В пыточном подвале пахло мышами, дымом и кровью. Свеча, трещавшая возле писавшего дьяка, высвечивала низкие каменные своды. На широкой скамье, грузно облокотившись на дубовый стол, сидел маститый старик Ромодановский, степенно поднявшийся при виде государя и медленно склонивший седую голову.

Возле ярко горевшей печи на пыточный станок присели заматеревший на жирных царевых хлебах палач Сысой и его новый подручный — худенький парнишка Тимофей, с жадным восторгом разглядывавший государя.

В двух шагах от Ромодановского на коленях стояли доносчик и ответчица. Боярин, некогда ведший розыск воровства самого Федора Шакловитого, со спокойной уверенностью в успехе розыска — кто ж муки нечеловеческие стерпит! — густым голосом произнес:

— Феодосия, подтверждаешь ли свидетельство ключника Панкратия, рекущего: ты-де все утро бранилась со своим мужем, дерзила и прекословила. Он же, смиряя твою бесовскую гордыню, осенил дланью тебя, Феодосию, по вые?

— Сие так…

— Обаче, ты, Феодосия, не смирилась и за утренней трапезой сызнова сварилась и дерзила, и муж, уча тебя, бил ногой по гузну?

— Сие правда…

— И ты, Феодосия, мстя за свою досаду, когда купно с мужем после трапезы в сад пошла, то на взгорке у реки ножом его в спину резала до смерти, мертвого в воду спущала, а нож к себе в опочивальню схоронила?..

— Такого не было, не лишала я мужа живота и нож под кровать не прятала, — горячо возразила Феодосия. — Поклеп сие!

Ромодановский посмотрел на Петра:

— Государь милостивый, придется пытать…

Феодосия метнулась на коленях в сторону, словно пытаясь у государя найти защиту.

Сысой проворно перехватил ее, поднял под мышки, ласково проворковал:

— Боярыня, не балуй, тут нельзя… Иди, красавица, — и легонько подтолкнул Феодосию к высокому лежаку. Палач просунул руки за ворот сарафана и с силой рванул: рассыпалось жемчужное ожерелье, полетели на пол пуговицы. Снизу вверх сдернул исподнюю рубаху, обнажил сильное женское тело с крепкими, стоящими, как у девушки, грудями. — Ложись, боярыня, на лежак… На спи ну, вот так, умница.

Лежак был высоким и узким. Сысой кивнул подручному:

— Тимофеюшка, свяжи боярыне руки…

Руки связали внизу, под верхней доской лежака.

Дьяк, вглядываясь подслеповато в опросные столбцы, фальцетом протянул:

— Признаешь, что мужа живота лишила?

С ужасом глядя расширившимися зрачками на дьяка, Феодосия сухо прошептала:

— Нет… Сие все неправда…

Ромодановский коротко приказал Сысою:

— Пытай!