Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Мартынов немного посопел и принялся снова ворчать: – Слов нет, хорошо бы арестовать террористку Блюм.
Но согласитесь, что эта птица не столь уж важная. Не Савинков это, не Виктор Чернов или хотя бы ваш приятель, с которым водку в Поронине пили и которого с моста хотели утопить. Как его?
– Ульянов-Ленин.
– Вот, он самый.
Соколов самым ласковым голосом, что обычно предвещало бурю, пробасил:
– У тебя, Александр Павлович, такая золотая голова, а рассуждаешь словно задроченный гимназист! Эту девицу нам важнее схватить, чем выявить сто пудов прокламаций, которые давно никто не читает, а лишь в сортир носят. У тебя мало сил? Договорись с начальником сыска Медниковым. Евстратий Павлович поймет нас. Можно будет задействовать наиболее толковых из его филеров. Там есть прекрасные ребята, один Гусаков-младший чего стоит! Или Геннадий Волчков. Действуй, ведь речь идет о покушении на государя и его августейшую семью…
Мартынов уже без прежнего упрямства проворчал:
– Но у нас пока нет даже толкового словесного портрета!
Соколов живо возразил:
– Почему нет? Я тебе доложил словесный портрет, как мне его представил Гарнич-Гарницкий. Если желаешь особую примету – родимое пятно с полкопейки чуть выше лобка.
Мартынов рассмеялся:
– Но эта примета годится лишь для самого Гарнич-Гарницкого. – И нахально улыбнулся: – И для вас, полковник, с вашей неотразимостью.
Соколов встал с кресла, медленно подошел к столу и вдруг ухватил Мартынова за ухо. Он начал безжалостно трепать его, приговаривая:
– Вот тебе за амикошонство, вот за наглость!
Мартынов вырвался, возмущенно закричал:
– Да как вы смеете, полковник, да я вас!..
Сыщик невозмутимо отвечал:
– Я могу в постель положить и английскую королеву, коли это вызывается оперативной обстановкой и пойдет на благо Российской империи. Но давать мне подобные советы – весьма, сударь, глупо и бестактно. Для первого раза ограничусь, однако, сей выволочкой. Но впредь советую быть осмотрительней.
– У вас какие-то разбойничьи приемы!
– Не сердись, сам виноват – меня прогневал.
Мартынов, ставший красным, как вареный рак, сдался:
– И без ваших штучек дам команду. Филеры уже сегодня возьмут под неусыпное наблюдение Немецкую и прилегающие улицы. – Начальник охранки подошел к висевшей на стене карте. – Вот отсюда, – провел пальцем, – от Елоховской и Покровской до Вознесенской и Кукуевской. Но только трое суток, ни часом больше.
– А еще что?
– Усилим наблюдение на вокзалах – силами железнодорожных жандармов. Опросим всех поголовно дворников и городовых, те проглядят домовые книги в названном районе. – Гордо, с чувством собственного достоинства посмотрел на Соколова. – И срочно сообщу о готовящемся покушении на государя и августейшую семью руководству дворцовой охраны князю Трубецкому. Он после недавней смерти дворцового коменданта Дедюлина исполняет эти обязанности.
– Джунковскому я уже протелефонировал.
– Благодарю! По счастью, Владимир Федорович еще в Москве. Вести дело Маслобоева назначу кого-нибудь из опытных следователей.
– Подавай нам бог удачи!
Соколов покидал приемную, как услыхал крик Мартынова:
– Дежурный, сделайте крепкий кофе! И в холодильном шкафу вчера эклеры оставались.
Мартынов обещание сдержал. На Немецкой и прилегающих улицах были расставлены посты филеров. Филеры стыли на совершенно полярном морозе, стоявшем последние дни в Москве.
Как и намечалось, опросили всех местных дворников и городовых, просмотрели домовые книги. Поиски вели и в Петербурге. След девицы Елизаветы Блюм обнаружен не был.
