Глава 18

Оук держит меня за руку, я несу его небольшой чемоданчик; мы спускаемся к пустой автомобильной стоянке.

Оглядываюсь на Хизер. Она тащит за собой сумку и несколько эластичных шнурков, говорит, они могут пригодиться, если придется привязывать один из чемоданов к багажнику на крыше машины. Я ей не сказала, что никакой машины нет.

– Итак, – говорю я, глядя на Виви.

Она улыбается, протягивает мне руку. Я достаю из кармана стебли крестовника и отдаю ей.

Не могу смотреть в лицо Хизер. Поворачиваюсь к Оуку. Он собирает на лужайке четырехлистный клевер – играючи находит его в траве и делает букет.

– Что такое? – озадаченно спрашивает Хизер.

– Мы не собираемся ехать на машине. Мы полетим, – отвечает Виви.

– Из аэропорта?

Виви смеется:

– Тебе понравится. Скакуны, явитесь и отвезите нас туда, куда я велю.

У себя за спиной слышу изумленный голос. Потом Хизер пронзительно кричит. Сделав над собой усилие, оборачиваюсь.

Скакуны из крестовника явились прямо перед жилым комплексом – тощие желтые пони с кружевными гривами и изумрудными глазами, похожие на морских коньков, выбравшихся на сушу. Бурьян превратился в фыркающих и сопящих лошадок. Хизер стоит, зажав ладонями рот.

– Сюрприз! – объявляет Виви. Она продолжает вести себя так, будто все это пустяк. Оук, явно предвкушавший этот момент, сбрасывает с себя чары и показывает рожки.

– Смотри, Хизер, – говорит он. – Мы волшебники. Ты удивлена?

Она смотрит на Оука, на чудовищных пони из крестовника, а потом садится на свой чемодан.

– Ладно, – произносит Хизер. – Вся эта фигня, очевидно, какая-то шутка, но один из вас должен мне объяснить, что происходит, или я сейчас вернусь в дом и запру двери.

Оук смотрит на нее удивленно. Он на самом деле ожидал, что Хизер будет восхищена. Обнимаю его одной рукой, глажу по плечу.

– Идем, милый, – говорю я. – Давай погрузим вещи, а они придут потом. Маме с папой не терпится тебя увидеть.

– Я скучал по ним, – сообщает он. – И по тебе скучал.

Я целую его в мягкую щеку, поднимаю и сажаю на пони. Он оглядывается через плечо на Хизер.

Слышу, как Виви начинает объяснять:

– Фейри реальны. И магия – реальность. Понимаешь? Я не человек, и мой брат тоже. И мы заберем тебя на волшебный остров на целую неделю. Не бойся. Мы вовсе не страшные.

Я стараюсь забрать эластичные шнуры из стиснутых пальцев Хизер, а Виви тем временем демонстрирует свои заостренные уши, кошачьи глаза и пытается объяснить, почему раньше не рассказывала про это.

Определенно, все-таки мы страшные.

Через несколько часов мы в гостиной у Орианы. Хизер, все еще сбитая с толку и расстроенная, ходит по залу, рассматривает странные картины на стенах и зловещие узоры на драпировках, которые представляют собой чередование жуков и шипов.

Оук, устроившись на коленях у Орианы, позволяет себя баюкать, как маленького. Бледные пальцы Орианы ерошат ему волосы – слишком короткие, по ее мнению, – а он бессвязно рассказывает ей длинные истории про школу и про то, чем отличаются звезды в мире смертных и на что похож вкус арахисового масла.

Мне немножко больно смотреть на них, потому что Ориана Оуку такая же мать, как нам с Тарин, но считает его своим сыном, а нас своими детьми упорно не признает.

Виви достает из чемодана подарки. Пакеты с зернами кофе, стеклянные сережки в форме листиков, банки с дульсе де лече.

Хизер подходит ко мне:

– Это все настоящее?

– Самая настоящая реальность, – подтверждаю я.

– И это правда, что эти люди – эльфы и Виви – эльф, как в сказке? – Хизер снова обводит взглядом комнату, словно опасается, что сейчас сквозь штукатурку и резное дерево в комнату ворвется единорог всех цветов радуги.

– Ага, – соглашаюсь я. Она выглядит ошеломленной, но не злится на Виви, и это уже кое-что. Возможно, она слишком изумлена, чтобы сердиться, по крайней мере пока.

