Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Допрос затянулся до глубокой ночи. Мишка называл своих партийных товарищей, все адреса и явки, которые знал. И еще добавил:
– Только вам как на духу признаюсь: довел меня Ванька до того, что я и его хотел было порешить! Иначе как от идола этого избавиться? Ведь это он меня и взял на это дело, революцией которое прозывается. Говорит: «Будем бороться за благо пролетариев!» А на хрена мне эти пролетарии – рвань кабацкая? Они обо мне много печалятся?
Вдруг Мишка стал как-то значительно поглядывать на Соколова, завертелся, задумчиво запустил в свою иссиня-черную гриву волос пятерню. Сыщик понял: сделает важное признание!
– Эх, гори все они синим пламенем! – вдруг вскричал Мишка. – Ведь эти черти полосатые что удумали? На празднике земства восьмого января в Зимнем дворце всех взорвать. И Елизавета мне хвалилась: «Партия мне честь доверила – сатрапов рвануть! Так династию одним махом искореним. Коли погибну я за эти, как их, за идеалы, пусть революционная память живет, вспоминай меня, Михаил». Ну, я пошутил тут, даже ее обидел…
– Чего же ты сказал?
– Брякнул я, дескать, как на бабу какую влезу, так буду ее, Елизавету, представлять! Чего тут обидного? Даже приятное размышление, а эта дура надулась. Баб разве сам леший поймет? Одно слово – глупей курицы.
– А как хотят взорвать?
– Чего не говорила, того не говорила! Намекнула: дескать, заслуга и моя, Михаила, большая, якобы подложат динамит, который я доставил из Саратова. И все руководство идет из Австро-Венгрии, там в городе Кракове сидит главный начальник – Ульянов-Ленин. – Угодливо улыбнулся. – Ведь я вам, господин полицейский полковник, всю истинную правду выложил. Вы уж помилосердствуйте…
– Про то, что покушался на меня, в протокол писать не буду. На суде выступлю, расскажу о твоей заслуге перед охранкой. И папирос в камеру пришлю.
– За это – спасибочки, а как бы мне с каторги побег организовать? А? Я стал бы служить вам со всей душою, всю подноготную про смутьянов, этих жидов пархатых, сообщать.
– Поживем – увидим.
– Другим же помогаете. Вот только что бабушка русской революции Брешко-Брешковская из Сибири деру дала… Газеты о том печатали, что, дескать, охранка ей помогала в город Париж убежать.
– Не убежала! Уже второй месяц в камере сидит.
Писарь уже едва водил пером – устал.
Часы показывали пятый час утра.
Соколов поднялся со стула, писарь облегченно вздохнул и стал собирать для подписи протокол.
В дверь высунулся надзиратель.
Мишка ощерился, насмешливо скривил рот:
– Приполз попка – отдыхай на нарах жопка!
Дома у Соколова все спали. Он неслышно открыл своим ключом дверь. В спальне, сбросив с обнаженного тела одеяло, неслышно спала Мари. В слабом свете лампадки Аполлинарий Николаевич залюбовался ее чудным, соблазнительным телом. Но совладал со страстным желанием, осторожно прикоснулся губами к плечу любимой и неслышно прошел на свою кровать.
Подумал: «Сегодня позволю себе спать лишь до семи часов!»
Едва голова оказалась на подушке, как сыщик уснул провальным, без всяких видений сном. Соколов обладал редким даром: он спал ровно столько, сколько загодя позволил себе. Проснулся за несколько мгновений до того, как в гостиной большие каминные часы глухо ударили семь раз.
Он никогда не позволял себе нежиться в постели. Соколов помнил слова своего отца, сказанные ему еще в раннем детстве: «Среди пороков самый гнусный – потакание слабостям своего тела. Если хочешь наслаждаться здоровьем, держи в узде свои слабости и страсти».
Резво вскочив с постели, сделал обычную гимнастику, принял душ.
Горничная Анюта и кухарка Лушка хозяйничали уже вовсю, готовили завтрак, а Мари помогала в столовой накрывать стол.
