За великую империю!

Лакеи в четыре руки застлали свежую, до хруста накрахмаленную скатерть.

Через минуту уже красовались перед гостями грибки соленые белые – мелкие шляпки, нежинские огурчики крошечные и в природных прыщиках, ломти жирной, слабого соления семги с вареной картошкой.

– По первой чарочке – для почину, ваши превосходительства! – поклонился старший лакей Семен, налив в рюмки граненого стекла Мальцовского завода водку. За расторопность и деликатность Семен был навсегда приставлен обслуживать графа. – Приятного аппетикта-с!

– С мороза – милое дело! – Соколов потер ладони. – Первую, как положено, за государя, наследника и православную церковь, охранительницу духа народного и самодержавия!

Выпили. Тепло побежало по крови. Закуска сама в рот просилась. Соколов съел кусок нежной розовой семги, Заварзин предпочел смугло-телесный балык. Мартынов, после некоторых рассуждений, зачерпнул серебряной ложкой черной икры.

Минут пять, как бывает, ели молча.

Заварзин, человек сангвинический, с жаром воскликнул:

– Пьем за могучую Российскую империю!

Тост поддержали с удовольствием.

Через минуту поднялся Соколов.

Весь зал обратил на него взоры.

Сразу стало тихо, официанты на эти мгновения замерли, даже вилками и ножами уже никто не стучал.

Говорил Соколов вроде бы только для своих, но голос его раскатывался в дальних уголках зала.

– Россия ныне, вопреки всем проискам врагов внешних и внутренних, находится на небывалом подъеме. Каждый, кто честно и усердно трудится, пребывает во всяческом благоденствии. Пьем за новый расцвет Отечества, а уж врагов своих мы разотрем в порошок.

По залу прокатилось:

– Виват! Прозит!

Все стукнулись бокалами, дружно выпили. Многие, расчувствовавшись, целовались и обнимались. Домовладелец Гурлянд, миллионщик и бабник, выскочил к эстраде и пустился вприсядку. Зал хлопал в такт ладошами. Веселье стало общим.

Несколько человек, самых решительных, отважились подойти к Соколову. Как великую честь просили:

– Позвольте с вами, Аполлинарий Николаевич, содвинуть бокалы!

Соколов никому не отказывал.

Оплошность шулера

Малость насытившись, Заварзин с любопытством уставился на приятеля:

– Ну, допросил?

– Да, и весьма удачно. Все это утвердило мою мысль: Господь словно сам указывает нам на преступника, выталкивает кровопийцу из общего ряда людей. Сыщику надо быть лишь вдумчивым и внимательным, и тогда злодей не уйдет. В нашем случае преступление началось с безобидного дела – карточной игры. Одноногий рассказал, что мясник Овчинников, тот самый, которого зарезали, был страстным картежником. К нему прибилась и соответствующая компания. Одноногий живет недалеко от рынка и часто заходил к мяснику. Незадолго до убийства одноногий встречал в лавке одни и те же лица. И какие лица, дорогой генерал!

Заварзин пошутил:

– Европейские знаменитости?

– Если не европейские, то московские – точно!

– Интересно, кто это? – Заварзин с интересом смотрел на сыщика.

– Что не имя – то симфония! Первый и, увы, покойный – Ванька Елагин, который хотел сначала в карты меня обыграть, а потом зарезать. Другой – печально известный Зиновий Тюкель…

Заварзин приятно удивился:

– Тот самый, что осенью зарубил старуху?

– Да, хотя я дела его не знаю. Мне известно лишь то, что в газетах писали. Но самая занимательная персона – некий Мишка. Одноногий его фамилии не знает, но хорошо описал приметы: высокий, крепкий мужик лет сорока, лицо смуглое, волосы курчавые, бородатый, крупные черты лица, глаза навыкате. Похож на гоголевского Собакевича.

– И что в нем интересного? – Заварзин подцепил на вилку шляпку белого гриба, вытянул водку, закусил.

– А то, что это – портрет лже-Кашицы!

– Вот как? Занятно!

– Осталось теперь допросить Тюкеля и поймать его приятеля. Но прежде придется ознакомиться с его делом и полицейским досье.