А может, Хизер на самом деле довольна. Может, Виви была права насчет того, как надо ей все сказать, и Хизер потребовалось всего несколько минут, чтобы испуг сменился восхищением. Что мне известно о любви?

– А это место… – Хизер запинается. – Оук – какой-то принц? У него рожки. И эти глаза у Виви.

– Кошачьи, как у ее отца, – говорю я. – Таких здесь много, уверяю тебя.

– Звучит пугающе, – признается Хизер. – Твой отец. Извини, я хотела сказать, отец Виви. Она говорит, он тебе не настоящий отец.

Я вздрагиваю, хотя знаю, что Виви имела в виду совсем не это. Может, она даже не произносила такие слова.

– Потому что ты человек, – вносит ясность Хизер. – Ведь ты человек, верно?

Киваю и вижу облегчение на ее лице. Она робко смеется.

– В Фейриленде быть человеком нелегко, – говорю я ей. – Идем со мной. Хочу тебе кое-что рассказать.

Хизер старается поймать взгляд Виви, но та все еще сидит на ковре и роется в чемодане. Снова безделушки, пакетики с лакрицей, ленты для волос и большой сверток в белой упаковке с золотым бантом, на котором по всей длине написано «Поздравляю».

Хизер никак не решит, что делать, но потом следует за мной. Виви, похоже, даже не замечает этого.

Как странно вернуться в дом, в котором выросла. Хочется взбежать по лестнице, распахнуть дверь в свою детскую комнату, посмотреть, что здесь осталось от меня. Так и подмывает забраться в кабинет к Мадоку и порыться в его бумагах – ведь я как-никак шпионка.

Вместо этого выхожу на лужайку и направляюсь к конюшне. Хизер делает глубокий вдох. Взгляд ее устремлен на башни, поднимающиеся за линией леса.

– Виви рассказывала тебе о правилах? – интересуюсь я на ходу.

– Правилах? – Хизер качает головой, она явно озадачена.

В свое время Виви рассказывала мне о них много раз, тогда как другие об этом не позаботились. Поэтому такое отношение со стороны Виви кажется мне намеренной небрежностью; ей надо было рассказать Хизер, как трудно нам, смертным девушкам, пришлось здесь, как мы осторожничали и какой осмотрительной должна быть она, пока гостит в Фейриленде.

– Она говорила, чтобы я держалась ее, – вспоминает Хизер. Наверно, заметила недовольство на моем лице и хочет защитить Виви. – Чтобы никуда не уходила одна, только в сопровождении одного из членов семьи.

Я качаю головой:

– Этого недостаточно. Послушай, народ умеет заколдовывать вещи, и они выглядят не тем, чем являются. Фейри могут помутить твой рассудок, очаровать тебя, заставить делать такое, что ты в нормальном состоянии никогда не сделаешь. А еще у них есть такие яблоки, фейрийские фрукты. Если попробуешь, то будешь думать только о том, чтобы откусить еще.

Говорю прямо как Ориана.

Хизер смотрит на меня испуганными глазами и, похоже, не верит. Интересно, не зашла ли я слишком далеко. Пробую продолжить, но уже более спокойным тоном:

– Мы здесь в невыгодном положении. Народ не стареет, он бессмертен и владеет магией. И не каждому из них нравятся люди. Поэтому будь начеку, не заключай никаких сделок, а еще постоянно носи с собой ягоды рябины и соль.

– Хорошо, – говорит она.

Вижу, как в отдалении, на лужайке, конюхи ухаживают за двумя ездовыми жабами Мадока.

– Вообще-то, ты неплохо справилась с этим, – замечаю я.

– У меня два вопроса. – Что-то в ее голосе или манере держаться подсказывает, что ей сейчас гораздо труднее, чем я думала. – Во-первых, что такое ягоды рябины? И во-вторых, если Фейриленд такой, как ты говоришь, почему ты здесь живешь?

Открываю рот. Потом захлопываю его. Наконец говорю:

– Это мой дом.

– Так быть не должно, – возражает она. – Если Ви смогла уехать, то и ты можешь. Ты же сама сказала, что не одна из них.

– Идем на кухню, – предлагаю я и поворачиваю к дому.

