Соколов прямо с вокзала отправился к Нестерову.
Тот открыл дверь, добродушно улыбнулся:
– Аполлинарий Николаевич, человек вы везучий. В отделе документирования нашли мундир полковника интендантской службы. Размер, понятно, не ваш, но мундирчик пойдет как образец – для вас шить будем. И удивительно, но факт – отыскали подходящую штуку тонкого немецкого сукна, да не просто сукна, а мундирного, фабрики Хейница. Вас уже ждет наш портной, человек проверенный, крещенный в православной вере, я вас познакомлю…
Нестеров открыл дверь в гостиную, и взору Соколова предстал чудный персонаж – собственной персоной Гирш Бухбиндер. В длинных и костлявых, как у скелета, руках он держал немецкий китель, по швам прошитый белыми нитками. Брюки висели на стуле.
– Шалом, – сказал Соколов. – Неужели мундир готов?
– Фертиг! – стараясь удержать радость, произнес Бухбиндер.
– Гирш, если вы когда-нибудь закажете себе фамильный герб, то прикажите изобразить корону и иглу, потому что вы король портных.
– Спасибо, так приятно слышать!
Соколов закончил мысль:
– И все это – на фоне длинного-длинного рубля.
Бухбиндер обиделся:
– Вы, конечно, видели кого-нибудь, кто не любит длинного рубля! Так будьте известны, таких уже нет, и не говорите мне обидных слов. Надевайте китель, будем примеривать! Так, хорошо… Подымите руку, опустите… Красиво, как картинка Ильи Ефимовича! Вещь будет на вас играть. Теперь надевайте брюки… – С восторгом: – Глядите, вы будто в них родились! Завтра к десяти утра я все принесу готовое. Хотел бы я на вас смотреть, что вы делали бы без старого Бухбиндера. Я пошел…
– Зай гезунд!
Когда портной ушел, Нестеров сказал:
– Фотографа нашего, прекрасного мастера, забрали в армию! Тот, кто выписывал ему предписание, думал не головой, а сахарницей.
Соколов беззаботно махнул рукой:
– Не о чем тужить! Я принесу китель с собой в фотоателье, там надену и попрошу фотографа, он меня снимет.
Нестеров вздохнул:
– Надо будет как-то объяснить…
Соколов усмехнулся:
– Что-нибудь придумаем, до утра времени много! Завтра к вечеру сделают фото, я тут же принесу его вам, Борис Николаевич. Надо сразу же готовить необходимые документы.
– Не задержу!
Вернувшись на Старорусскую улицу, Соколов отужинал и отправился в библиотеку Джунковского. Библиотека была фамильной, старинной. Соколов с трепетным наслаждением рассматривал издания, вышедшие при Петре I. Арифметика Леонтия Магницкого 1703 года, гравированное «Описание артиллерии» Тимофея Бринка 1710 года, потрясающая душу библиофила «История о орденах или чинах воинских паче же кавалерских…» 1710 года с сорок одной гравюрой!
Потом любовался прижизненными книжечками великого Пушкина, отпечатанными на самой дешевой, а стало быть, плохой и недолговечной бумаге. А вот другой великий – Лермонтов, а это первое издание «Мертвых душ». На обложке – несущаяся бричка, бутылки, рыбы на блюдах, черепа, кости, маскароны – рисунки самого Гоголя…
Подумал: «Это все-таки прекрасно, что книги переживают своих авторов! Как жаль, что я не написал в свое время ни одной книги, а ведь интересно читались бы истории наших погонь за преступниками! Впрочем, может, найдется кто другой, оставит для потомков память обо мне, о Джунковском…»
Пришла служанка, то ли Маша, то ли Даша – не различить. Спросила:
– Барин, прикажете стелить в кабинете? Или в спаленке Владимира Федоровича? Она ведь нынче освободилась.
Соколов улыбнулся:
– В кабинете, там диван большой, ты вполне поместишься.
Служанка, серьезно глядя исподлобья синими глазами, отвечала:
– Это уж как вы, барин, распорядитесь!
Едва голова Соколова коснулась подушки, как он тут же заснул.
Среди ночи сквозь сон почувствовал чье-то осторожное прикосновение. Мгновенно пробудился. И слева, и справа лежали служанки. Одна из них извиняющимся голосом сказала:
– Мы, барин, не поняли, какой из нас вы приказали прийти: днем говорили Маше, а вечером сказали мне, Даше.
– Обе умницы! Раз пришли, значит, скучать не придется – ни вам, ни мне…
Слово свое граф, как обычно, сдержал.
На другое утро Соколов надел форму германского оберста и сразу же почувствовал себя великим актером, хоть сейчас забрасывай в тыл врага.
Но еще не было документов, для которых требовалось фото.
Соколов взял со стола «Утро России», на последней полосе нашел рекламу: «Фотография и художественное ателье „Идеал“ – Эдвард Зингер. Исполняем портреты-миниатюры. Увеличение. Вечные портреты для памятников. Фотографические снимки производятся от 10 ч. утра до 9 ч. вечера. Цена за полдюжины кабинетного размера 6 руб. СПб., Невский, дом 26, против Казанского собора. Телефон № 129-57».
Соколов поднял телефонную трубку:
– Барышня, дайте 129-57.
Услыхал ответ:
– Здравствуйте, на проводе ателье «Идеал»!
Соколов, войдя в роль, уже не хотел останавливаться.
Голосом Шаляпина произнес:
– Эдвард Зингер – это вы?
– Именно это я.
– С вами говорят из общедоступного театра «Бубенцы», моя фамилия Кувалдин-Рождественский. Мы готовим постановку из жизни наших героев-воинов, которые берут в плен германского офицера. Для программки нужно сделать фото актера в немецкой форме.
– Сколько угодно, господин актер! Если вам надо снять в гробу покойников, то мы это тоже исполняем со всем уважением. Для этих съемок есть специальная павильонная камера «Модель Стеффен». Покойный получается как живой. В прошлом году у нас снимался сам Станиславский…
Соколов не удержался:
– В гробу?
– Зачем же в гробу? В кресле, с очками и книжкой. Вдохновенный облик…
– Офицера надо снять на фоне обычной простыни. У вас есть простыня или с собой принести?
– У нас есть глухой задник. Актера, бухгалтера, капиталиста, офицера, немецкого императора Вильгельма, снимем в любой позе: на коне с шашкой наголо, или, к примеру, в лодке, будто бы на пруду с лилиями, или возле античных колонн Колизея. Можно в обнимку с русалкой. Вам чего хочется?
– Нам хочется в облаках на аэроплане!
– Надо заказать такую декорацию – облака с аэропланом! И клиент с очками на лбу – замечательно! Но сейчас этого нет…
– Тогда на фоне глухого задника. И попрошу сделать срочно, сегодня же.
– Это невозможно! Проявка и печатание негативов – сложный и длительный процесс. Заказы берем на семнадцатое июня… Сегодня снимаем, семнадцатого выдаем. Есть, правда, и срочная съемка, но это, господин Кувалдин-Рождественский, стоит дорого…
Соколов прервал:
– Через пятнадцать минут я к вам приду, и мы продолжим наше трогательное общение.