Засада

Ждать долго не пришлось. Дорогу наискосок от Казанского собора переходил высоченного роста, полный мужественной силы человек в офицерском кителе без погон. Желая ободрить явно оробевших товарищей, пузатый подмигнул:

– Крупная рыбина в сети плывет!

Соколов опытным взором сразу же выделил для себя матросов, понял, что они не просто курят, лузгают семечки и матерятся, но очевидно: они кого-то поджидают. И вероятней всего, этот поджидаемый – он сам. Подумал: «Если меня арестуют, это будет крайне досадно: потащат в контрразведку, посадят под замок, потом пойдут бесконечные допросы, и если даже второпях не расстреляют, то в любом случае время для перехода границы почти наверняка будет упущено. И уходить с пустыми руками нельзя – надо забрать фото. Эх, придумаю что-нибудь, обыграю этих простачков в тельняшках!»

И еще он знал правило: если хотят кого-то арестовать, то обязательно позволят войти в помещение. Вот почему гений сыска, нежданно оказавшийся в роли фигуранта, смело прошел мимо патруля и скрылся в полумраке фотоателье «Идеал».

Матросы посерьезнели, подобрались, для чего-то пощупали штыки. Пузатый поднял вверх загнутый большой палец, ощерился:

– Не робеть! Выйдет сейчас обратно, возьмем на абордаж…

Шло время, Соколов из ателье не выходил. Пузатый не выдержал:

– Он чего, уселся пить чай, что ли? Совесть надо иметь, мы и так на ужин опаздываем. Братва, ждите тут, я пойду вовнутрь, проверю. – Погрозил кулаком: – От дверей ни шагу! Глядите в оба, революционную бдительность крепите, чтоб не убежал от вас! – Прижимая локтем винтовку, пузатый нырнул в дверь.

И тоже исчез. Казалось, минула вечность. Матросы с «Авроры» устали ждать, стали роптать:

– Нам тут спать, что ль? Чего он не идет…

В это время в витрине, на фоне запечатленных для вечности усатых кавалеров, дородных купчих и большеглазых младенцев, появился изящный человек в смокинге – Зингер. Он решительным образом поставил картонку с надписью «Закрыто». Затем мелькнул в дверях, на мгновение блеснув остроносыми лакированными штиблетами, прихлопнул двери и стукнул изнутри тяжелым засовом.

Матросы, пришедшие в себя, стали долбить в дверь.

– Эй, фотограф! Открывай, мать твою! Где наш командир? Он вошел в твою гавань – и пропал, как на дно опустился. А куда исчез германец, испарился? Открой, именем революции шмонать тебя будем!

Не открывая дверей, Зингер с достоинством отвечал:

– Вашего командира здесь не было, германцев тоже не держим. Идите прочь, иначе будет плохо. – И полный чувства собственного достоинства снова и окончательно удалился.

Матросы думали не шибко долго. Решили:

– Товарища на берегу бросать нельзя. Выломаем двери или разобьем витрину, проникнем в ателье и отыщем героя революции.

Могущественный зять Линев

Фотограф Зингер, человек, умудренный российской действительностью, понял: минута-другая – и сухопутные матросы пойдут штурмом брать его художественное ателье.

По этой причине Зингер для укрепления дверей набросил металлическую полосу и побежал звонить своему замечательному зятю графу Александру Линеву. К счастью, упомянутый зять – помощник министра внутренних дел – находился на месте. Зингер взмолился:

– Пьяные матросы с ружьями ломятся ко мне, выручай, Александр Иванович. Сейчас разгромят ателье…

Помощник тут же распорядился, и грузовик вооруженных людей помчался на Невский, 26 выручать старого Зингера.

Наивные матросы, разумеется, ничего не могли знать о полезных родственных связях владельца ателье. По этой причине, не жалея своей нерастраченной молодой силы, они навалились на двери.

Двери были могучие, дубовые. Матросы подбадривали себя дружным вскрикиванием:

– И раз! И два! Сама пойдет, дубовая! И раз!..

Стали собираться любопытные, спрашивали:

– Чего ломитесь, граждане матросы?

Ответили кратко:

– Чешите отседова! Без сопливых обойдемся!

Двери поначалу не поддавались, но наконец стали мало-помалу шататься, и казалось, еще одно усилие – и могучее резное изделие сорвется с петель. Но… Как часто бывает в жизни, за миг до удачи приходит полное крушение надежд. Так случилось и на этот раз.

Едва двери с жутким грохотом рухнули, подъехал грузовик вооруженных людей и скрутил взломщиков. Их, согласно приказу могущественного Александра Линева, прямиком доставили в Кресты и разместили по камерам.

Иная судьба ожидала пузатого матроса.

* * *

Вернемся к тому эпизоду, когда Соколов вошел в «Идеал». Он сразу понял, что на него донесли. Но кто? Глядя на приветливое и улыбающееся лицо Зингера, подумал: «Нет, не маэстро вызвал патруль! Стало быть, эту гнусность сделал его подручный».

Зингер находился в павильоне возле своей треноги. На фоне Колизея стоял, изображая умное лицо, какой-то человек в жилетке и с цепью на круглом животе.

Зингер приветливо улыбнулся:

– Рад вас видеть, господин актер! Заказ готов. Сделайте милость, получите отпечатки и негативы.

– Вот вам, маэстро, за усердие! – Соколов передал еще пятьдесят рублей.

– Спасибо! Такой клиент, как вы, словно близкий родственник.