Перепелиные яйца с черной икрой, свежий козий сыр и два стакана крепкого чая – на все это ушло минут пятнадцать.
Сняв с полки толстенную, в красном переплете «Всю Москву», открыл ее второй отдел, посмотрел в алфавитном указателе жителей с фамилией Блюм и лишь после этого позвонил Мартынову:
– Александр Павлович, разбудил тебя? Как ты можешь дрыхнуть, когда великая империя шатается? Есть интересные новости. Через сорок минут надеюсь видеть тебя на Тверском бульваре.
Мартынов сонным голосом недовольно пробурчал:
– Выезжаю!
Соколов для начала отправился к Цветному бульвару. Здесь, среди многочисленных дешевых публичных домов, жили и вполне добропорядочные граждане.
Оставив дожидаться извозчика, вошел в подъезд дома номер 18. Минут через пятнадцать вернулся и приказал:
– Погоняй, братец! По бульварам – до Тверского. В охранном отделении в этот ранний час было лишь два человека. Это старый знакомый сыщика, остроносый, с бесцветными бровями и голубыми глазами, рядовой Ефрем Иванов, мечтавший стать филером. Кроме рядового, был дежурный офицер, крепко дрыхнувший в приемной на черной кожи диване.
Разбуженный стремительными шагами Соколова, офицер испуганно вскочил, вытянулся в струнку:
– Простите, господин полковник, малость притомился…
Вскоре появился пасмурный Мартынов.
Усевшись за свой служебный стол, он хмуро спросил:
– Что стряслось, полковник, если вы по ночам спать не даете?
– Дело самое спешное, а начальник охранки дрыхнет…
Соколов рассказал историю задержания Мишки Маслобоева, о его ценных признаниях, назвал адрес поставщика динамита из вечно беспокойного Саратова.
– Ясно как божий день, что Елизавета Блюм, на которую показал Мишка, и девица, соблазнившая нашего похотливого Гарнич-Гарницкого, – одно и то же лицо. Об этом говорит и анализ почерка. Письмо Гарнич-Гарницкому и записки из багажа Елагина писаны одной рукой.
– И что вы предлагаете?
– Установить слежку на всех вокзалах и выездах из Москвы, а на Немецкой и прилегающих улицах выставить филеров. И сделать это следует срочно!
Мартынов состроил кислое лицо:
– Что, искать ветра в поле? В Москве ли она? Ведь эта девица Блюм явно встревожилась арестом ее дружка Маслобоева и сразу же драпанула куда подальше. Вероятнее всего – за границу. Или в Петербург, Харьков, или в Берлин. А мы будем морозить наших филеров на Немецкой улице?
– В Берлине и Петербурге мы тоже обязаны ее проследить, но в Москве принять неотложные меры – сам бог велел.
– Да знаете ли вы, полковник, сколько у меня всего филеров? Раз-два и обчелся.
– Не раз-два, а лишь в основном штате сорок человек.
– Надо будет мобилизовать человек тридцать, а кто станет проводить обычную повседневную работу? Мы должны оголить посты на вокзалах, через которые пудами тащат взрывчатку и подрывную литературу? И что это за фигура – как ее, Блям, Блан?!
– Блюм, в нашей картотеке не числится. Но по адресной книге я отыскал некую Елизавету Романовну Блюм. Нынче навестил ее в доме номер восемнадцать по Первому Знаменскому переулку, это в Сретенской части. Увы, меня ждало разочарование. Несколько ранний визит чуть не до смерти напугал добропорядочную одинокую даму, которой далеко за сорок, учительницу пения Четвертой мужской гимназии на Покровке.
– Вот видите! А если дама пожалуется на нашего сотрудника прокурору?
Соколов укоризненно покачал головой:
– Ну и ну, что за святая наивность? Я ведь пришел якобы с почты, принес телеграмму, да по ошибке забрел не туда, куда следует. Так что жаловаться не на кого. К тому же познакомился, поговорил по-французски, оглядел крошечную квартирку и расшаркался. Дама, кажется, была потрясена таким почтальоном и пригласила еще раз заходить – в любое время.
– Ну, ловок!
Войти с помощью соц. сетей: