Большевики сидели в России прочно – Сталин в Кремле, вредители и оппозиционеры – в тюрьмах и концлагерях, которые изобрел Троцкий. Сам изобретатель и смутьян – ненавистный Лев Троцкий – был лишен гражданства и выдворен из пределов Страны Советов. Миллионы россиян вздохнули с облегчением, испытав чувство благодарности к Сталину: Троцкий ненавидел Россию, народ отвечал ему ненавистью еще большей.
Вся страна напоминала гигантскую стройку. Тракторные заводы в Харькове и Сталинграде, автомобильные в Нижнем Новгороде и Москве, грандиозные сталелитейные в Магнитогорске и Кузнецке, машиностроительные и химические комбинаты на Урале – все это поражало воображение тех, кто следил за «социалистическим чудом» со стороны.
Забывали даже о том, что труд этот чаще всего был каторжным.
Седьмого января 1933 года Сталин выступал с докладом «Итоги первой пятилетки» (которая была выполнена, конечно, за четыре года). Не скрывая удовольствия, вождь много цитировал буржуазные газеты:
– Вот отзыв известной буржуазной газеты во Франции «Тан»: «Достижения пятилетнего плана представляют собой изумительное явление… Коммунизм гигантскими темпами завершает реконструкцию… В состязании с нами большевики оказались победителями». Отзыв английского буржуазного журнала «Раунд тейбл»: «Достижения пятилетнего плана представляют собой изумительное явление…» Отзыв английской «Файнэншл таймс»: «Успехи, достигнутые в машиностроительной промышленности, не подлежат никаким сомнениям. Восхваления этих успехов в печати и в речах отнюдь не являются необоснованными…» Отзыв американского буржуазного журнала «Нейшн»: «Четыре года пятилетнего плана принесли с собой поистине замечательные достижения…»
Отзывов и восхвалений было столько, что сквозь их грохот не доносились ни стоны уничтожаемой интеллигенции, ни гибельные голоса коченевших на Севере «ссыльнопоселенцев» – вчерашних трудолюбивых мужиков, названных «кулаками», ни умиравших от голода крестьян.
Восторг был всеобщим, любовь к диктаторам безграничной – как обожание фараонов египетскими рабами.
Марк Алданов в книге «Современники» (Париж, 1928), признавая некоторые «недостатки» вождя, писал о Сталине:
«Это человек выдающийся во всей Ленинской гвардии. Сталин… Свойства редкой силы воли и бесстрашия отрицать в нем не могу. Для Сталина не только чужая жизнь копейка, но и его собственная, – этим он резко отличается от многих других большевиков… Во время войны Сталин находился в ссылке. Он прибыл в Петербург после революции и сразу оказался ближайшим помощником Ленина. Роль Сталина была не показной. Показную роль играли вначале Зиновьев, а потом Троцкий.
У Троцкого идей никогда не было и не будет… Он на глазах у всего цивилизованного мира разыграл Брестское представление, закончив спектакль коленцем, правда не вполне удавшимся, зато с сотворения мира невиданным: „Войну прекращаем, мира не заключаем…“ Он ездил в царском поезде с вагоном-типографией, возил на фронт Демьяна Бедного и даже орден ему пожаловал, – „отважному кавалеристу слова…“».
Кто после смерти Ленина захватит власть в России? Этот вопрос для эмиграции не был праздным. Возможно, от этого зависела судьба их возвращения домой. Но кто окажется «лучше» или, точнее сказать, хуже? Этого пока никто не знал. Неслучайно Алданов в «Современниках», сравнивая Сталина с Троцким, писал: «Я не знаю, кто из них будет смеяться последним».
А пока что Кремль покидали самые «верные и преданные». Их путь лежал на Запад. Тут они, вчерашние коммунисты, писали мемуары, где вновь и вновь на весах собственной шаткой морали сравнивали достоинства и недостатки двух «гениев мировой революции».
Отбросив смиренные нотки, сразу ставший величественным и словно побронзовевшим, Сталин провозглашал непререкаемые истины на XVI съезде партии в июне 1930 года:
– Говорят, что камнем преткновения налаживания нормальных отношений с буржуазными странами является наш советский строй, коллективизация, борьба с кулачеством, антирелигиозная пропаганда, борьба с вредителями, изгнание Беседовских, Соломонов, Дмитриевских и т. п. Но это уж становится совсем забавным. Им, оказывается, не нравится советский строй. (Смех. Аплодисменты.) …Кто не хочет считаться с нашей Конституцией – может проходить дальше, на все четыре стороны. Что касается Беседовских, Соломонов, Дмитриевских, то мы и впредь будем выкидывать таких людей, как бракованный товар, ненужный и вредный для революции. Жернова нашей революции работают хорошо.
