Посттравматический рост и создание стрессоустойчивости

Интервью Сары Грин Кармайкл с Мартином Селигманом

Сара Грин: Добро пожаловать в программу HBR IdeaCast от Harvard Business Review, я Сара Грин. Сегодня наш гость — профессор Пенсильванского университета Мартин Селигман, человек, который известен как отец позитивной психологии. Он является автором недавно изданной книги «Путь к процветанию» и статьи «Создание стрессоустойчивости», вышедшей в HBR в апреле 2011 года. Марти, спасибо, что согласились прийти к нам сегодня.

Мартин Селигман: Очень рад быть здесь.

Сара Грин: Я знаю, что это очень крупный проект, но мне бы хотелось в начале разговора попросить вас рассказать о вашей работе в армии Соединенных Штатов, которая легла в основу статьи.

Мартин Селигман: Примерно два с половиной года назад начальник штаба армии позвонил мне из Пентагона и сказал: «Самоубийство, посттравматическое стрессовое расстройство, злоупотребление запрещенными веществами, развод, депрессия — что по поводу всего этого думает позитивная психология, доктор Селигман?» Я встретился с офицерами генерального штаба, которым рассказал о том, что распределение человеческих реакций на тяжелые обстоятельства — участие в боевых действиях, увольнение, развод — имеет колоколообразную форму. С левой стороны находятся те, кто сломался. Существует четыре вида последствий этого: тревожность, депрессия, самоубийство, посттравматическое стрессовое расстройство. И я думаю, что армии приходится тратить от 5 до 10 миллиардов долларов в год на лечение таких людей. Но армия — не больница. И по поводу реакции на превратности судьбы можно сказать две важные вещи.

У большинства людей есть запас выносливости. Это означает, что, переживая трудные времена после увольнения, отказа или боя, через какое-то время, месяц или два, они с помощью психологических и физических средств могут вернуться к тому состоянию, в котором находились до кризиса. Также существует большое количество людей, которые демонстрируют посттравматический рост. Это означает, что они тоже переживают очень трудные времена и даже зачастую проходят через посттравматическое стрессовое расстройство, но через год с помощью психологических и физических средств становятся сильнее, чем были раньше. Это те люди, о которых Ницше сказал: «То, что нас не убивает, делает нас сильнее». Поэтому я рекомендовал генералу Кейси проводить тесты на стрессоустойчивость и укреплять ее, чтобы создать армию, которая, в соответствии с его пожеланиями, была бы так же сильна психологически, как и физически.

Сара Грин: Прежде чем мы перейдем к подробностям, хочу сказать, что, читая статью, я поняла, как часто мы в средствах массовой информации обращаемся к посттравматическому стрессовому расстройству. И после всех публикаций о нем у меня всегда возникало чувство, что единственный способ спастись от ПТСР — это избегать травм. Это, разумеется, невозможно ни для кого. Я думаю, что вы в самом деле оказали нам большую услугу, переключив внимание на посттравматический рост. Но прежде чем мы двинемся дальше, я хотела бы спросить вас: как вы считаете, не оказывает ли на людей отрицательное влияние такое внимание к ПТСР?

Мартин Селигман: Вы попали в самую точку, Сара! Мы отправились в Вест-Пойнт и спросили: «Кто из вас знает о посттравматическом расстройстве?» Оказалось, 97%. «А кто слышал о посттравматическом росте?» Утвердительно ответили примерно 10%. А это очень важно знать, поскольку такой рост является путем к саморазвитию. Это не просто депрессия. Если вам известно только о ПТСР и с вами случается какое-то ужасное событие, на следующий день вы просыпаетесь в слезах и думаете: «Я опускаюсь на дно. У меня посттравматическое расстройство». Понятно, чтó происходит дальше: симптомы ухудшаются, в том числе растут тревожность и депрессия. И это еще сильнее заставляет вас увериться, что вы опускаетесь на дно, и опять симптомы усиливаются все больше и больше.

С другой стороны, если вы хотя бы немного читали какую-либо медицинскую литературу и знаете, что слезы, причитания и подавленное настроение — это абсолютно нормальные реакции на увольнение или боевые потери, то это знание останавливает нисходящую спираль. Поэтому очень важно, чтобы люди знали: нормальная реакция на очень плохие события не означает, что вы пошли ко дну. Это не посттравматическое стрессовое расстройство. Это восстановление, а нередко и рост стрессоустойчивости.