Заварзин поднял рюмку:

– За твои успехи, милый граф! – Наклонился к Соколову: – Последний раз вместе гуляем. Отправляюсь в одну из теплых стран, задание – наладить работу нелегалов.

Соколов положил приятелю руку на плечо:

– За доверие спасибо! И выбор сделан правильный: чиновников в министерстве – что блох в дворовой собаке. А толковый разведчик – национальное достояние.

– Пожелай мне, Аполлинарий Николаевич, успеха! А что касается темных страстей, то они часто доводят до беды человека. Как, к примеру, того же Тюкеля. По некоторым обстоятельствам я знаком с его делом. Тюкель убил старуху, которая была нашей платной осведомительницей. Тюкель – незаурядная и даже в чем-то симпатичная личность.

– Это который мошенник и карточный шулер? – спросил вернувшийся от соседнего столика и несколько захмелевший Мартынов. – Из Петербурга?

– Он самый. Вот мы гоняемся за преступниками, собственного здоровья и времени не жалеем. А случается, по воле рока злодей попадает в силки, словно сам Господь карает его. Тут я полностью с тобой согласен, Аполлинарий Николаевич. Рассказывать?

– Самым внимательным образом слушаем тебя, Павел Павлович! – ободрил Соколов.

– Итак, года два назад этот Тюкель по третьей судимости за крупное мошенничество попал на каторгу. Прошлой весной бежал с уральских рудников, раздобыл надежный вид на жительство на фамилию Семененко и перебрался в Москву. Поначалу скрывался на какой-то малине, а потом поселился в «Ницце», что у Никитских ворот. Полгода в Москве почти легально жил.

– Неужто карты бросил? – удивился Соколов.

– Ни в коем случае! С игрой он и на день не расставался. Да только нарвался на какого-то игрока, еще более искусного, да продулся вдребезги. Срок ему дали неделю – долг вернуть пятьсот рублей. У игроков с этим делом строго – или плати, или в петлю лезь. Выбор не очень богатый. Срок платежа подходит, а у этого Тюкеля в кармане – свист. Что делать? А тут, как на грех, ему случай вышел. Сидел он в трактире Борегара, а за его столиком какой-то пьяный мужик плачется, что за гроши золотой браслет дочери замужней заложил. Тюкель советует:

«Так ты, дурья башка, выкупи!»

«Эх, милок, я к этой старухе три года с закладами ходил. И почти всегда аккуратно выкупал. А нынче купилок нет у меня и взять негде».

Мужик выпил еще, вдруг возьми да ляпни с пьяных глаз:

«Знаю, что делать! Заберусь ночью в окно, достану скрыню из-под кровати – сам видел, старуха туда заклады прячет – да заберу свой браслет. А другого ничего брать не буду».

Тут Тюкелю мысль шальная пришла: «Сделаю, пожалуй, такое вперед тебя!» И как бы между прочим спрашивает:

«А где эта бабка зловредная живет?»

«Недалеко от Виндавского вокзала, где Крестовская застава. Старую ведьму Танькой Милютиной кличут, а по отцу – Александровна».

Расплатился Тюкель и пошел в ближайшее почтовое отделение – справки навести.

* * *

В почтовом отделении, как положено, лежит адресная книга «Вся Москва». Тюкель отыскал нужный адрес и решил оглядеться. Домишко одноэтажный, старинный, допожарный, вход с тихого двора, кругом ни души. Собственно говоря, это особенно соблазнило. Все выглядел, все продумал – мозги у мошенника хитрые.

И вот на другой день приперся с утра пораньше к старухе, будто под золотые часы хочет десять рублей взять. Часы Тюкель взял на поддержание у приятеля. Постучал в дверь. Милютина – бабка тертая, заподозрила что-то неладное, разговаривает через цепочку, гонит гостя: чеши, дескать, отселя, я деньги под заклад не даю и тебя видеть в глаза не желаю. Тогда Тюкель стал ей разные резоны приводить, а чтобы окончательно рассеять сомнения, говорит:

«Милостивая государыня Татьяна Александровна, явите божескую милость, позарез деньги нужны. Следует оплатить доктора, который пользует мою больную мамочку. – В голосе слезой играет. – Да вот поглядите, часики замечательные: фирма «Габю», глухие, фасон брегет. Двести тридцать рубликов в магазине на Никольской плачено. А мне и надо каких-то пятьдесят».

Бабка взяла часы, и тут вся ее подлая жадность заговорила, руки у нее так и заходили, а голос рассудка замолк.

А Тюкель свою линию гнет:

«Вот и мой вид на жительство, человек я хоть и впавший временно в несчастливые обстоятельства, но вполне порядочный».

Бабка цепочку с двери сбросила, с дорогим гостем в горницу прошла, села за стол, очки нацепила и читать вид на жительство стала – по слогам, иначе не умела. Прочитала, положила вид на стол. Говорит:

«На какой срок тебя интересует?»

«Да всего, милая дама, Татьяна Александровна, на недельку!»

«Под пятнадцать процентов красненькую дам, так и быть, уж человек вы обходительный! Себе, можно сказать, в убыток». – И притворно вздохнула.

Взяла с подоконника долговую тетрадь, записала в нее фамилию, заклад, срок и сумму. Дала Тюкелю расписаться. Часы и тетрадь на подоконник положила и отсчитала замусоленные бумажки. Одним словом, все как заведено.

Тюкель из себя изображает галантного джентльмена, ручку старушке поцеловал, что-то приятное сказал. И добавляет:

«Очень вы меня, любезная Татьяна Александровна, выручили в момент неудачный для моей судьбы. У меня случайно с собой бутылка мозельского, желаю отметить обоюдно приятную сделку».

И впрямь лезет в пиджачный карман, достает бутылку и шоколадку «Золотой ярлык».

«Позвольте, сударыня, за благополучие вашей персоны наполнить лафитники!»

Старуха расчувствовалась, из шкафчика две рюмки выудила, узловатым пальцем внутри провела, дунула в них и на стол поставила. И еще вынула вазочку с засохшим печеньем прямоугольной формы, на котором был оттиск двуглавого орла. Сказала:

«Печенье называется „Москва“, двугривенный за полфунта в булочной Филиппова отдала. Шкуру с бедной вдовы содрать живьем готовы, гниды!»

Тюкель поднялся с самым торжественным видом, словно сидел не за убогим столом, а за пиршественным обедом в доме полицмейстера. Высокопарно провозгласил:

«Пусть, дражайшая Татьяна Александровна, ваш приютный дом всегда будет полной чашей, неистощимой для вас, божественная вы женщина. Ваши лучистые глаза сияют умом, народной сметкой и чарующей женской прелестью. За ваши грядущие успехи на жизненном поприще!»

Старуха от умиления аж прослезилась и со смаком выпила. Потом еще и еще подымал рюмку и говорил облыжные льстивые слова этот злодей и мошенник. Старушку изрядно развезло. Вздохнула она:

«Эх, такой вы душевный человек! Как бы мне да такого сыночка. Все б ему по наследию оставила. А то горбишься, горбишься, а чего ради – и понять не умею».

Тюкель решил: пора действовать! Он сказал:

«Такое печенье вкусное, если б к нему чайку горячего!»

«Это я могу, сердечный ты мой!» – живо отозвалась старуха. Она явно потеряла осторожность. Пошатываясь, отправилась в сени, чтобы вынести самовар на крыльцо, залить водой и растопить.

Только старуха из горенки, Тюкель вскочил со стула и стремительно подбежал к подоконнику, схватил свои золотые часы. Краткое мгновение поколебавшись, нырнул под кровать, где лежал толстенный слой пыли и стояло ночное судно. Тюкель, не разглядев, попал рукой в судно и разлил его. Увидал он и скрыню, которую выволок. Судорожно отодрал маленький замок – вместе с петлями, откинул крышку. На донышке скрыни, застеленном кусочком выгоревшего ситца, лежали заклады: три бедных золотых колечка, карманные серебряные часы-луковица, с полдюжины гнутых столовых серебряных ложек, нательный золотой крестик.

Тюкель, стоя на коленях, стал торопливо набивать этим добром карманы.

Когда он уже задвигал обратно скрыню и наивно полагал, что старуха еще не скоро чухнется, вдруг услыхал злой крик:

«Ты что, гниль болотная, вытворяешь?»

В двери стояла с топориком старуха. Она вернулась, чтобы попросить любезного гостя настругать из сухого березового поленца щепок для растопки.

Старуха, видать, была отважная. Она с топориком бросилась на Тюкеля, залпом выпуская ругательства:

«Змей гремучий, ехидна зловредная! Почто под кровать ползал, яко аспид ядовитый? Украл уже чего, пес шелудивый, язва гнойная, червь гробовой? Сейчас городового крикну!»

Тюкель выхватил вдруг из слабых старушечьих рук топорик да ка-ак хряснет ее по очкам промеж глаз, так топорик в лобной кости и застрял. Убийца и выдернуть его не пожелал.

Процентщица упала навзничь и с топором в голове.

Кровь хлещет фонтаном – жуть! А убийцу хоть и трясет всего, а все ж собирает что поценнее. Две тысячи ассигнациями нашел, которые старуха в старом чулке среди грязного белья прятала. Тетрадку с фамилиями закладчиков мелко порвал и в печку швырнул. (Скажу, что полиция не догадалась в печь заглянуть, позже сам убийца указал на бумажные обрывки, лежавшие среди золы.)

Без шума и хлопот покинул место преступления, а чтоб никто в дом не зашел, отыскал в сенях старинный винтовой замок времен Иоанна Васильевича и замкнул снаружи. Ключ положил в карман, хотел позже выбросить, да в суматохе запамятовал о том…

Мартынов, с неподдельным интересом слушавший Заварзина, воскликнул:

– Ну подлец, ну ловкач! Пора, коллеги, выпить! А то горячая закуска стынет.

Лакеи сделали перемену блюд.

Соколову не терпелось отправиться на допрос Тюкеля. Он малость поторопил приятеля:

– Что дальше было?

Заварзин продолжил:

– Дальше случилось то, что с неотвратимостью рока преследует преступников, – несчастный случай. Тем вечером, когда Тюкель заливал душу в простонародном трактире Шустова, что на углу Остоженки и Первого Зачатьевского переулка, где в громадном зале на сотню столов под гармонь плясало человек сорок, вот как раз во время пляски убийца с ужасом спохватился: «Ах, где вид на жительство?» Стал у себя по карманам шарить – тщетно! И вдруг его словно жаром обдало: «Черт дери! У старой ведьмы ростовщицы на столе забыл!» Что делать? Кумекает убийца: «Старуха одиноко жила, место там глухое. Кто и придет, увидит замок и подумает: дескать, старуха в отлучке. А я ключ не выбросил, вот он, тихо в дом войду и вид на жительство заберу. А может, еще чего ценное обнаружу. Старуха поди во все щели золота натолкала. Потом задами-огородами выйду на платформу Виндавского вокзала. И, будто пассажир, с прочими приехавшими смешаюсь, выйду на площадь Крестовской заставы, сяду на извозчика – и след мой простыл!»

Злодей весьма остался доволен своим планом, решил рискнуть.

Заварзин прервался, чтобы махнуть в рот водки. Пока он хрустел маринованным огурчиком, Соколов сказал:

– Преступники, словно женщины, в своих рассуждениях и планах в расчет берут только выгодные стороны предприятия. Они, как правило, не умеют и не любят взглянуть на предмет со всех сторон. Отсюда их неизбежные провалы, если, конечно, сыщик хорошо ищет. – Подбодрил Заварзина: – Ну, Павел Павлович, что дальше было? Поперся он на место преступления?

– Да! Но убийца человек хитрый. Он решил все надежно обставить, без сучка-задоринки. Тюкель по летнему Указателю железнодорожных сообщений выяснил: варшавский поезд номер восемьдесят прибывает в половине одиннадцатого. Любезное дело! Загодя пришел задами к дому, вокруг тишина. В окнах старухи, понятно, темно. Поднялся на крыльцо, дверь своим ключом отомкнул. Зажег карманный фонарик, спокойно проник в дом. В горнице старуха на полу мертвая, лужа черной крови засохшей вокруг. Даже удивился Тюкель:

откуда, мол, в столь тщедушном теле столько «кваса». Это «мясники» и прочие преступники на воровском жаргоне так кровь называют. Луч на стол направил, а там и впрямь – вид на жительство. Сунул убийца его в карман, стал повсюду лазить, золото искать – ничего нигде нет! Спешить прочь надо бы, скоро варшавский к перрону подойдет, но натура алчная свое взяла. Думает убийца: «Столько добра напрасно пропадет! Что я, зря рисковал?»

Собрал узел разных вещей, забрал даже ношеный старухин салоп – в потемках ничего толком не разобрать. Вышел осторожненько на воздух – тишина, народ в округе рано спать ложится, редко в каком окошке огонек светится. Только собаки где-то вдали гавкают да маневровые паровозы короткие сигналы подают – прекрасно! Взвалил Тюкель узел на плечи и задами вдоль путей пробирается к вокзалу – рукой до него подать. Все по плану удалось: забрался со стороны путей на дальний конец перрона. Варшавский литерный только-только подошел. Смешался Тюкель с пассажирами, вышел на площадь. Извозчики услуги предлагают. Уже взобрался на сиденье, как его по спине городовой похлопал, видать, что-то заподозрил: «Ваше благородие, извиняйте, нынче проверка – паспорт предъявите».

Соколов, с интересом слушавший историю, произнес:

– Так у него вид на жительство вроде самый натуральный?

– Это точно, Аполлинарий Николаевич! Он спокойно протягивает городовому, знает, что все приметы совпадают: возраст, рост, цвет волос и глаз. Городовой уже хотел отпустить пассажира, вдруг кровавое пятнышко свежее разглядел на паспорте. Думает: «Проверить тщательней никогда не вредит!» С хитростью говорит:

«Все правильно, только, сударь, полиции вы содействовать должны. Нам понятой нужен, задержали одного железнодорожного вора».

Стал отговариваться Тюкель. Дескать, домой срочно надо, то да се. Только эти отговорки еще сильнее городового насторожили. Он дал знать своему знакомому агенту, тот подскочил, и вдвоем они убийцу в участок доставили. Дежурный офицер взглянул на паспорт, спрашивает:

«Почему тут кровь?»

Убийца не растерялся, врет напропалую:

«Палец когда-то был обрезан!»

«Откуда прибыл?»

«Знамо дело, из Варшавы!»

«Что в узле?»

«На толкучке тамошней всякое за гроши купил».

Стали смотреть, а в узле и впрямь всякая ерунда – старая юбка, ношеные туфли, шаль, молью побитая, вытертый салоп.

«Зачем такую ветошь из Варшавы везти? – Дежурный поморщился. – Ну, господин хороший, можете забирать это, – брезгливо ткнул пальцем, – и идите восвояси!»

Обрадовался убийца, начал торопливо запихивать вещи, да из салопа вдруг на пол конверт выпал. Поднял его городовой, дежурному протянул. Тот смотрит, глазам не верит. На конверте адрес: «Ее благородию госпоже Т.А. Милютиной, Москва, Крестовская застава в собственном доме».

«Говоришь, в Варшаве купил? А это откуда – тут штемпель вчерашнего числа?» – Дежурный офицер нарочно так спрашивает. Письмо на самом деле полугодовой давности.

Тюкель ничего ответить не умеет, мычит что-то.

Решили свериться. Дежурный командует городовому:

«Беги, братец, по адресу, что на конверте означен. Спроси хозяйку, ничего у нее не пропадало?»

Тот через десять минут вернулся, весь бледный. Задыхаясь, говорит:

«Ой, там такое… Дверь закрыта, я толкнул окно, оно открылось. Месяц полный, светит ярко. Вижу, на полу – мертвый труп!»

Тюкеля отправили в тюрьму. Долго он упирался, никакие доводы на него не действовали, ни в чем не признавался, но в конце концов вывели его на чистую воду. Сделали обыск в «Ницце», все уворованное обнаружили. Тюкель теперь суда в Бутырке дожидается, лет десять на Сахалине кандалами бренчать будет. Вот так-то, господа, до чего азартные игры доводят!