Сталин дважды повторил эти имена – запоминайте, дескать, крепче. Изменников надо знать поименно.
Сталин отлично понимал, что Троцкий – опасный и сильный враг. Такой сильный, что – невероятное дело! – Сталин первый и последний раз в жизни дрогнул – не рискнул сразу же уничтожить его физически.
Зато началась хитрейшая игра – «беглецы-мемуаристы».
Спасшиеся от «советского ада» и «бежавшие» на Запад высокопоставленные чиновники-партийцы стали почти одновременно печатать воспоминания, написанные явно талантливой рукой и как по шаблону: «Сталин, может, и азиат, да любит народ, и тот платит ему взаимностью. Троцкий – подлец и чуждый людям тип».
Впрочем, вернемся к «забракованному» Сталиным «товару». Первым вождь в своем списке помянул Григория Зиновьевича Беседовского. В парижском издательстве «Мишень» он выпустил книгу «На путях к термидору. Из воспоминаний бывшего советского дипломата» (1931) – в двух объемистых томах.
Он писал «о новой вспышке левого фразерства Троцкого, угрожающего снова крестьянству своими неоаракчеевскими бреднями. Надо надеяться, что в результате борьбы с троцкизмом вырастет в партии правильное понимание интересов крестьянства. Это понимание уже прорывается наружу. Оно сквозит в некоторых выступлениях Бухарина, Рыкова, Калинина».
Великий вождь, любивший точность и конкретность, на этот раз несколько погрешил против истины (не умышленно ли?). Г. Беседовский и С. Дмитриевский не были «выкинуты» из пределов социалистического отечества. Они, дипломаты и торговые работники, по своей инициативе остались на Западе. И – как сговорившись (чудное совпадение!) – напечатали там мемуары. (Утверждать, что «написали там», – рука не поднимется, факт этот автором не установлен.)
Годом прежде в том же издательстве появилась книга другого беглеца, Георгия Соломона, «Среди красных вождей. Лично пережитое и виденное на советской службе».
Соломон, по его словам, был близким другом Льва Красина, работавшего торгпредом в Англии, а с 1921 года ставшего наркомом внешней торговли. Именно от него Соломон узнавал различные пикантности большевистского бомонда.
Красин говорил Соломону:
– И знаешь, у кого особенно шея чешется и кто здорово празднует труса, – это сам наш «фельдмаршал» Троцкий. И если бы около него не было Сталина, человека хотя и не хватающего звезд с неба, но смелого и мужественного и к тому же бескорыстного, он давно задал бы тягу… Но Сталин держит его в руках, и, в сущности, все дело защиты Советской России ведет он, не выступая на первый план и предоставляя Троцкому все внешние аксессуары власти главнокомандующего… А Троцкий говорит зажигательные речи, отдает крикливые приказы, продиктованные ему Сталиным, и воображает себя Наполеоном, расстреливает…
Ощущение такое, что все это было сочинено в идеологическом отделе ЦК ВКП(б).
Теперь о другом деятеле, которого вдруг потянуло к мемуарному жанру.
С. Дмитриевский работал в самом аппарате Центрального Комитета, многое знал лично, а не понаслышке, да и литератор он весьма способный. В стокгольмском издательстве «Стрела» у него вышли две любопытные книги – «Судьба России» (1930) и «Сталин» (1931).
Тон книг серьезный и грустный.
«Если мы приходим к твердому убеждению, что дело не в маленьких недостатках механизма, не в отдельных уклонах и ошибках, но во всей политике власти, в системе, в идеологии, – если мы вдруг после мучительных наблюдений открываем, что вместо новой постройки нам преподносят выкрашенный крикливой краской дряхлый и гнилой азиатский балаган, – что мы должны делать тогда? Мы должны твердо сказать: пусть негодные строители убираются и уступят место другим, которые лучше знают и понимают подлинные нужды народные. А если нам замыкают рот, если за малейшую попытку протеста мы должны делать прогулки во внутренние и иные тюрьмы, в Нарым, в Туруханск, то мы должны найти возможности и пути для организации борьбы с режимом».
Впрочем, Бунин, купивший в доме 13 по рю Бонапарт в книжном магазине Якова Поволоцкого «Судьбу России», подчеркнул толстым красным карандашом другое место, на страницах 202–207:
«Подведем итоги. Расставим по полочкам наших вождей. Это многое уяснит.
