я слышал, ученые разрабатывают приборы, которые будут помогать наводить бомбы на цель. Вот тогда разбомбить можно будет!

– Прежде война закончится. Схему начертите.

Ильченко сорвал прут и на земле нарисовал изгибающуюся линию:

– Вот река Шара, севернее – большая рыжая топь, это – деревушка Пьяново, а тут, – изобразил нечто схожее с ночным горшком, – склад и усиленное охранение.

– Рембрандта из вас, Ильченко, не выйдет. Лучше скажите, где зенитки стоят.

– Здесь, здесь и здесь!

– То есть в основном с восточной стороны.

– Конечно!

– Так надо подлетать с западной стороны. Неужели это надо объяснять?

Ильченко глубоко задумался. Соколов добавил:

– И лететь следует на предельно низкой высоте. Во-первых, это будет для немцев неожиданно, во-вторых, попасть в нас из пулеметов и ружей станет не так просто, как если бы мы летели на большой высоте – сто или двести метров. О зенитках и говорить не приходится, они тут бесполезны.

Ильченко возразил:

– Но и нам выйти на цель будет не шибко легко! Когда брюхом по земле скребешься, трудно рассчитать с бомбометанием… Да и бомбы не успеют набрать ускорение и пробить перекрытия. Вы, Аполлинарий Николаевич, вообще-то знаете устройство бомб?

Соколов удивился:

– Чтобы разбить тарелку, разве надо знать, как ее изготовляют? Так и тут…

– Ан нет! Мы используем самое последнее достижение – бомбы системы Оранского. Ветрянка – это небольшой пропеллер – при падении с двухсот метров вывертывается от воздушного потока и освобождает ударник, происходит взрыв. А брошенная с малой высоты ветрянка не успеет освободить ударник.

Соколов с сожалением взглянул на собеседника, подергал его за рукав:

– А ручки ваши, мой сударь, для чего? Только чарку подымать?

Ильченко удивился:

– Предлагаете перед сбросом несколько отвинтить ветрянку?

– Так точно!

– Нет, это опасно!

– А воевать вообще очень опасно! – отпарировал Соколов. Он с нетерпением потер ладоши, словно собирался усесться за вкусный обед. – Сейчас вылетаем!

– Нет, сначала следует «Фарман» подготовить, баки залить, тросы проверить…

– И бомбы заложить.

Ильченко осторожно спросил:

– Сколько вам бомб надо?

– Полтора десятка! – решительно произнес Соколов. – Самых тяжелых.

Ильченко ужаснулся:

– Господин полковник, это у вас такие шутки? Коли вам доставят радость три бомбы, то я прикажу их загрузить. У нас каждая бомба на учете…

– Зачем тогда летать и попусту жечь горючее? Наш вылет боевой. Понятно?

– Понятно-то оно понятно, да только… Нашему авиаотряду нужно полторы тонны бомб, а в наличии всего пятая часть. Заводы бастуют, срывают поставки.

Соколов поинтересовался:

– Итак, ваши бомбы системы Оранского сколько весят?

– Самые тяжелые – два пуда. Но разве вы, Аполлинарий Николаевич, разбираетесь в их устройстве?

Соколов рассмеялся и отбарабанил, словно по писаному:

– Фугасные бомбы системы Оранского выпускаются в металлическом корпусе каплевидной формы и начиняются тротилом. Детонатор – небольшой заряд тетрила. Стабилизатор – ветрянка-пропеллер, который энергично вращается от воздушного потока, вывертывается и освобождает ударник. Бомбы выпускаются различного веса.

Ильченко был поражен.

– Ваша эрудиция потрясает! Ладно, уговорили. Заложим шесть двухпудовых бомб. Больше «Фарман» не подымет. Ведь я с вами хочу лететь, а это еще восемьдесят килограммов.

Соколов нахально улыбнулся:

– Одну бомбу вам позволю сбросить, если, конечно, вести себя будете исправно. И прикажите пять бомб связать вместе. По моей команде с одной из них чуть отвернете предохранитель-ветрянку и затем протянете мне конец веревки, которой они будут связаны. Я швырну, и все бомбы сдетонируют от взрыва одной.

Ильченко поморщился:

– Все не так, господин полковник! С ветрянкой можно не рассчитать – и бомба взорвется в аэроплане, разнесет нас в клочки.

– Зато смерть легкая и во имя Отечества!

– Предпочитаю плохо жить ради себя, чем приятно умереть ради призрачных идей! И второе: управляя аппаратом, разве вы сумеете вовремя швырнуть тяжеленную связку бомб – сто восемьдесят килограммов?!

– Не сомневайтесь, Ильченко, сумею! Фокус показать?

– Какой?

– А вот такой! – Соколов подошел к щипавшему травку и не подозревавшему худого артиллерийскому тяжеловозу, подсел под него и вдруг, громко крякнув, обхватил ручищами ноги, оторвал животное от земли и пошел с ним разгуливать по лужайке.

Все, кто был поблизости, сбежались смотреть на это чудо необыкновенной силы. Соколов поставил тут же взбрыкнувшего коня на землю и принял гром аплодисментов.

– Браво! Браво! – кричали механики, летчики, солдаты-рабочие.

Соколов подошел к Ильченко, который от изумления, казалось, потерял дар речи, спросил:

– Когда вылет?

– Раньше, чем через час не получится.

Соколов согласился:

– Хорошо, мне есть пока чем заняться. Как попасть на место дислокации Пятнадцатой стрелково-артиллерийской дивизии?

– Нужен Поступальский? Это правый боевой участок, с версту отсюда по направлению к деревне Счастновичи, высота девяносто один. Во-он к тем дубкам держите, что на взгорке. Да зачем вам артиллеристы?

– Пойду постреляю! – легко сказал гений сыска.

Ильченко ничего ответить не смог, лишь весело подумал: «Нахал, однако! Говорит так, словно речь идет о стрельбе из рогатки». Соколов ему очень понравился.

…Минут пятнадцать спустя от дубков начала ухать пушка. Снаряды пролетали над головой авиаторов. Сначала нарастал свист, затем он удалялся, а потом раздавался глухой взрыв, вверх поднимался столб черного дыма.

После нескольких выстрелов немцы выпустили по направлению к Счастновичам шрапнельные гранаты, которые разорвались на болоте, и никто, кроме лягушек, не пострадал.