Соколову очень хотелось развлечься с матросами, но он, тяжело вздохнув, решил сделать укорот своей натуре. По этой причине вполголоса сказал:

– У входа какие-то бандиты стоят. Как бы не ограбили, хочу выйти через черный ход…

– Бандиты? Этого добра нынче хватает. Вас лаборант Иванов проводит. Вот как раз он собственной персоной…

Соколов стальным взглядом серых глаз резанул лаборанта. Тот смутился, отвел глаза и хотел юркнуть в лабораторию. Соколов понял: «Вот кто позвал патруль!» Вслух произнес:

– Ты куда? Иди, иди сюда, лаборант бдительный.

Лаборант Иванов нервно взвизгнул:

– Как, сударь, вы смеете мне тыкать? На брудершафт, кажется, не имел чести…

– И не будешь иметь!

– Господа, не надо шума! – Зингер поторопился замять скандал, повернулся к лаборанту Иванову: – Не огрызайся, братец, веди себя скромно, ты на службе. Проводи, пожалуйста, господина актера Кувалдина-Рождественского через черный ход. А вам, господин актер, спасибо за внимание к нашей фирме, ждем вас вновь. – Исполнил изящный поклон.

Лаборант Иванов злорадно усмехнулся, подумал: «Ишь, уже в актеры рядит шпиона! Меня не проведешь!» Но напустил на себя смиренный вид, пробормотал:

– Виноват, простите мою грубость! Это меня сегодня покойник расстроил-с. Пойдемте, господин Кувалдин…

Лаборант Иванов был огорчен чрезвычайно, но вовсе не покойником. В своих грезах он уже видел ненавистного Зингера в кандалах, прикованного к каторжной тачке, его дочку – валяющуюся у него, Иванова, в ногах и молящую простить неразумного отца, простить ее необдуманный брак и клянущуюся в любви. Но теперь в миг единый все рушилось! Еще несколько мгновений, и этот шпион выйдет через двор на оживленный Невский проспект, растворится среди тысяч людей. Что делать?

И вдруг изобретательный мозг лаборанта Иванова пронзила гениальная мысль: этого шпиона замкнуть в чулане и позвать патрульных матросов! Лаборант Иванов угодливо улыбнулся:

– Господин актер, а у нас есть замечательное подсобное помещение! Там несколько больших бутылок спирта. Я, к примеру, развожу спирт с вареньем, ах, как вкусно, не хуже бенедиктина-с. Желаете испить?

Соколов с легкой усмешкой подумал: «Чего этот обалдуй изобрел, какую каверзу? Любопытно!» Изобразил горячую заинтересованность:

– Мой любимый напиток – спирт с вареньем! Любой актер любит выпить, это рождает вдохновение и ускоряет вхождение в роль – это утверждал еще великий Пров Садовский и другие основоположники. Непьющий актер все равно что кукарекающая канарейка, то есть предмет странный и подозрительный.

Лаборант Иванов, с трудом сдерживая счастливую улыбку, отодвинул массивную задвижку, зажег электрический свет и распахнул дверь:

– Прошу, господин актер! Только не свалитесь, здесь семь крутых ступенек вниз!

В это время из боковой двери выскочил взволнованный и пузатый матрос. Он уже решил, что германский шпион успел удрать, и со всех ног несся за ним.

– Привет легендарному российскому флоту! – воскликнул Соколов. – У тебя, сухопутный герой, замечательное качество – нюх на выпивку. Отметим поимку германского шпиона.

Лаборант Иванов заюлил, подмигивая и кривляясь:

– Да-с, решили с господином актером выпить спирту. Присоединяйтесь к нам, гражданин патрульный!

Упоминание о выпивке подействовало на пузатого, как звонок на собаку академика Павлова – рефлекторно. Пузатый подумал: «Вот подфартило! И шпион у меня в руках, и сейчас нальют, двойная радость. Но у меня есть принципы: не буду чокаться со шпионом и пить за его здоровье, все равно теперь оно ему не понадобится, расстреляют небось».

Соколов держал дверь за ручку, с воспитанностью светского человека пропуская других вперед себя. Матрос, с привычной легкостью к трапам, горохом скатился с металлической лестницы. Лаборант Иванов начал юлить:

– Уж извольте вы вперед, господин актер! Человек я, можно выразиться, против вас совершенно ничтожный, навроде блохи. Мне вперед вас по чину не пристало…

Соколов дал лаборанту Иванову пинка, и тот с довольно большой высоты полетел кубарем вниз, растянулся на полу. Соколов захлопнул тяжелую дверь и задвинул на щеколду, сказав:

– Гуляйте, пока спирт не кончится!

Пузатый матрос минуту-другую бушевал, словно пятибалльный шторм у берегов Финского залива, а потом утешился выпивкой:

– Наливай, фотограф, гулять будем! Шпион ловко нас провел, но далеко ему не уйти…

Налили по двухсотграммовой мензурке, чокнулись:

– За скорейшее освобождение из заключения!

Лаборант Иванов вздохнул:

– Эх, нам еще бы закуски малость…

Пузатый наставительно произнес:

– У настоящего мужчины всегда есть закуска – рукав понюхать.

Так они и гуляли: пили спирт с вареньем и нюхали рукава. Через минут пятнадцать оба трупами лежали на полу среди фиксажа, пиродалла, эйконогена, гидрохинона, адурола, метола, амидола, глицина, сернокислого аммония, бромистого калия и прочих химических реактивов, нужных в фотографии, но бесполезных в пьянке, ибо даже русскому человеку для закуски не подходящие.

Соколов тем временем дворами спокойно покинул ателье Зингера. Он посетил Нестерова, передал свои фотографии и стал дожидаться изготовления немецких документов.