Персики

Ханжи и извращенцы могут ахать, закатывать глаза и громко возмущаться: «Какая безнравственность, как можно семейному человеку, презрев верность родному очагу, вступать в интимные отношения с красавицей сомнительной репутации!»

На это отвечу: блуд, конечно, грех. Но ханжество, с его грозной добродетелью, – смешно и даже омерзительно.

Создатель наградил гения сыска не только мужественным и веселым нравом, не только неотразимой внешностью и атлетическим сложением, но и совершенно исключительной мужской силой…

Разведчик должен легко преступать рамки ханжеской морали, когда речь идет о благе Родины, и делать это особенно приятно, когда рядом полная загадочной и чарующей женской красоты юная особа!

* * *

И вот за небольшим окошком зарделось утро нового дня. Высокие облачка окрасились серебристо-пурпурным цветом, поднимающимся из-за крыш и золотых маковок церквей свежим солнцем.

Соколов с нетерпением ждал этого часа.

Юлия предложила:

– Давайте, славный друг, сдвинем бокалы – выпьем за нашу страсть! Почему все прекрасное так быстро уходит, оставляя лишь воспоминания и рубцы на душе? Никогда и ни с кем я не испытывала такого наслаждения.

Соколов не выдержал, сказал:

– Юлия, скольким мужчинам ты говорила такие слова? В том числе Гарнич-Гарницкому!

– Но только вам одному я говорю это совершенно искренне. И потом, я верю в полную женскую свободу – никто мне не может запретить распоряжаться собственным телом, как я сама желаю. Кого хочу, того и осчастливлю.

Бокалы, сомкнувшись, издали тонкий звук.

– Пусть принесут персики! – капризно произнесла Юлия.

Соколов поставил на стол бокал, повернул ключ, распахнул дверь:

– Эй, человек!

В ответ – тишина.

– Оглохли, черти полосатые? – гремел Соколов, распахивая двери во всю ширь и выходя на антресоль.

Зал был уже пустым, тщательно убранным, на столиках выделялись в полумраке свежие накрахмаленные скатерти.

У сыщика было сильно развито боковое зрение. И ему вдруг показалось, что Юлия что-то насыпала в его бокал.

Он не подал виду.

«Нет, это не человек – змея ядовитая», – внутренне содрогнулся сыщик.

Наконец появился заспанный лакей.

– Где тебя носит, леший? – громыхнул Соколов.

– Так мы, ваше благородие, только до трех ночи открыты, а сейчас уже утро, начало девятого.

– Принеси персики! – приказал Соколов.

– Буфет закрыт. Меня оставили ради уважения к вам… Больше никого в заведении нет.

– Ну так открой буфет, а я тебе помогу!

– Пользы от того не будет. У нас зимой виноград, ананасы, бананы, яблоки и груши, а персиков нет в карте.

– На, возьми. – Соколов протянул крупную купюру. – Сгоняй в «Прагу». Если там не окажется, поезжай к Натрускину – в «Мавританию».

– Это на Петербургском шоссе? – протянул лакей. Ему явно не хотелось по морозу тащиться на другой конец города.

– Дом номер пятьдесят восемь. Отбери самых лучших – полдюжины, сдачу забери себе. Без персиков не возвращайся.

Лакей, получив крупную купюру, сразу повеселел.

– Слушаюсь! Только двери, пожалуйста, на задвижку за мной закройте, вы одни остаетесь. – И он затопал по лестнице.

«За вечный покой!»

Соколов вернулся в кабинет.

Юлия томно произнесла:

– Простите, дорогой, мои женские капризы!

Соколов широко улыбнулся:

– Но ты, небесное создание, жаждешь выпить со мной?

– Очень!

– Может, подождем персиков?

– Под персики мы выпьем отдельно. – Юлия как-то сладострастно, словно громадная хищная кошка, потянулась и промурлыкала: – Как бы я хотела, чтобы вы, Аполлинарий Николаевич, никому и никогда больше не принадлежали – только мне.

Соколов улыбнулся:

– Но ты мне дашь много поводов для ревности. А порой, признаюсь, я просто не понимаю тебя. Как в любовники можно взять Мишку Маслобоева? Ведь это грубый мужлан, животное.

Юлия обвила изящными кистями шею Соколова. Поцеловала его в уста и тихо молвила, вдруг сразу перейдя на «ты»:

– Не ревнуй! Сейчас я ведь с тобой… А Мишка и впрямь грубое животное, да только есть в нем нечто этакое, от самой природы взятое, привлекающее. Нет, словами выразить не умею. – Понизила голос: – И потом, это было указание партии. А вот тебя больше никому не отдам, даже твоей беременной графине.

Соколов отшутился:

– Слыхала, как простой народ говорит: «Мужик не обмылок, весь не измылится»?

– Нет, эта мудрость мне совсем не нравится. Твоя жизнь, милый, такая беспокойная… Пьем, чтобы ты обрел долгожданный покой.

– Как не поддержать тост столь ослепительной дамы! Только я не понимаю, что такое покой. Жизнь – это не пустые развлечения. Жизнь – неустанный труд, который возложил на нас Создатель, и чем лучше мы трудимся, тем больше Господь дает нам отрады. Выпьем, очаровательная колдунья!

– С радостью!

Бриллиант

Прежде чем выпить, они слились в поцелуе, и вдруг Юлия вскрикнула:

– Ах, что это? Какая неловкость! Вы испортили мое колье. Где бриллиант? Упал, на ковре лежит.

– Неловкость, прости! Готов нынче же подарить другое колье, более дорогое.

Юлия как-то странно посмотрела на сыщика, пробормотала:

– Да уж какие там подарки!

И она полезла под стол за своим бриллиантом.

Когда девица с камешками на розовой ладони поднялась на ноги, Соколов держал возле уст осушенный бокал.

Юлия весело улыбнулась:

– Один пьешь, без меня?

– Но ты, бесценная, уже произнесла тост – я был обязан его поддержать. Нашла камень?

– Конечно! И теперь с легкой совестью могу тоже выпить…

– И рассчитаться с долгом, рассказать мне секреты, которыми меня с вечера томили. – Вдруг сыщик сделал гримасу: – Шампанское какое-то странное…

Юлия осушила бокал.

– Нет, просто замечательное шампанское! Пей, пей до дна! Молодец! Теперь готова рассказать все революционные тайны. – Она вновь бесовски рассмеялась. – Ведь ты человек благородный, не воспользуешься секретами, выданными тебе безвинной девушкой?

– Не обещаю. – Соколов тяжело плюхнулся в кресло, провел рукой по лбу. – Что-то горит в груди…

– Обещай не обещай, только уже не выдашь, это я сама вижу.

– Зачем с Эдвином через чужой двор ходили?

– Этого Эдвина зовут еще Куртом или Александром Степановичем – глядя по обстоятельствам. Последнее время мы жили рядом с Немецким рынком, на Ладожской улице, в доме Горажанкина – против городского ремесленного училища. Ключ от ворот Эдвин арендовал у дворника – на всякий случай. Я тебя, граф, не сразу разглядела – только тогда, когда вышла из саней. И сразу же пришла счастливая мысль – уничтожить тебя. Ленин мечтал поступить с тобой как с прокурором – бросить живьем в печь. Но дело плохо организовали, мы лишились трех лучших боевиков. Они несколько лет успешно боролись с врагами революции, привели приговоры в отношении полсотни врагов, не меньше. И вот в твоем подъезде – осечка. Что там случилось – не понять. Невероятно, что три подготовленных для исполнения приговоров боевика потерпели фиаско…

– Потерпели, потерпели!

– Партия объявила траур по погибшим героям революции. – И вдруг мило, словно речь шла о каком-то пустяке, улыбнулась: – И тогда осталось самое простое, женское средство – яд. Я всегда его в сумочке держу – вдруг пригодится?

Соколов вдруг скрючился, словно его потянуло на рвоту. Он приподнялся с кресла, с трудом сказал:

– Дай я выйду отсюда!