Фон Бломберг

На другой день Соколов, как обычно бодрый и доброжелательный, отправился на курсы разведчиков к Нестерову. Тот встретил Соколова радостной улыбкой:

– Что ни говорите, Аполлинарий Николаевич, но вы родились под счастливой звездой! – Протянул руку. – Поздравляю вас, граф, с крещением. Вы теперь Эрих фон Бломберг, в армейском звании оберст, что приблизительно соответствует российскому полковнику. Вы родились двадцать первого июля 1875 года в фамильном замке под Штаргардом. Вы служите в военной разведке – это всегда удобно, не надо отвечать на некоторые вопросы патрулей, ну, и при задержании. У вас есть знаменитый брат – Вернер. Он родился второго сентября семьдесят восьмого года. Сейчас генерал Генштаба Германии. Его не любят товарищи по службе. У него плохие отношения с Эрихом, то есть с вами. Вот ваш офицерский билет, справки о ранении и лечении. Так что, оказавшись за кордоном, можете отправляться на все четыре вражеских стороны.

Соколов внимательно рассмотрел документы, подписи, печати и штампы. Спросил:

– Офицерский билет уже имел владельца?

– Да, билет «полужелезный», то есть на подлинный билет мы вклеили ваше фото.

– Однако билет был выдан в сентябре четырнадцатого года, не устарел ли он?

– Другого под руками нет, сами знаете, какие нынче времена. Однако этот билет мы освежили новыми записями о перемещениях Эриха фон Бломберга и его наградах за доблесть и преданность фатерланду.

– Где сейчас находится Эрих?

– В плену. Его для чего-то этапируют в Сибирь, иначе очень полезно было бы встретиться.

Соколов с чувством пожал руку Нестерову:

– Большое спасибо, Борис Николаевич! Документы лучше настоящих.

Нестеров запротестовал:

– О нет, лучше «настоящих» нам не надо, пусть будут как настоящие! Это заслуга нашего художника-шрифтовика – золотые руки у него! Едва в армию не загребли, как это сделали с фотографом, но мы художника отстояли.

– А как быть с ранением? Подстрелить самого себя?

– Думаю, что ваше высокое звание и солидный внешний вид будут предохранять от детального исследования немцами ранения.

Соколов возразил:

– Но у меня есть привычка полагаться лишь на себя, а не на счастливый случай и настроение врагов.

– Это замечательная привычка.

Соколов настойчиво продолжал:

– Я уверен, что есть приемы имитации огнестрельного ранения. Русский хирург, который окажется поблизости перед переходом границы, всегда сумеет справиться с этим делом.

– Чтобы было не больно, но похоже на настоящее ранение?

– Вот именно! Только нанести себе небольшое увечье следует перед проникновением на вражескую территорию.

Нестеров с удовольствием обнял Соколова:

– Какой вы умница, дорогой граф! Природный разведчик.

Соколова, гораздого на выдумки, вдруг осенило.

– Может, у немцев получить «ранение» и заодно забинтоваться?

Нестеров захлопал в ладоши:

– Браво! Это было бы прекрасно, но это требует ловкости и… денег.

Соколов настойчиво повторил:

– Чем бездарней человек, тем он больше полагается на счастливый случай, то есть на авось.

– Лучше не скажешь!

Соколов указал пальцем на конверт:

– А что тут?

– Ваша легенда, прочтете, сделаете свои замечания и потом затвердите назубок. А сейчас давайте продумаем несколько вариантов вашего возвращения на матушку-родину…

Разведчики совещались до полуночи.

Фердинанд Зауэрбрух

Ночевать Соколов отправился к Рошковскому, у которого в эту ночь не было танцев и гарема, а была какая-то смазливая молдаванка среднего возраста и выше средней упитанности. Сегодня ей досталось счастье согревать постель и одинокий быт замечательного доктора.

Рошковский с гостем уселись за стол. Служанка Маша поставила на стол коньяк, черную икру, сыр.

Молдаванка, покинув спальню, направилась совершенно голой в ванную, на ходу помахав приветственно рукой Соколову.

Соколов развеселился:

– У тебя дамы ходят нагишом, как в бане. Да, застенчивостью они не отличаются.

Рошковский согласился:

– Застенчивые девицы не ходят по ночам к малознакомому мужчине. Впрочем, эта болезнь, «застенчивость», в руках умелого мужчины быстро проходит, тем более что пациентки сами тяготятся этим заболеванием. Я порою думаю: какое счастье, что мужья об интимной стороне жизни своих жен почти ничего не знают. Иначе большинство браков моментально распались бы, а некоторые закончились трагическим образом и похоронным маршем для жен. Ты, граф, с этим не согласен?

– Я думаю о том, что есть истинно святые женщины, которые верностью мужу и детям, нравственной чистотой показывают своей жизнью высокий пример.

В это время вновь проследовала молдаванка, теперь уже из ванной.

Рошковский усмехнулся:

– Эта дама тоже моя пациентка. Теперь у нее будет серьезный повод не платить мне гонорар. Женщинам приятно, когда их красоту оценивают не только на словах, но и золотыми червонцами.

Друзья проговорили до первых петухов. Соколов, после некоторых колебаний, все же признался приятелю, что скоро уходит за кордон. Рошковский искренне испугался:

– Куда, зачем?

Соколов слукавил:

– Куда и зачем – неизвестно.

Рошковский вдруг стал вспоминать студенческие годы.