На кухне взгляд Хизер притягивает котел – такой огромный, что мы вдвоем смогли бы в нем помыться. Она смотрит на ощипанные тушки куропаток, лежащие на разделочном столе рядом с тестом, раскатанным для пирога.

Иду к стеклянным вазам с растениями и срываю несколько ягод рябины. Достаю толстую нитку, которой зашивают нафаршированных кур, кусок марли и завязываю ягоды в небольшой узелок.

– Положи это к себе в карман или в лифчик, – советую я Хизер. – И постоянно носи с собой, пока ты здесь.

– И это меня обезопасит? – спрашивает она.

– Целее будешь, – отвечаю я, сшивая мешочек для соли. – А этим посыпай все, что ешь. Не забывай.

– Спасибо. – Она берет мою руку и быстро пожимает. – Мне все кажется, что это нереально. Знаю, звучит нелепо. Я стою перед тобой. Чувствую запахи трав и крови от этих маленьких странных птичек. Если уколешь меня иглой, будет больно. Но мне до сих пор кажется, что все ненастоящее. Хотя теперь понятны все глупые увертки и отговорки Виви, ее нежелание жить нормальной жизнью, как, например, когда она ходила в старшую школу. Но все это означает, что мир перевернулся вверх дном.

Когда я была там – на улице, в квартире Хизер, – разница между нами казалась столь огромной, что я представить себе не могла, как Хизер ее преодолеет.

– Что бы ты ни сказала, мне это не покажется нелепым, – говорю я ей.

Она упивается ароматами местного воздуха на склоне дня, и в глазах ее светится интерес, вселяющий в меня надежду. В моей памяти живо неприятное воспоминание о девочке с карманами, набитыми камнями, и сейчас я чувствую огромное облегчение от того, что Хизер смогла принять мир, перевернувшийся с ног на голову.

Возвращаемся в гостиную, Виви улыбается нам.

– Джуд устроила тебе большую экскурсию?

– Я сделала ей обереги, – говорю я, намекая на то, что это ее обязанность.

– Хорошо, – весело отзывается Виви, потому что одного укоризненного тона мало, чтобы смутить мою сестру, если все идет так, как ей хочется. – Ориана говорит, что ты здесь нечасто появляешься. Похоже, ты серьезно поссорилась с нашим дорогим старым папочкой.

– Ты знаешь, чего это ему стоило, – отвечаю я.

– Оставайся на ужин. – Ориана поднимается, бледная, как привидение, и смотрит на меня своими рубиновыми глазами. – Мадок будет рад. И я тоже.

– Не могу, – говорю я и в самом деле жалею, что нет возможности остаться. – И так задержалась дольше, чем нужно, но я со всеми вами увижусь на свадьбе.

– Здесь все всегда сверхдраматично, – говорит Виви Хизер. – Эпично. Каждый ведет себя так, словно явился из баллады про убийство.

Хизер смотрит на Виви с таким выражением, будто она тоже явилась из баллады.

– О, – снова запуская руки в чемодан и доставая мятый сверток с черным бантом, произносит Виви. – Можешь передать это Кардану? Мои поздравления ему с тем, что он как бы король.

– Он Верховный Король Эльфхейма, – заявляет Ориана. – Возможно, вы и играли вместе, но ты не можешь отзываться о нем так, словно вы еще дети.

Некоторое время я стою с глупым видом, не дотрагиваясь до свертка. Знаю, что Виви с Карданом дружили. В конце концов, это Виви рассказала Тарин про его хвост – видела, когда купалась с одной из сестер Кардана.

Я просто забыла.

– Джуд? – окликает меня Виви.

– Думаю, будет лучше, если отдашь сама, – говорю я и с этими словами покидаю свой старый дом, пока не явился Мадок и мною не овладела ностальгия.

Прохожу мимо тронного зала, где за одним из невысоких столиков сидит Кардан; его голова наклонена к Никасии. Не вижу его лица, но могу рассмотреть ее – Никасия смеется и откидывает голову, демонстрируя длинную стройную шею. Она так и светится от радости, его внимание как свет, в котором красота принцессы моря сверкает особенно ярко.

Она любит его, осознаю я с неприятным чувством. Она его любит, и она изменила ему с Локком и страдала оттого, что боялась – он никогда больше не полюбит ее.

Его пальцы скользят вниз по ее руке до внутренней стороны запястья, и мне живо вспоминается, каково это – чувствовать его руки на своем теле. От воспоминаний меня бросает в жар, и лицо мое заливается стыдливым румянцем.

«Целуй, пока меня не затошнит», – говорил он и теперь наверняка пресытился моими поцелуями. Теперь его уж точно тошнит.

Меня бесит то, что он с Никасией. Ненавижу, когда он к ней прикасается. Ненавижу свой план, но, кроме себя, винить мне некого.

Я – идиотка.

«Боль делает тебя сильнее, – говорил мне когда-то Мадок, заставляя снова и снова поднимать меч. – Привыкай к тяжести».

Заставляю себя больше не смотреть. Вместо этого иду на встречу с Вулсибером, договариваюсь с ним, как доставить Балекина во дворец на аудиенцию к Кардану.

Потом направляюсь ко Двору теней и слушаю сплетни о придворных, новости о том, что Мадок устраивает смотр своим войскам, будто готовится к войне, которой я надеюсь избежать. Посылаю двух шпионов в те Нижние Дворы, где особенно много неприсягнувших перевертышей. Посмотрим, что им удастся узнать. Беседую с Бомбой о Гримсене – он изготовил для Никасии инкрустированную самоцветами брошь, при нажатии на которую на спине у владелицы появляются крылья и она может летать.

– Как думаешь, чего он хочет? – спрашиваю я.

– Славы, признания заслуг, – отвечает Бомба. – Возможно, ищет нового покровителя. Вероятно, не отказался бы и от поцелуя.

– Он заинтересовался Никасией из-за Орлаг или ради нее самой? – Это все, что мне хочется знать.

Бомба пожимает плечами:

– Его интересует красота Никасии и могущество Орлаг. Гримсен удалился в изгнание вместе с первым Алдеркингом; мне думается, что когда в следующий раз он соберется присягать на верность, то будет совершенно уверен в монархе, которому присягнет.

– Или никогда больше не захочет присягать, – говорю я и решаю нанести ему визит.

Гримсен предпочел и жить, и работать в старой кузнице, которую предоставил в его распоряжение Кардан, хотя она заросла розовыми кустами и требовала ремонта.

Подхожу и вижу тонкую струйку дыма, вьющуюся из дымохода. Стучу три раза и жду.

Через несколько секунд он открывает дверь, обдавая меня таким жаром, что я невольно отступаю на шаг.

– Я тебя знаю, – говорит он.

– Королева Веселья, – подтверждаю я, чтобы не было никаких недомолвок.

Кузнец смеется и качает головой:

– Я знавал твоего смертного отца. Как-то раз он изготовил для меня нож и проделал путь до Фейриленда, чтобы узнать мое мнение.

– И что это было за мнение? – Размышляю о том, не случилось ли это до переезда Джастина в Эльфхейм и до его встречи с моей матерью.

– Он обладал настоящим талантом. Я сказал ему, что если он попрактикуется пятьдесят лет, то сможет выковать величайший клинок, когда-либо изготовленный смертными. Сказал, что если он посвятит практике сотню лет, то создаст один из прекраснейших мечей, изготовленных кем-либо. Ни одно из этих предложений не удовлетворило его. Тогда я сказал, что передам ему один из своих секретов: он овладеет столетней практикой за один-единственный день, если только заключит со мной сделку. Если согласится расстаться кое с чем, что не хочет терять.

– И он согласился на сделку? – спрашиваю я.

Кажется, он в восторге.

– Ах, тебе хочется знать? Заходи.

Делаю вдох и захожу. Жар почти невыносимый, запахом металла пропитана вся кузница. В темном помещении виден только пылающий огонь. Моя рука тянется к спрятанному в рукаве ножу.

К счастью, мы прошли мимо горна в жилую часть дома. Здесь беспорядок, все завалено красивыми вещицами – самоцветами, драгоценностями, клинками и прочим в том же духе. Мне он предлагает маленький деревянный стул, сам садится на низкую скамейку.

У него дубленое морщинистое лицо, серебряные волосы стоят дыбом, будто он дергает за них во время работы. Сегодня Гримсен не в расшитом драгоценностями камзоле: на нем потертая кожаная блуза поверх серой, запачканной пеплом рубахи. В больших ушах с заостренными кончиками – семь тяжелых золотых колец.

– Что привело тебя в мою кузню? – спрашивает Гримсен.

– Надеялась подыскать подарок для моей сестры. Она через несколько дней выходит замуж.

– Значит, что-то особенное, – говорит он.

– Я знаю, что вы легендарный кузнец, – продолжаю я. – Поэтому подумала, что вы, возможно, больше не продаете свои изделия.

– Какова бы ни была моя слава, я остаюсь торговцем, – говорит Гримсен, кладя ладонь на сердце. Похоже, он доволен лестью. – Но правда в том, что я не продаю за монеты, а обмениваю.

Можно догадаться, что меня ждет какая-то уловка. Смотрю на него, невинно хлопая ресницами.

– Что такого я могу предложить, чего у вас еще нет?

– Давай подумаем, – предлагает он. – Расскажи мне о своей сестре. Это брак по любви?

– Должно быть, – отвечаю, обдумывая вопрос. – Потому что никакой выгоды они не получают.

Он поднимает брови:

– Ага, понимаю. А сестра похожа на тебя?

– Мы близняшки.

– Значит, синие камни, вот ваш цвет, – делает вывод мастер. – Может, ожерелье из слез, чтобы она никогда не плакала? Зубастая булавка, чтобы кусать надоедливого мужа? Нет. – Он принимается топтаться по комнате. Потом поднимает кольцо. – Вещица для воспитания ребенка. – Взглянув мне в лицо, берет в руки пару серег. Одна в форме полумесяцев, другая – звезд. – Ах да! Вот что тебе нужно.

– А что они делают?

Гримсен смеется:

– Они красивые, разве этого недостаточно?

Я скептически смотрю на него.

– Вполне достаточно, учитывая, насколько они изящны, но готова спорить, что это не все.

Он радуется моей догадливости:

– Умница, девочка. Они не только красивы, но и добавляют красоты. Делают женщину красивее, чем она есть, мучительно прекрасной. От такой муж не уйдет очень долго.

Смотрит на меня с вызовом, думает, я слишком тщеславная, чтобы сделать сестре такой подарок.

Как хорошо он знает эгоистичное человеческое сердце. Тарин будет прекрасной невестой. Как же я, ее близняшка, соглашусь оказаться в тени? Разве смогу вынести ее красоту?

И все же, можно ли придумать подарок лучше для смертной девушки, выходящей за прекрасного представителя Воздушного народа?

– Что ты за них возьмешь? – спрашиваю я.

– О, какой-нибудь пустяк. Год твоей жизни. Блеск твоих волос. Звук твоего смеха.

– Мой смех не так приятен, как все остальное.

– Неприятен, но, готов спорить, он редок.

– Как насчет моих слез? Сможешь сделать еще одно ожерелье.

Он смотрит на меня, словно оценивает, как часто я плачу.

– Я возьму одну слезинку, – наконец говорит он. – И ты примешь у меня предложение для Верховного Короля.

– Какого рода предложение? – Мне уже интересно.

– Общеизвестно, что Королева Подводного мира грозит суше. Скажи своему королю, что, если он объявит войну, я изготовлю ему доспехи изо льда, о которые сломается любой клинок и которые сделают его сердце слишком холодным, чтобы испытывать жалость. Скажи ему, что я откую три меча и, будучи использованы в одной и той же битве, они заменят тридцать солдат.

Я ошеломлена.

– Скажу. Но зачем ты этого хочешь?

Лицо его сморщивается, он берет кусок ткани и полирует серьги.

– Я должен восстановить репутацию, миледи, и не только мастера по безделушкам. Некогда короли и королевы приходили ко мне как просители. Когда-то я выковывал короны и мечи, которые меняли мир. Это во власти Верховного Короля – восстановить мою былую славу, а в моей власти – укрепить его власть.

– А что будет, если мир ему нравится таким, каков он есть? – спрашиваю я. – Неизменным?

Гримсен смеется.

– Тогда я сделаю ему маленький стакан, который может останавливать время.

Слезинку из уголка глаза он забирает у меня с помощью длинного сифона. Потом я ухожу, унося с собой серьги для Тарин и множество вопросов.

Вернувшись в свои покои, цепляю серьги к ушам. Даже у зеркального отражения взгляд становится влажным и сияющим. Губы кажутся краснее, кожа светится, словно я только что встала из ванны.

Пока не передумала, заворачиваю их в тряпицу.