И Ленин был диктатором. Без диктатора не обходилась ни одна большая революция… Но диктатор диктатору рознь. Ленин сумел стать вождем нации. Ленин шел к либерализму…
Троцкий – типичный вождь мирового люмпен-пролетариата, босяцкий мессия, без родины, без корней в какой бы то ни было организованной общественной среде. Он одинаково далек и чужд и организованному промышленному пролетариату, и крестьянству. Подлинной жизни масс он вообще не знает. Всю свою жизнь он занимался строительством из воображаемых «кирпичей» будущего. В слишком большой отвлеченности, в неумеренном эгоцентризме, в отсутствии общественных и национальных корней причина всех его неудач.
Сталин – убежденная, но тупая сила. В его натуре много сходства с Робеспьером – с той только разницей, что тот был европеец, а Сталин – азиат. Он натянул вожжи диктатуры до крайности – и сам себя запутал в них. Он обезличил все в стране, уничтожил самостоятельность классов, все отдал в руки аппарата, состоящего из деклассированных и общественно нечестных людей. Стал, сам того, может быть, не желая, вождем и мессией русского люмпен-пролетариата, и в русской мировой революции видящего только месть прежним господам жизни…»
И все же Сталин – свой, от него веет народным духом, он умеет говорить на понятном любому мужику языке. Иное дело – Троцкий.
В «Сталине» Дмитриевский утверждает: «Вся система идей Троцкого, как и люди, ее отстаивавшие, были глубоко чужды и глубоко враждебны русскому народному сознанию… Лишь самые незначительные группки молодежи, по преимуществу не русской, продолжали пережевывать его идеи. Так Троцкий был отброшен от власти».
…И Красин, и Зиновьев, и Луначарский, и Губерман (известный как Ем. Ярославский. – В. Л.), и тысячи других служили режиму Октябрьской революции. Они налипли на тело новой государственности, как мухи налипают на сладкий пирог. Не верили, ненавидели – и все-таки служили. Ибо ненавистная революция ненавистного народа дала им жирные куски, почетные места.
…Когда некоторые из них – Зиновьев, Луначарский – попробовали появиться в народной среде, им свистели, выгоняли вон. Если народ возмущался Троцким, то этих гиен революции он презирал и ненавидел… Они сидели поэтому, замкнувшись, в комфортабельных квартирах и кабинетах, среди наворованных ценностей, среди своры продажных лакеев с Горьким во главе; покачивая свои ожиревшие тела на мягких рессорах дорогих автомобилей и салон-вагонов, наслаждались, как могли, среди общей нищеты и разрухи жизнью и властью…
– Все из народа, все для себя!..
Революция для них постепенно стала очень выгодным делом, партия была для них вначале орудием, которым они укрепляли свою власть, потом, когда их разбили, публичным домом, где они продавались сильнейшему.
Все это, разумеется, верно. И все эти обличения, на взгляд автора, были хорошо спланированной чекистами операцией. Пороча врагов Сталина, они тем самым подымали на щит самого вождя.
…В новогоднюю ночь, печальную и нищенскую, Бунин, словно подводя итог прожитым годам, сказал за столом:
– То, что сейчас пишут большевики Дмитриевский и Соломон, я, человек непризванный, далекий от всякой политики, то же самое говорил в восемнадцатом году в Москве или потом в Одессе. Ведь уже тогда было ясно, что кучка прохвостов ищет собственной корысти, страстно желает упиться властью. И только по этой причине выродки, дорвавшиеся до трона, заливают кровью Россию. Россия им не только чужда. Она им глубоко ненавистна! – Он перевел срывающееся дыхание, потянул на шее галстук. – И все это сделала русская интеллигенция! Жидкие козлиные бородки, блестящие лысины, пенсне, кривые ножки, – безграничная самоуверенность – все эти литераторы, присяжные поверенные, социал-демократы, болтуны и бездельники. Господи, как они мне отвратны! Нигде в мире нет такого класса, нет такого бешеного, такого проклятого и отрешенного от жизни резонерства! И патологическое рабское холопство перед «простым народом» – стыд! А кощунственное разрушение храмов, разгром православной церкви? Нет, это не просто борьба против религии. Это гораздо серьезнее. Ведь это откровенное глумление над русским человеком!
Бунин поспешно вышел из комнаты: у него на глазах блеснули слезы.
Бесовский праздник продолжался – от берегов Рейна до стен Кремля.