Сара Грин: Давайте немного поговорим о некоторых характеристиках посттравматического роста. Вы упомянули в своей статье, что самое главное — это воспринимать поражение или травму как некую развилку на жизненном пути. Что вы имели в виду и почему это так важно?

Мартин Селигман: Очень часто тяжелые события ведут к необходимости личного и морального выбора. Они являются экзистенциальным кризисом, в котором вам приходится принимать решения. И поэтому мы говорим о них как о развилке. Самое интересное, что депрессия, очень крупная составляющая посттравматического расстройства, — это эмоция, заставляющая вас отказаться от целей, которые вы себе поставили. Они становятся недостижимы. И это создает развилку. Заставляет вас искать ответы на вопросы: «А что еще я мог бы сделать? Какие двери могут передо мной открыться?»

И еще одна очень важная вещь, которую следует знать о посттравматическом росте и стрессоустойчивости, — то, что, когда эти двери перед вами откроются, вы не сможете в них войти, если будете парализованы депрессией, тревогой, симптомами посттравматического расстройства. Вы не воспользуетесь преимуществами, которые у вас есть. Но если людям, пережившим очень плохие события, известно об этом, то перед ними откроются новые пути, и очень важно приготовиться идти по ним.

Сара Грин: Еще один ключевой элемент, о котором вы говорите в связи с ростом после травматических событий, — это важность четкой формулировки жизненных принципов. Почему это очень важно?

Мартин Селигман: Люди — это существа, постоянно создающие идеи, придающие всему смысл и рассказывающие истории о своей жизни. Если вы сможете создать рассказ о своей травме, о безработице или бое и в этом рассказе воплотятся ваши новые принципы, более зрелый взгляд на мир, ваш рост, то вы будете способны, подобно Орфею, пройти через подземное царство, понять, что оно собой представляет, и рассказать миру об этом. Поэтому есть причины считать это важным условием, обеспечивающим новые возможности после травмы.

Сара Грин: Итак, я бы хотела перейти к конкретным примерам того, как вы применили всю эту информацию о росте и травме к программе, разработанной вами для армии США.

Мартин Селигман: Ну, еще двадцать лет назад, когда я работал над концепцией выученной беспомощности, мы начали задаваться вопросом: «Что человеческие существа могут сделать для того, чтобы она не возникала из-за травмы?» Так мы разработали программу по повышению стрессоустойчивости для детей, подростков и молодежи Penn Resiliency Program (PRP). Мы пришли в школы, вначале в отдельные классы, а потом охватили школы полностью. Теперь мы работаем на уровне национальной школьной системы, давая учителям ряд навыков, которые они потом передают своим ученикам. Также мы провели измерения уровня тревожности и депрессии у школьников.

Программа действует в 21 точке по всему земному шару, и за пару лет ее работы мы обнаружили, что ученики педагогов, прошедших обучение в PRP, имеют более низкий уровень депрессии и тревожности, чем у контрольной группы. Именно это и легло в основу нашей работы с армией. Следующий шаг снова был сделан на встрече с генералом Кейси. Когда я рекомендовал армии попытаться сдвинуть баланс пострадавших от травмы в сторону роста и стрессоустойчивости, он сказал:

— Ну, мы прочитали ваши работы о позитивном обучении и видим, что вы прививаете эти навыки учителям, чтобы потом они передавали их своим ученикам. Так вот, доктор Селигман, такая же модель применяется в армии.

— В самом деле? — переспросил я.

— Ну да, — сказал он. — У нас есть 40 000 учителей — это сержанты-инструкторы.

Таким образом, работа, как он сказал, состояла в том, чтобы обучить навыкам стрессоустойчивости эти самые 40 000 сержантов. Потом они передадут их 1,1 миллиона солдат и мы сможем очень точно определить, предотвращают ли такие навыки посттравматическое стрессовое расстройство. И, что куда важнее, поскольку армия не является больницей, улучшатся ли результаты и повысится ли то, что читатели Harvard Business Review называют производительностью. Сейчас мы находимся как раз на середине этого проекта.

Сара Грин: Да, я знаю, что он все еще продолжается, но не могли бы вы поделиться: как, по вашему мнению, он продвигается?