С момента ее бегства прошло трое суток.
Соколов пришел к начальнику филеров, убеждал:
– Евстратий Павлович! Нельзя снимать наблюдение! Медников резонно возражал:
– Морозы стоят ужасные, с порывами ветра. Женщины почти полностью укутывают лица в меха и шали. Как узнать среди тысяч москвичек нашу Блюм?
Соколов мрачно шутил:
– По родинке над лобком.
– Только и остается! У меня двое филеров обморозились, одному в больнице Боткина отняли полступни. Извините, Аполлинарий Николаевич, сегодня в двенадцать дня наблюдение снимаем.
Соколов отправился к Мартынову. Усевшись в кресло, поиграл носками штиблет.
– Александр Павлович, мне пора приспела ехать в Краков. В субботу встречаюсь в боксерском поединке с Ежи Штамом. Позволь со службы на три дня отлучиться?
Мартынов понял – спорить бесполезно. Но ему хотелось многое обсудить с гением сыска. Он пошел на хитрость, пригласил:
– Ну что, Аполлинарий Николаевич, нынче по старой памяти соберемся в Охотном ряду в трактире Егорова? Хорошо пообедаем…
– Извини, дорогой начальник! Я тороплюсь. Мне пора на тренировку в атлетический клуб «Санитас».
– Как же, как же, газеты уже раструбили о твоем матче в Кракове. Приз какой-то фантастический – пять тысяч рублей. Это правда?
– Да, только с поправкой: если проиграю – заплачу, если выиграю – не возьму. Я прежде, как помнишь, был завзятым картежником. А теперь перестал баловаться.
– Почему? И какая связь с боксерским матчем?
– Не могу брать чужие деньги, жалко проигравшего.
Мартынов рассмеялся:
– Если бы не знал, что ты всегда говоришь правду, – не поверил. Гений сыска, который преступников на костре коптил, голыми по морозу среди бела дня по Москве водил, в реке топил, жалеет проигравших соперников!
– Но так я поступаю только с отпетыми злодеями. – Помолчал, задумчиво добавил: – Я и преступников жалею, но только когда они в тюрьме сидят.
– Вся Москва с восторгом говорит о твоей щедрой манере – тюремным сидельцам на Пасху и Рождество приносить передачи: сотню-другую эклеров, апельсины и яблоки – коробками. Чувствительные дамы умиляются, а старушки за твое здравие по церквам свечи ставят. Идешь по стопам доктора Федора Гааза?
– Ну куда мне до этого тюремного «святого доктора», как его называли… Для доктора заключенные были как дети родные. Да и по своей службе он был ближе к ним. Удивительно! Доктор умер полвека назад, а цветы ему на Немецком кладбище по сей день на могилу кладут. Кто? Потомки тех, чью боль он разделил? А у меня главная задача – не пирожками убийц кормить, а выловить и обезвредить. – Сжал громадные кулачищи, потряс ими в воздухе. – Эх, такие сейчас горячие денечки, а тут вынужден на несколько дней отвлечься.
– Желаю, Аполлинарий Николаевич, тонкого чувства дистанции и, как всегда, сокрушительного удара! Потом вместе отметим победу.
Соколов отрицательно помотал головой:
– Нет, только после главной победы – разоблачения революционной банды, за которой гоняемся!
Мартынов обнял Соколова:
– Согласен, дорогой ты мой человек Аполлинарий Николаевич!
– Но и вы без меня времени не теряйте: используйте осведомителей, усильте контроль на вокзалах…
– В Саратове уже сегодня за домом, названным Маслобоевым, установят наблюдение. Поздравляю с блестящим успехом!
Соколов отрицательно помотал головой:
– Про успехи можно будет говорить лишь тогда, когда поймаем Елизавету и тех, кто сжег прокурора. Впереди нас ждут испытания великие.
Гений сыска оказался прав: эти испытания оказались страшными.
Войти с помощью соц. сетей: