Счастливая находка

Сыщик строго сказал:

– Евкарпий, помолчи пока. Когда я тебе приказывал, ты как в рот словно воды набрал, а теперь перебиваешь. Говори, Матвеевна!

– Чего уж скрывать, раз стыд произошел! – горячо затараторила женщина. – Карпуше на службу бы бежать, на углу прохаживаться, тогда бы и все ладно было. А он, бык племенной, прости Господи, по мужскому делу на меня полез. Я ему резон: «Нынче день постный, пятничный, нельзя блудом заниматься, и так утром согрешили. Кыш!» Да разве его остановишь, когда он весь распалится! Пока чего, глянула я в окно, а там три мужика громадный ковер на сани кладут. Да быстро так, спешат. Кричу своему: «Карпуша, гляди, уезжают эти, про кого рассказывал».

– Помолчи, помело! – прикрикнул Евкарпий. – Я, господин полковник, я сам в окно нечаянно взглянул, и сердце у меня – вот так! – ходуном пошло. Эти самые, что ковер будто отдать хотели, суют теперь его в пошевни. Я ведь страсть какой приметливый.

В разговор вновь встряла Матвеевна:

– Ты скажи господину полицейскому, ну, про толщину… Забыл, что ль?

В голосе рассказчика зазвучали хвастливые нотки.

– Как же, гляжу, ковер стал какой-то толстый, словно в него что завернуть успели. К тому ж концы неровно скручены. Понимаю: торопились, когда закатывали. А чего честному человеку торопиться? Эх, думаю, дело керосином пахнет. Украли чего-то, охмурялы бессовестные, мурзики каторжные. Хотел я на мороз выскочить, крикнуть, стой, мол, дать знать постовому городовому, что дежурит на набережной. Как раз Василий Казовой стоял. А куда мне? Я, извиняйте, без исподнего. – Помолчал, повздыхал. – А уж когда шум начался, я и сообразил: то революционеры прокурора Александрова дожидались, его в ковер завернули и украли. Где он теперь?

– Ты бы, дурья башка, сразу все и рассказал сыскарям!

– Как расскажешь, когда с поста ушел, дома водку пил, с бабой в постный день лежал, а тут шантрапа под носом действовала. Это меня со службы вмиг высвистели бы – без выходного пособия.

– Давно служишь в полиции?

– Без малого десять лет… – Евкарпий горестно взмахнул рукой. – На Пасху как раз в первый разряд переводят. Отсутствовал всего ничего, а вышел – карамболь с краковяком. И делать ничего другого не умею, а тут квартирного довольствия годового – сорок рублей, дрова казенные и четыреста двадцать рубликов-с жалованья. – Вздохнул. – Остальное я сам зарабатываю. – Повернулся к жене: – Матвеевна, собери мне чего для тюрьмы.

Соколов надел шубу, строго произнес:

– Я тебя, Евкарпий, в тюрьму брать не буду. Понадобишься – пришлю за тобой.

Жена Евкарпия схватила руку Соколова и осыпала поцелуями:

– Спасибочки, что в тюрьму не взяли! Карпуша только насчет бабьей плоти невоздержанный, а так он хороший, исправится… И простите пьяную глупость, что на вас замахивался.

Сыщик отвесил подзатыльник Евкарпию и направился к двери. Тот, счастливый исходом дела, вдруг воскликнул:

– Ваше превосходительство, тут у меня кое-что!.. Обнаружил после этих господ, на ступеньках в подъезде лежало. – Евкарпий полез в кладовку, где хранилась разная хозяйственная утварь – метлы, щетка, какие-то тряпки.

Повозившись, он достал стеклянную, плотно закупоренную банку, вытащил оттуда полотенце и завернутую в него губку, протянул все это Соколову:

– Воняет гадостью! А я все забывал дать своей бабе, чтоб простирала. Руки вытирать самый раз.

Соколов втянул воздух и понял: губка и полотенце смочены эфиром, который употребляется для наркоза.

– Молодец, Евкарпий! Положи обратно в банку, закупорь, я с собой возьму.

Сыщик пожал руки хозяевам и удалился.

Любовные связи

Для начала Соколов отправился домой.

Он не стал снимать шинель. Сказал Лушке, открывшей дверь:

– Дай простыню да урну из чулана достань.

Лушка, девица нежная, со страхом и отвращением подала урну.

Сыщик завернул в простыню урну с прахом прокурора Александрова, туда же положил банку с полотенцем и губкой.

Через минуту-другую, держа под мышкой страшный сверток, сыщик вновь покатил на Тверской бульвар в охранное отделение.

Соколов поднялся в кабинет Мартынова.

Сыщика ждал сюрприз. В кабинете кроме начальника охранки и его любимца, верткого, быстрого в движениях и мыслях поручика Алябьева, сидел в кресле начальник Варшавского отделения охранки Заварзин. Он поднялся с кресла, шагнул навстречу:

– Здравствуй, Аполлинарий Николаевич!

– Какими судьбами, Павел Павлович?

Заварзин тяжело вздохнул, развел руками:

– Нелегкими! Потом расскажу… По разным служебным делам заглянул в Первопрестольную и в свободную минуту заспешил сюда.

– Обсуждаем пропажу прокурора, – объяснил Мартынов. – Очень загадочное дело. – С интересом глянул на сверток. – Что это у вас, полковник?

– Подарок для нежно обожаемого подполковника Мартынова, – таинственно отвечал Соколов. Он поставил урну на стол, а сам опустился в кресло.

– Поручик, – Мартынов кивнул на Алябьева, – только что вернулся из судебной палаты, допрашивал сослуживцев прокурора.

Алябьев лихо подкрутил ус, решительно посмотрел на Соколова:

– Именно по месту службы следует искать причину исчезновения прокурора.

Соколов, напуская на себя самый серьезный вид, спросил:

– И велики, поручик, ваши успехи?

– Удалось узнать нечто важное. У прокурора был страстный роман с юной супругой письмоводителя. Письмоводитель несколько раз избивал супругу, а при свидетелях грозился: «Я этого не прощу прокурору Александрову!»

– И что же?

– Арестовал подлеца. Уверен, что это он подстерег и убил прокурора.

Соколов расхохотался:

– Уже признался в злодеянии? Указал, где труп лежит?

Поручик скрипнул в досаде зубами, а Мартынов пришел на выручку своему любимцу:

– Граф, ваша ирония совершенно неуместна! Вы еще палец о палец не ударили, чтобы…

Соколов состроил серьезную мину:

– Конечно, не ударил! Надо не пальцами ударять, а мозгами работать. Для сыщика это самый нужный орган. В какой тюрьме несчастная жертва полицейского произвола?

– В губернской, в Малых Каменщиках.

– Вызови дежурного офицера.

– Зачем?

– Прикажи, чтобы отпустили задержанного.

– А вам известен убийца?

– Мне известно, что убийство совершил не тот, кого ты посадил за решетку. Ну, смелей!

Мартынов с неудовольствием взглянул на Заварзина. Тот согласно кивнул.

– Надо отпускать, если этого требует сам Аполлинарий Николаевич!

Мартынов нажал на кнопку. Появился дежурный офицер. Начальник охранки распорядился:

– Оформите документы на освобождение Василевского.

Соколов продолжал:

– Александр Павлович, твой поступок справедлив! Но когда я буду иметь радость видеть Семена Кашицу?