Мартин Селигман: Я могу поделиться с вами своим субъективным ощущением, но не могу говорить о результатах. Не потому, что они мне неизвестны, а потому, что с ними еще не ознакомился конгресс. Думаю, через пару месяцев все будет на первых полосах газет. Но я могу вам рассказать о ходе программы: мы уже подготовили 3100 сержантов-инструкторов. Процесс организован так, что каждый месяц 180 военнослужащих сержантского состава приезжают в Пенсильванский университет и мы проводим для них десятидневную подготовку PRP. Она состоит из трех частей.

Первая часть посвящена психологической устойчивости, вторая — выявлению сильных сторон, а третья — приобретению новых социальных навыков, важных для лидера. Десять дней делятся между этими тремя курсами. Вначале сержанты учатся использовать новые навыки в собственной жизни, а потом узнают, как передать их другим. И результаты действительно впечатляют. Они очевидны.

Итак, в первый день мы встречаемся со всеми этими сержантами-инструкторами, а надо сказать, что они действительно крутые парни, по три раза побывавшие в Ираке и Афганистане, герои войны, и настроены они весьма критически. В первую пару часов многие из них сидят на стульях развалившись. Но к концу первого дня они уже активно участвуют в работе. Мы беспокоились, что они назовут этот тренинг «дамским», «слащавым» или «непонятной ерундой». К нашему изумлению, через 10 дней мы обнаружили, что они в среднем оценили тренинг на 4,9 балла из 5. Большинство сказало, что это был лучший из всех тренингов, пройденных ими в армии.

Показателен пример одного сержанта, который подошел ко мне на следующий день после обучения активной конструктивной реакции на положительные события. Он сказал: «Вчера вечером звонил мой одиннадцатилетний сын, и мы разговаривали о его тренировках в Малой лиге. Он себя очень хорошо показал в тот день. И через пять минут сын воскликнул: “Папа, это правда ты говоришь?!”» Так что результаты налицо, субъективные, неожиданные, а некоторые даже считают, что поразительно позитивные. В следующие несколько месяцев Пентагон начнет публиковать их. Пока я не могу ничего разглашать.

Сара Грин: Звучит очень вдохновляюще! Я буквально слышу, как крутятся колесики в головах наших слушателей: «Хорошо, это сработало для учителей. Это сработало для сержантов-инструкторов. Надо и моих менеджеров этому научить!». Не могли бы вы немного рассказать о том, с какими трудностями столкнулись при адаптации программы для разных организаций?

Мартин Селигман: На самом деле, это было достаточно просто. В связи с этим стоит рассказать, как меняла свое направление работы Penn Resiliency Program. Вначале мы работали с обычными подростками и разведенными супругами, а затем адаптировали программу для корпоративной среды. Так мы создали базовую модель из трех частей: психологическая устойчивость, управление сильными сторонами и улучшение социальных и лидерских навыков. Эту модель PRP использует в разных сферах. В основном в образовательной, но отчасти и в корпоративной. А когда мы стали работать с армией, то адаптировали программу для ее нужд.

Что удивительно, мы ожидали, что придется серьезно изменить десятидневную программу, поскольку она не имеет никакого отношения к армии, но затем вдруг обнаружили, что большинству солдат около двадцати лет. У них есть сотовые телефоны. И когда мы наблюдаем у них посттравматический стресс или неприятие, они не связаны с тем, что товарищ погиб в бою. Куда более типично, когда стресс вызван тем, что происходит в Канзас-Сити. Если у вас есть сотовый телефон, то перед тем, как пойти в бой, вы ссоритесь с женой из-за оценок детей, нехватки денег или ее неверности. Так мы поняли, что бóльшая часть примеров, которые мы используем для школьных учителей, корпоративной среды, семейных пар и страдающих депрессией подростков, очень хорошо сработает. Поэтому мы изменили программу примерно на 20–25%. Сара, я очень длинно объясняю, что эта программа легко адаптируема, ее можно использовать в различной обстановке и для применения в корпоративной среде ей требуется всего лишь легкая доработка.

Сара Грин: С вами был Мартин Селигман из Пенсильванского университета, автор книги «Путь к счастью». Его статья «Создание стрессоустойчивости» появится в апрельском выпуске HBR. Дополнительную информацию ищите на сайте .

Интервью впервые опубликовано на сайте в марте 2011 года.

Отправить