Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
И. А. Бунин – И. С. Назарову
Париж, 27 апреля 1920.
Дорогой Иван Степанович, в Софии мы прожили 18 дней в отеле, полном русских беженцев (Hotel Continental), где живут Федоров и Нилус. Там грязь и тиф, мы жили в ужасе, а кончилось это тем, что нас вдребезги обокрали, – все вещи золотые и драгоценные и почти все деньги. Софийский университет избрал меня профессором. Кое-как, по нездоровью, – я ужасно ослабел, – и по делам пришлось уехать в Париж…
Путь Бунина в Париж лежал через Софию и Берлин.
В Софии его встретили радостно и гостеприимно. Тут же по приезде устроили веселую пирушку с чтением стихов, пением русских песен и бесконечными рассказами о своих беженских приключениях.
Бунин с удовольствием окунулся в беззаботную жизнь. Цель его путешествия – Париж был рядом, необходимые визы получены, и – главное – удалось в целости и сохранности провезти все драгоценности.
Единственным неудобством был отель «Континенталь» – грязный, заплеванный, кишевший подозрительными типами. Некоторые называли его даже «красным гнездом», намекая на то, что там находят себе приют большевистские агенты.
Носильщик, русский мужичок невысокого росточка и с ухватистыми манерами, подскочивший к Бунину еще в купе, сладко говорил:
– Барин, вам нужна гостиница? Нонче свободные нумерочки только в «Континентале» оставшись. Позвольте поклажу вашу со всей осторожностью в саночки доставить-с!
Извозчик, тоже оказавшийся русским, словно сговорился с носильщиком. Он загудел в густую, расчесанную надвое бороду:
– В «Континентале» жизнь самая способная, к тому же и знакомство у меня важное – с портье, который при ключах состоит. Только, барин, придется на чай добавить…
Барин на чай добавил, извозчик слово сдержал – супругов Буниных разместили, но почему-то порознь – в двух крошечных номерах, друг против друга через коридор.
– Жаль, что не вместе! – загрустила Вера Николаевна. – И номер крошечный…
– Тебе люкс? – огрызнулся Иван Алексеевич. – Все гостиницы забиты, ты видишь, сколько несчастных в вестибюле на лавках валяются. А тут – два отдельных номера и белье свежее! Даже удивительно, как удалось хорошо устроиться.
– Куда мою черную сумочку спрячем? Не ходить же мне с ней, тут, говорят, карманников прорва…
Бунин согласно мотнул головой:
– В мой большой чемодан положи под рубахи, на самое дно.
Из сумки вынули массивное золотое кольцо с большим изумрудом – на продажу, остальное спрятали в чемодан.
Наличных денег почти не было, вот и приступили супруги…
– К разбазариванию семейных драгоценностей! – как с грустным юмором заметил Иван Алексеевич.
Ювелира нашли в доме по соседству с гостиницей. Старый человек с большими оттопыренными ушами и носом в красных прожилках поглядел оценивающе – нет, не на изумруд – на сдатчика. Ситуацию понял в единый момент – перед ним стоял неопытный русский беженец, не привыкший к бедности и торговле фамильным золотом.
Ювелир пожевал бескровными синими губами, вытянул их в трубочку, разглядывая кольцо, задумчиво посвистел и кисло проговорил:
– Таки это совсем пустяк… Старая плохая шлифовка. Нынче такое не носят. Но я вам, по нашей большой дружбе, заплачу.
И он назвал такую мизерную цифру, что Бунин, пылая гневом, схватил кольцо, едва не оторвав вместе с ним и палец ювелира, крикнул ему в лицо:
– Грабеж! Никогда… – и еще добавил некоторые образные выражения, приличные к этому случаю. Больше к ювелирам он не пошел, отправился в отель.
Надо было такому случиться, что одновременно с Буниным к «Континенталю» приближался Петр Рысс – биограф исторических деятелей и давний знакомый Ивана Алексеевича. Он пришел навестить своих друзей из Петербурга, тоже живших в «Континентале». Встреча была случайной, но душевной.