– Как часто в мирное время мы ездили по всему лику земли! Помню, был еще совсем молодым врачом, послали меня набираться ума-разума в Берлин. Около моей гостиницы на Фридрихштрассе располагался ресторан с южными винами – «Континенталь». Час был вечерний, ресторан изрядно заполнен публикой. Метрдотель, который запомнил мои щедрые чаевые и которому было известно, что я стоматолог, усадил за удобный столик. Там ужинал молодой человек лет двадцати семи, но уже в форме генерал-лейтенанта медицинской службы. Блондин, твердый подбородок, крепкий в плечах, умный взгляд небесно-голубых глаз – красавчик! Признаюсь, я подумал: «Какой-то выскочка! Поди, сынок высокопоставленного чиновника». Познакомились. Молодой человек представился: «Фердинанд Зауэрбрух».

Узнав, что я из России, заговорил по-русски. Но мой немецкий был лучше, так что перешли на родной язык молодого человека.

Меня поразили руки молодого генерала: длинные сильные пальцы, какие бывают лишь у музыкантов-виртуозов. Впрочем, и весь облик его дышал мужеством и каким-то возвышенным талантом, артистизмом, что ли. Мы пили хорошие вина, много шутили, рассказывали друг другу анекдоты. Я заметил:

– Фердинанд, вы хоть и медицинский генерал, но больше похожи обликом на нашего виртуоза пианиста Сергея Рахманинова.

Собеседник рассмеялся:

– Нет, Виктор! Я, как и вы, выпускник медицинского института. Только вы учились в Петербурге, а я в Бремене. – И, чуть смутившись, добавил: – Получив диплом хирурга, я сразу же был назначен директором военного госпиталя в Берлине и главным военным хирургом армии вот в этом высоком звании. – Показал на погон, словно стесняясь произнести слово «генерал».

– Наверное, ваши родители высокопоставленные люди?

– Совсем напротив. Мой папа скромный, хотя и очень хороший сельский врач. А вышло так, что во время практики на последнем, шестом курсе я подряд сделал несколько довольно сложных операций по удалению опухоли в горле. То есть приобрел некоторый, пусть и малый, опыт.

Наш госпиталь недалеко от дворца, в котором находится резиденция самых важных людей Германии. И вот однажды, когда я только что заступил на ночное дежурство, случилось нечто из ряда вон выходящее. В госпиталь доставили дочь… – Фердинанд показал пальцем куда-то в небо. – В общем, речь идет об императорской фамилии. Прелестная девушка подавилась рыбной костью, которая встала крайне неудачно в горле. Девушка уже задыхалась. Ее сопровождал целый эскорт домочадцев и дворцовой охраны, в том числе и отец – важнейшая персона Германии.

Дежурные врачи указали на меня: «Пусть оперирует Фердинанд!» Отец, узнав, что я всего лишь практикант, застонал: «Господи, да что ж это такое! Неопытному практиканту доверить жизнь самого дорогого для меня существа!..» Но врачи успокоили высокородного отца: «У Фердинанда хорошие руки, по травмам такого рода он неплохой специалист, лучший из нас!»

Скрепя сердце отец согласился. Пока пациентку готовили к операции, он сказал мне: «Если сделаете все хорошо, то я заплачу вам десять тысяч марок!» Деньги фантастические, тем более для такого бедняка, каким был я. Ведь мне с самого начала учебы приходилось зарабатывать на жизнь ночными дежурствами в качестве санитара: таскал горшки, подтирал больных, делал уколы и все прочее.

Началась операция. И хотя рядом стоял отец девушки, это мне не помешало провести операцию быстро и удачно.

Отец приказал кому-то из свиты: «Выпишите этому молодому человеку чек на десять тысяч марок!» Я подошел к отцу и сказал буквально следующее: «Ваше величество, я немецкий врач, и для меня превыше всего святой врачебный долг – делать для пациента все возможное, не ожидая особого вознаграждения. Простите, но деньги я не возьму, тем более что операция была весьма несложной». Отец пожал мне руку и сказал, что горд за свой народ, в котором еще есть бескорыстные люди, подобные мне.

Дочь уже утром отправили домой. Она была практически здорова и на прощание поцеловала меня. Отец был рядом. Он прослезился от умиления. И добавил: «Как лечащий врач, вы, Фердинанд, надеюсь, навестите вашу пациентку!»

Я побывал в знаменитом дворце два раза и убедился, что моя высокая и очаровательная пациентка совершенно здорова.

Когда по окончании института я получил вызов в Военное министерство, то никак не думал о том высоком звании, которым меня отблагодарил отец девушки. Теперь живу в Берлине, но пока холост, вот приходится ходить на ужин сюда…

Рошковский подумал и добавил:

– Фердинанд Зауэрбрух оказался прекрасным человеком и замечательным врачом. Он несколько раз приезжал в Россию, каждый раз мы встречались и много проводили времени вместе. Дико представить, что теперь мы стали врагами… Нет, ум такое не вмещает. Кончится война, мы с тобой, граф, обязательно встретимся с Фердинандом.

Соколов развеселился:

– Полагаю, Виктор Михайлович, ты не станешь демонстрировать немецкому гостю танцы своих пациенток?

– Жизнь покажет!

И доктор Рошковский оказался прав. Жизнь, величайшая мастерица раскладывать пасьянсы, все распределила по-своему – весьма неожиданно.