Милашки из правительства

Матильда состроила капризную гримаску:

– Граф, вы совсем не ухаживаете за дамой, я оршаду желаю…

Соколов поспешил исполнить ее желание.

Рошковский сказал:

– Держал я лакея Мишку, да он обнахалился, норовил к моим барышням под юбку залезть. Стал его отчитывать, а он мне: «Желания не только у вас, буржуазии, есть, но и у нас, пролетариев, тоже имеются!» Пришлось выгнать.

Соколов обратился к Рошковскому:

– Боюсь, в этой статье – предсказание будущего России. Зальется Отечество морем крови… Нынешние горе-интеллигенты, дорвавшиеся до власти, шнурки на ботинках завязать не умеют, не то что совладать с громадным государством! А туда же лезут – командовать, управлять…

Рогнеда, пальчиком гладившая свой пупок, воскликнула:

– Нет, вы, граф, ошибаетесь!

Соколов иронично усмехнулся:

– Ошибаюсь? Извините, больше не буду…

Рогнеда поправила шляпку и с легкой улыбкой продолжала:

– Я хорошо знакома с некоторыми членами Временного правительства. Это такие умницы, такие душки! – Повернулась к Матильде: – Ты помнишь Витюшу Чернова? Как он забавно дергал себя за бородку, блеял и козлика изображал! А князь Львов, это который главный в правительстве? Какие утонченные манеры, но жаден, не приведи господи!

Матильда закрутила песцовую горжетку вокруг шеи и проворковала:

– А сам Александр Федорович! Сколько выражения, сколько патетики, когда он читает стихи Блока! А его демонические глаза! Когда он берет вас за руку и смотрит вам в лицо, кажется, что вы проваливаетесь в какую-то огненную пропасть…

Рогнеда подхватила:

– Ты, душечка, права! Наши министры – умницы. Шингарев мне говорит: «Несравненная Рогнеда, прикажите, и я куплю вам остров в Эгейском море. Мы назовем его вашим именем. Давайте оставим эту безумную Россию и будем жить на острове вдвоем – как Адам и Ева…» Поэтично, правда?

Соколов сидел в кресле, на его лице ясно читалось: «Господи, какие же вы дурочки! Но красивые…»

Матильда накинула на плечи горжетку и, ступая по-королевски с носка, подошла к Соколову. Погладила ладонью его затылок, томным взором заглянула в глаза:

– Зачем, граф, вы позволяете Виктору читать какие-то ужасы? Он нарочно портит всем настроение.

Рогнеда надула губки:

– Вы нас пригласили веселиться, а не лекции слушать. За лекциями я ходила в университет Шанявского, за мной забавный юнец ухлестывал – поэт Есенин. Не слышали такого? Его стихи даже «Нива» печатает.

Рошковский спохватился:

– Эй, вакханки, налейте скорее вина, пламень души залью!..

Фуэте

Алеся, никого не слушая, с обидой произнесла:

– Если мы вам неприятны, то можем уйти…

Рошковский проревел:

– Уйти? Никогда! Я прикажу замуровать окна и двери, и останемся здесь навечно и испустим дух, умирая от сладострастья.

Рогнеда согласилась:

– Умереть от сладострастья? В объятиях таких мужчин? О, хоть сейчас…

Матильда фыркнула:

– Еще чего – умереть! Конечно, лучше умереть от сладострастья, чем от чахотки, но торопиться не станем. Жизнь прекрасна, будем ею наслаждаться! – И, пропустив меж ног горжетку, приказала: – Виктор Михайлович, сыграйте что-нибудь на рояле, ну пожалуйста!

Упрашивать Рошковского не пришлось. Он был прекрасным музыкантом и любил блеснуть в обществе. Усаживаясь за инструмент, весело спросил:

– Неверные подруги, что сыграть вам?

Матильда обиделась:

– Виктор, а почему вы обозвали нас «неверными»? Сейчас мы с вами, поэтому верны только вам. А большего от женщины требовать нельзя. Женщина существо слабое, податливое, как травинка, а вы, мужчины, нашей слабостью пользуетесь…

Рошковский взял первые аккорды. Вдруг Матильда оживилась. Она грациозным шагом подошла к пианисту, положила ему руку на плечо, лицо, однако, повернув к Соколову, произнесла:

– Изумительный композитор Адольф Адан! Все в восторге от его «Жизели», но я больше люблю музыку «Корсара» – ее Виктор Михайлович сейчас играет. – Матильда вдруг легко побежала по ковру, сделала прыжок и словно на мгновение стала невесомой, зависла в воздухе. После нескольких грациозных па закружилась в стремительном фуэте.

Соколов захлопал в ладоши:

– Изумительно, браво! – И подумал: «Эта вакханалия – предвестник конца России?..»

* * *

Вдруг под окнами раздались какие-то крики, выстрелы.

Внизу толпа громила бакалейную лавку. Дверь разбить не удалось, по этой причине вышибли витрину. Из лавки, видимо, стреляли, потому что в проеме витрины виднелось тело мужчины, бессильно распластавшегося среди битого стекла и широко разметавшего руки.

Тем временем изнутри распахнулась дверь, и оттуда грабители, среди которых были и женщины, волокли тяжелые мешки и ящики. Кто-то загружал запряженную телегу, стоявшую тут же.

Рошковский позвонил в милицию. Там ответили, что скоро прибудут на место погрома.

Милиция действительно минут через пятнадцать прикатила на двух колясках, но грабителей и след простыл. Из лавки на носилках несли убитого сторожа да сняли с витрины мертвое тело грабителя, и на проезжавшей мимо телеге под надзором милиционера отправили мертвецов в университетский морг.

– Концерт окончен! – с иронической усмешкой сказал Рошковский. – Мы живем словно на вулкане. Частные дома грабят с такой же естественной простотой, как эту лавку. Не ворвутся ли сегодня-завтра ко мне, не убьют ли, не вытащат ли все из дома? Этого никто не знает, это дело случая. Вот почему хотят видеть во главе России тирана, хотя бы генерала-диктатора, который все жулье к стенке прислонит, зато всех остальных заставит по струнке ходить.

Матильда попросила:

– Мальчики, давайте продолжим наш пир… во время чумы.

Веселье продолжалось. Дело близилось к утру.