– Как хорошо, что встретил вас, Иван Алексеевич! Приглашаю вас на лекцию о положении большевиков в России. Вы получите достойный гонорар. Имя академика Бунина привлечет многих слушателей. Дискуссия состоится послезавтра. Сегодня же поместим ваше имя в афишу. Начало в девять утра…
– Что так рано? Не спится, что ли?
– Здесь так принято. Вот вам адрес, куда надо прибыть. Просьба не опаздывать.
Бунин, откинув голову, с княжеским достоинством ответил:
– Никогда и никуда я не опаздываю!
Вечером следующего дня Иван Алексеевич нежданно-негаданно попал на веселую пирушку. Местный поэт, содержавший трактир, созвал гостей, среди которых был и военный министр Болгарии.
Хозяин без конца подливал гостям прекрасное вино, предлагал свежий домашний сыр, читал на память стихи Бунина и пил за его здоровье.
Бунин начал раскланиваться. В голове у него приятно шумело.
– Спасибо, дорогие друзья, мне завтра рано вставать!
– Запрещаю! – ревел министр. – Сейчас же арестую.
Вздохнув, Бунин вновь усаживался за стол, вновь пил вино. Домой вернулся только на рассвете и тут же заснул мертвым сном.
Когда Бунин наконец пробудился, то часы показывали одиннадцать.
Он сидел на жесткой, скрипевшей при малейшем движении кровати. Вдруг с ужасом вспомнил про лекцию. Стал мучительно размышлять: бежать на нее или?..
В его сомнения вмешалось нечто неожиданное: кто-то коротко стукнул в дверь.
– Минуту! – Накинув халат, Бунин открыл дверь. Никого не было. Он выглянул в коридор. Тот был пустынным. Лишь чья-то неясная тень, словно привидение, метнулась в боковой проход.
– Что за чертовщина! – удивился Иван Алексеевич и даже перекрестился. – Померещилось, что ли?
Не закрывая на ключ дверь, отправился к жене. Та лежала в постели, читая французский роман. Она удивилась:
– Разве ты дома? А как же лекция?
– Не знаю, что со мной случилось! – Он в недоумении развел руками. – Спал как сурок. И лег, правду сказать, почти на заре.
– Опять, Ян, про возраст свой забываешь! – укоризненно покачала головой Вера Николаевна. – С привычками молодости пора кончать. Не двадцать лет тебе! Пятидесятый годок пошел…
– Старый гриб, да корень свеж!
– Серьезней пора быть, Ян, – махнула рукой Вера Николаевна. – Но расстраиваться не следует. Что Бог ни делает, все к лучшему. Помню, отец собрался в Екатеринодар ехать – дело у него там неотложное было. По лестнице спускаться начал, ногу подвернул, идти не смог. Все горевал: «Какие убытки теперь понесу!» И вдруг узнаем: случилось крушение – много жертв! Тот вагон, где отец должен был ехать, сгорел.
– Собирайся завтракать! – сказал Бунин. – Спустимся в ресторан.
Он шагнул в коридор и похолодел от ужаса: дверь в его номер была распахнута, вещи раскиданы по полу. Чемодан был раскрыт. Все деньги и заветная черная сумочка с драгоценностями исчезли. Осталось лишь золотое кольцо с изумрудом, которое забыл вынуть из брючного кармана.
Он стоял среди этого разорения, бессмысленно повторяя:
– Что это, что это?
Ему казалось, что весь этот ужас снится и что вот-вот он пробудится и все опять станет хорошо. Но нет, беда свершилась въяве. Он запишет в дневник: «Мы оказались уже вполне нищими, в положении совершенно отчаянном… На полу было разбросано только то, что не имело никакой ценности…»
Загадочность ситуации в том, что в отеле Бунин был далеко не самым богатым. Так почему же жертвой грабителей стал именно он? Ответа на этот вопрос нет.
Но не случись этой истории, могла бы быть другая – еще более страшная.
Бунин еще пребывал в остолбенелости, как в дверь кто-то резко постучал. Он не успел ответить, как дверь распахнулась. На пороге стоял Петр Рысс. Он был бледен, галстук съехал набок, на левой щеке рдела свежая ссадина.
С неожиданной горячностью он бросился к Бунину:
– Иван Алексеевич! Иван Алексеевич! Страшная беда… Не пойму… не знаю! – Рысс вскрикивал, нес что-то несвязное. – Взрыв под сценой! Кто это сделал? Зачем?..
– Не горячитесь, расскажите по порядку! Выпейте воды.
Рысс немного пришел в себя.
– Мы всему городу сообщили, что вы, Иван Алексеевич, будете на дискуссии. Народу привалило прорва. А вас нет! Решили послать за вами автомобиль. Он доехал до ближайшего угла и сломался. Решили начать без вас. Я вошел в зал и вдруг… Полыхнуло, грохнуло… Вот меня чем-то по лицу шарахнуло, болит, черт. Дым прошел, разглядели: сцена разворочена. На первом ряду пять человек убиты на месте. Много раненых, меня, кажется, контузило… Щека болит. Нет ли йода?
Бунин с трудом вникал в слова собеседника, но после просьбы йода начал дико хохотать. Он не мог остановиться даже тогда, когда пришла Вера Николаевна.
– Вот, – проговорил он, беря дыхание, – плачу о своих бриллиантах. А я ведь во время взрыва должен был стоять на сцене. А ее – в щепки. Проспал. Первый раз в жизни. Ты права: «Что Господь ни делает, все…»
Мысль мудрая, да не всегда человек по разуму живет, больше по сердцу.
Судьба спасла его, а болгарское правительство за свой счет отправило в вагоне третьего класса в Белград. Когда поезд прибыл в этот город, вагон загнали на запасные пути. В этом железнодорожном тупике и жили Бунины, тратя последние гроши, которые пожертвовало болгарское правительство.
«Сербы помогали нам, русским беженцам, только тем, что меняли те „колокольчики“ (деникинские тысячерублевки), какие еще были у некоторых из нас, на девятьсот динар каждый, меняя, однако, только один „колокольчик“, – писал Бунин много лет позже. – Делом этим ведал князь Григорий Трубецкой… И вот я пошел к нему и попросил его сделать для меня некоторое исключение, – разменять не один „колокольчик“, а два или три, – сославшись на то, что был обокраден в Софии».
Тот посмотрел строго на просителя и сухо спросил:
– Вы, говорят, академик?
Кровь бросилась в голову, но Бунин сдержал себя:
– Так точно!
– А из какой именно вы академии?
Это было настоящим издевательством.
– Я не верю, князь, – сказал Иван Алексеевич, – что вы никогда ничего не слыхали обо мне.
Трубецкой залился краской и резко отчеканил:
– Все же никакого исключения я для вас не сделаю. Имею честь кланяться.
Бунин вышел на улицу, с трудом соображая: «Как быть? Что делать?» Вновь возвращаться в Софию, в этот страшный отель, переполненный ворами и тифозными больными?
Из окна посольства, где размещался Трубецкой, вдруг раздался крик:
– Господин Бунин!
В окне виделся русский консул. Он махал рукой:
– Только что из Парижа пришла телеграмма. Она вас касается. Госпожа Цетлина выхлопотала для вас визу во Францию и еще прислала тысячу французских франков.
На сердце стало тепло. Подумалось: «Как Мария Самойловна могла узнать о его беде, о краже в „Континентале“? Нет, узнать не могла! Но ее исключительно доброе сердце подало весть: „Друг в беде!“ Вот она и отозвалась».
Нет ничего дороже истинных друзей.
Войти с помощью соц. сетей: